Три недели спустя
Москва. Россия
Егор Я отчаянно пытался сосредоточиться на книге перед собой, а не на новостной ведущей, что выступала по кабельному телевидению с прямым репортажем с другого конца страны. Не особо получалось отвлечься на книжку. Этому явно не способствовал в последнее время скудный выбор тюремной библиотеки. – На прошлой неделе жители Флориды, сотрудники полиции штата Вашингтона посетили Георгия Романова- члена большой группы людей, нанимавшей граждан на работу, которая в конечном счёте приводила к смерти или к насильственному характеру. Пока ведущая рассказывала о Джордже, я избегал смотреть на представленные фотографии. Я пристально изучал пейзаж на заднем плане фоток, ища любые признаки ретуши, пока преступники вокруг меня сплетничали. Я также старался не думать о миниатюрной брюнетке, чьё чёрствое сердце оттаяло за время нашего пребывания в безызвестной округе в пригороде Флориды. Я смотрел как можно дольше, пока... хватало сил. – Может, сменишь канал? – попросил я, сидя в уголке комнаты отдыха. – Пошёл ты, – приклеившись взглядом к телеку, отозвался верзила. – Она пипец как горяча. Я захлопнул книгу, покинув своё место, коротко пройдясь до зарешёченного окна. Мне вдруг потребовалось глотнуть свежего воздуха, но я не мог уйти. Ещё не время. Так что я уставился на свободный мир за окном. – Булаткин, я бы не прочь такую оприходовать. Я сжал челюсть и впился ногтями в ладони. Когда я увидел сочащуюся кровь из моей кожи, воспоминание вспышкой пролетело в моём разуме – Кэт в крови лежит на долбаном полу. Заметьте: в ненастоящей крови, но всё же. – Ты доверяешь мне? – Да. – Она мертва. – А какая разница? Я сделал вдох и закрыл глаза. Не надери ему лицо. Не надери ему лицо. Не. Надери. Ему. Его. Высокомерное. Уродское. Наглое.Лицо. Спустя пару недель с момента попадания в тюрьму я быстро усвоил, что вымещение злости на заключенных, с которыми мне не повезло оказаться рядом, не выход из моей сиутации. Однако это кратчайший путь в одиночную камеру. Видимо, в тюрьме другие правила. – Булаткин! К тебе посетитель, – окрикнул меня охранник. Как же я благодарен отвлечению. Естественно, посетитель оказался не тем, на кого я надеялся. Всего лишь государственный адвокат, которого назначил мне Юнусов, на случай всяких неприятностей в суде. День, когда я сдался и позволил защищать себя, стал днём моего нервного срыва перед Тимуром. *** – Егор, тебе нужен адвокат, – прозаично и спокойно сообщил мне брюнет. Я всплеснул руками: – Да пошло оно всё... Кстати, зачем адвокатов? Им доверять нельзя. Им важно лишь содрать с тебя побольше денег, а также исход дела, выгодный только им. А что с тобой станет, им похрен. – Я знаю одного адвоката. – Тим, без обид, но... – Егор, тебе нужно успокоиться. Нравится тебе или нет, тебе нужен адвокат. Он дал мне минутку. Юнусов понимал, что именно меня тревожит. Хотя в общем я на стопроцентно прав насчёт юристов. Я сдался, сел, пытаясь съехать с текущей темы. Затем не выдержал. Перегнувшись через стол, чтобы не было слышно в камеру, я тихо сказал: – Мне нужно увидеть её. – Ты не можешь. Грёбаный... Я ненавидел этого невозмутимого, собранного, официозного Тимура Юнусова. Где же пьяненький парень, когда ты так нуждаешься в нём? Встав, я медленно расхаживал по комнатушке, затем долбанул стену от досады. – Не думаю, что ты вникаешь в мои слова. Мне нужно увидеть – её. Бородач даже бровью не повёл, нажал кнопку, выключая что-то в другом помещении. – А. Я. Сказал. Ты. Не. Можешь. – Почему нет? Чтоб меня. Я больно ударил ступню, когда «поссорился» со стеной. – Это не входит в план. – К чёрту план! – Егор. – Тим, мне уже невмоготу. Я не могу говорить с Катей, не могу увидеть её. Ни черта не знаю, что там с ней творится. Я думаю, – я размышлял об этом, – что всё это было ошибкой. – Это не так. А она в порядке. Она... была немного раздражена, очнувшись. Катька всё понимает. По его словам,Хейз немного раздражена. Судя по лицу парня, брюнетка кое-кому врезала, как и мне. Вероятно, моему агенту, который засадит меня. Я решил не сыпать соль ему на рану. Много. – Немного? – Она была взбудоражена. Я вскинул бровь. – Ладно, она взбесилась, нам пришлось дать ей успокоительное. – Вы накачали её снотворным? – Брат, она боевая. Я мотнул головой: – Несомненно, пробуждение в штаб-квартире ФБР тот ещё опыт. – Да. Я засмеялся. Громко. Я не смеялся уже целую вечность. В кои-то веки кто-то ещё познал сущность Кэтрин Хейз. Затем я переключился на то, что доканывало меня. – Так ты говорил с ней? Тимур кивнул. – Ну и что она сказала? Она остаётся? Уезжает? Двигается дальше? Что? – Она сказала, что ты идиот. Я снова рассмеялся. Саркастично. Разумеется, именно это Катя сказала. Полагаю, я благодарил везение, ведь девушка могла действовать сгоряча, а то и вообще тронуться головой, принимая во внимание, как могли развернуться события после той инсценировки. В двух словах план состоял в следующем. Заставить Романова думать, что он убил кареглазую. Все, у кого ещё хватало мужества работать на него, по-прежнему видят это по новостям, ведутся на это; власти привлекают меня к ответственности за соучастие в многолетних афёрах седовласого– также всем на обозрение. Меня держат в заключении, где я бы не пересёкся ни с кем из свиты Джо. Пускают слухи, что я вне игры, а Кэтрин больше не угроза, затем меня выпускают. В сущности, я делал это всё ради неё. И, надеюсь, ради себя. А вообще – ради нас. Загвоздка в том, что идиот, коим меня окрестила девушка, не дал ей ответить на моё признание в любви тогда в Северной Каролине, а до освобождения мне запрещено контактировать с ней. Так что я понятия не имел, что она предпримет. Станет ли ждать? Начнёт ли жизнь, не обременяясь волнением ещё о ком-то? Или найдёт другой способ дурить людей? Она не была в программе защиты свидетелей, так как формально не свидетельствовала против Босса. Но её прятали, пока общественность и люди внутри организации не забудут о ней. Когда человека признавали мёртвым, то мошенники особо не заморачивались на этот счёт. А поскольку Романов вышел из игры, думаю, всем всё равно, но лучше перестраховаться. Мне не сообщали расположение конспиративной квартиры. Полагаю, это было против правил. Я закатывал глаза: не важно, кто вы, рано или поздно, вы нарушаете правила. Нужно лишь найти должное оправдание этим нарушениям. Хотя, наверное, мне лучше не быть в курсе. На случай, если это сподвигнет меня на побег из тюрьмы до того, как власти устроят трёпку Джорджу. К счастью для меня, Тимур был моей разъединственной ниточкой к Кате до моего освобождения. – Она, часом, не упоминала, ну ты понимаешь... – Я тут сводником не подрабатываю, Булаткин, – сказал грубиян из органов, специальный агент Юнусова. Затем он немного смягчился. Наверное, посочувствовал мне. Ненавижу это. Однако я впитывал любую информацию о Кэт. – Нет, она не упоминала, ну ты понимаешь... Тем не менее я выдохнул, прислонившись головой о ту же стену, которую долбанул ранее. У меня выдалась пара адских десятилетий. – Егор, Катя тебя любит. Я видел это, Джаспер, Лизка, Алёна... дьявол, даже, та чокнутая бабуля-кошатница. По-видимому, только ваш дуэт этого не понимал. Я оттолкнулся от своего нового друга, стены и взлохматил волосы. – Будем надеяться. Тим прав. Ведь он должен быть прав? Верно? Я считал, что знаю о дальнейших планах девушки. Нутром чуял. Её взгляд в тот вечер... Однако в последнее время в моей голове всё проносилось быстрее скорости света, и я не понимал, куда меня занесёт в итоге. Не сомневался лишь в том, что после всего сказанного и сделанного Георгий сядет, а у меня на душе полегчает. Меня занимали и другие вопросы. Люди. Я пытался сфокусироваться на них. Любая информация о покинутом мной криминальном мире утешала меня. – А что будет с газонокосильщиком? – Он совершеннолетний, Егор. Он принимал решения, как и мы с тобой. Его привлекут к ответственности. Вот чёрт. Конечно, мне не нравился этот пацан, чего не скажешь о кареглазке, и всё же Сашка чуть-чуть напоминал мне себя. Вероятно, поэтому я невзлюбил его. – Он сотрудничает. Он никого не убивал, что хорошо. – Брюнет прервал мои воспоминания о моих юношеских годах, полных попыток понравиться людям и обаять их. – Он получит приличную сделку и, надеюсь, примет лучшие решения, когда выйдет из тюрьмы. – Отлично, – кивнул я, затем почти пробубнил: – Может, ты мог бы заставить его работать с теми давно потерянными детьми из приюта Джаспера. Отчасти я шутил и желал Сане мучений, однако выяснилось, что Юнусову понравилась эта затея, и он предложит её окружному прокурору. Не стану врать, по мере приближения суда ситуация накалялась, но хорошие новости в том, что почти никто не знал, как всё пройдёт. Бородач уже много лет работал с ребятами, которым доверял свою жизнь. Они удостоверятся, что всё останется в тайне, а затем они же сопроводят меня к моему месту заключения. Мне ведь нужно начинать кому-то верить в реальном мире, правда? Почему бы не начать со своего бывшего надоедающего соседа? Кто знает, сколько времени потребуется на доверие к этим ребятам, учитывая, что меня обвиняют в настоящих преступлениях. Мой друг сделал всё возможное, однако властям нужно обвинить меня хоть в чём-нибудь, дабы упечь за решётку. А во-вторых, только они выдвинут против меня обвинения, как в дело вовлекут весь госаппарат, а там вы удивите, сколько на вас могут навесить при желании. Боже, видимо, они очень того желали. *** В большинство встреч с адвокатом я только и делал, что качал головой. Вот и делай добро людям. Между прочим, это выматывало. Весь процесс. Предварительные слушания, записанные на плёнку интервью, какие темы поднимать, каких избегать, что будет опротестовано. Под конец я уже не понимал, что к чему. Другие свидетели колебались в показаниях, в некоторых случаях вплоть до самого конца. Выяснилось, немногие были готовы выступить с показаниями против Романова. Знакомое дело; отчасти такая реакция была из-за безграмотных «верноподанных» этому человекоподобному. Выходит, многим нравилось быть канальями, и они не хотели испортить отношения и шанс на работу с Георгием. Или с кем-то ещё, раз уж на то пошло. Правительство находилось в стеснённом положении, разыскивая мошенников и жертв шантажа, готовых выступить в суде, но когда в сводке новостей проскочило, что Джаспер Стин будет давать показания, свидетели полезли из всех щелей. Пока не поняли, что Джордж живьём будет на слушании. Что сказать? Люди опасались за свои жизни, даже если отморозок сидел за решёткой. Босс запустил ручонки везде, несмотря на грядущее «свержение с трона». Я сказал Тимуру объявить о своих показаниях в суде – несколько храбрецов тоже решились. В сочетании с другими сложными свидетельствами третьих лиц, замятом убийстве Кэтрин Хейз(органам не хотелось, чтобы она стала потом проблемой – ни живой, ни мёртвой) и парочкой других жертв, у которых в печёнках сидели козни седовласого на него набралось обвинений для порядочного срока. На мой взгляд, недостаточно порядочного, но и так сойдёт. Всплывали громкие имена, решения ставились под сомнения. Всё, к чему притрагивался Романов, было запятнано: принятые законы, избранные чиновники, даже хорошие проекты. В правительстве всегда находились возражения, даже на маленькой политической арене вроде родительского комитета. Без шуток. В ретроспективе я радовался, что был не в теме, заточённый в свою тюрьму, пока рушился этот карточный домик. Пытался выжить, пока падали акции, росли нефтяные цены, перепроверялись обычные рабочие места, что подрывало попытки сделать всё как надо. Так правильнее. Я продолжал напоминать себе об этом. Каждый день – битва. Это давило на совесть. На мою совесть. Встречаться лицом к лицу с людьми, которых я околпачил в прошлом, смотреть, как они узнают меня... Неприятно, но всё же я пережил это. Я расплачивался за свои ошибки. А их было немало. После оглашения вердикта, когда старика взяли под стражу и повели из зала, он показушно остановился недалеко от меня и зловеще проговорил: – Ты дорого заплатишь за это, дружище. Я смотрел на него в упор. Его глаза больше не пускали дрожь по моему позвоночнику, а я жалел, что не понял это юнцом. Это сэкономило бы мне много чего, но, как уже было сказано мной ранее, я бы не встретил Катю. – Мы не друзья, Романов, и на твоём месте я бы осторожничал. Видишь того охранника? – Я кивнул на верзилу с ещё не зажившим шрамом над левым глазом. – Как-то он сказал мне, что твоё влияние на начальника тюрьмы и его идею о сокращении перевели охранника на временный статус. Он потерял страховку и всё. Его жена сейчас больна. Они по уши в счетах за лечение. – Я чуть нагнулся вперёд и прошептал: – Думаю, он жаждет расплаты. Георгий сузил глаза, ища мою ахиллесову пяту. Обойдётся. Он уже использовал их все. Я повёл плечами. – Без обид. Смотря, как его уводят в наручниках и ярко-оранжевой тюремной робе, я подумал, что в результате долгие дни и короткие ночи окупили всё: Босс получил двадцать лет без права досрочного освобождения. И да, он больше не станет вербовать молодых пацанов, и, надеюсь, к моменту выхода из тюрьмы не будет ни у кого в почёте. Всё закончилось, бумаги подписаны, сделки оформлены, а моего бывшего босса отправили в тюрьму строго режима где-то в Москве. Я слышал, у него там парочка врагов. Может, он даже не выживет в тюрьме. Со мной совсем другое дело. В мой окончательный список обвинений вошли взятоничество, вымогательство и что- то, насчёт недекларированного дохода. Вполне возможно, начальство Юнусова приплело последнее до кучи, чтобы дать мне срок побольше, невзирая на предложенную сделку. В конце концов, я не святой. Бывали времена, когда я получал наслаждение, находя трещины в доверии людей, наблюдая за обнищанием богатых и падением могущественных фигур. Похоже на домино, только иначе. Ладно, может, мне до сих импонировали некоторые старые привычки, но я старался подавлять позывы и пытался видеть разницу между горечью к нечестным политикам и кому бы то ни было и игрой на этой горечи. Меня посадили в тюрьму усиленного режима в столице России. Совсем неплохо, а спустя некоторое время за хорошее поведение меня перевели в ближайшую тюрьму общего режима. Я получил мягкий приговор, по бумагам получив два года и отсидев семь месяцев. Семь долгих, мрачных, вообще без Кэтрин месяцев я провёл за мыслями о нас с брюнеткой. Изолированный. Тень себя. Да, знаю. Видимо, в последнее время меня тянуло на драму. Джаспер меня навестил совсем недавно. Полагаю. Поначалу не очень: было больше нотаций о выборе в жизни, чем болтовни, но немного погодя мы перешли на разговор о его мальчишеском приюте и планах на него. Они скоро собираются вместе с Лизой Стин встречать годовщину свадьбы. Даже его жена не знала о моём текущем положении. Джас поведал ей версию, в которой мы с Кэт переехали обратно в Пензу, и, хотя его вторая половинка приуныла, в целом была в норме. Всё же однажды Джасперу придётся выложить ей всю эту ложь. Женщинам не нравится, когда им врут. Поверьте мне. – Мне, правда, жаль, как всё обернулось, – терзаемый виной, я сказал ему, уже проведя несколько месяцев за решёткой. – Да всё путём, Егор. Я рад, что ты поступил правильно, когда дело запахло керосином. – То есть всё это время ты знал? Тимур уже сообщил мне, но я хотел услышать это именно от Джаспера. – Я знал, что Романов давно пытался поймать меня в свои сети. Только я не знал, что он объединил усилия. Пока ко мне не подошёл Тим. Он хотел накрыть вас сразу после барбекю, но я попросил его дать вам немного времени. Стин внимательно посмотрел на меня, а я наморщил лоб. – Насчёт тебя у меня было хорошее предчувствие, Булаткин, – по-техасски улыбнулся он, – и Катьки. Изначальная ревность, возникшая при нашем знакомстве с курчавым и его взаимодействии с моей напарницой, вернулась, обретя смысл. – Ты что, в довесок к гуру компьютерной безопасности, спасителю приютов ещё и сводник?.. Джаспер поднял руку, удивлённый моим словесным разгромом. – Вообще-то нет. Поначалу это помогало вас отвлечь, но затем... Вопреки тому, что вы пытались нарыть на меня компромат, я, ну не знаю, даже после всего считал нас друзьями. – Знаешь, это могло тебе аукнуться, разрешись всё по-другому. – Знаю. Однако я бы не достиг того, что имею сейчас без риска. Забавно: Георгий принудил меня взяться за это «последнее» задание, которое, в конечном счёте, привело к его же краху. По большей части, из-за его отчаянных действий, направленных держать при себе человека, несмотря на безуспешные ранее попытки его завербовать. Юнусов периодически напоминал мне об этом. Когда не был занят тем, что вязал остальных приспешников из тайного круга Босса, надевая на них кандалы. Когда я невзначай интересовался о Кате, бородач крайне раздражённо и абстрактно отзывался: «У неё всё хорошо, Егор»; «Не волнуйся ты так, Егор» или «Я не вправе обсуждать это, Егор». Я сердился на него, больше из-за того, что он глумился надо мной. Ему нравилось изводить меня. Я видел это по его лицу, когда тот скармливал мне крохи информации. Как он неубедительно старался скрыть улыбку, как у него дёргалось плечо, когда, стоя ко мне спиной, он смеялся. Мне хотелось отметелить этого парня за его измывательства, но потом напоминал себе, что не стоит бить ФБР, у которого было право прикончить меня за это. Ненавижу этого умника. Именно подколки и разговоры брюнета, посещения Джаспера помогли мне продержаться. Шесть месяцев и одну неделю спустя после просмотра «похорон» Хейз по кабельному в тюрьме я гадал, а верно ли принял решение, пойдя таким курсом. Курсом, который привёл меня к этому дню. Дню моего освобождения. Я не знал, готов ли выйти и найти ответы на вопросы, которые то и дело возникали у меня в тюрьме. Готов ли я зарабатывать на жизнь законно? Быть свободным от Романова? По-настоящему свободным? Выяснить, разделю ли я свою свободу с кареглазой или без неё? Я буравил взглядом трещину на стене своей камеры, когда кое-кто спас меня от участи похуже, чем поиск правды. – Ты готов? – Уже семь месяцев и три дня, Тим. – А по тебе не скажешь, – он намекал на оставленным им мне рюкзак. Тот был пуст. Частично, поскольку я откладывал свой выход. Частично, потому, что я боялся. Я могу это признать. Сейчас уж точно. В прошлом я бы не стал заморачиваться этим. Я взял несколько книг и засунул их в рюкзак. – Нет, я готов, – я избегал встречаться взглядом с парнем. Я готов. Я... готов... Я... готов... Плевать. Закончив складывать свой скарб в рюкзак, я проследовал за ФБР'овцем из камеры по коридору в помещение, где мне дадут переодеться в свою уличную одежду. – Уверен, что не хочешь новую личность? Я решительно кивнул. Я отклонил предложение о новых документах, поскольку, честно, я буду там, где Романов меня не найдёт. На момент освобождения его влияние уже не будет так далеко распространяться. После переодевания оставалось заполнить кое-какие бумаги, и мне вручили чек на четыре тысячи рублей. Зарплату за тюремные работы. Мне стало плохо от этого, но, по правде говоря, это всё, что у меня было. Так что я сохранил его. Тимур подвёз меня к сервису по аренде машины и вручил мне ещё сотню, которую я пытался не брать, но этот тип настоял, так как не хотел, чтобы я соблазнился на угон всякой машины по пути до Аэропорта. Я расхохотался от его глупой попытки пошутить, принял деньги, пообещав вернуть как можно скорее, а он сказал мне позвонить ему, когда я долечу. Он навестит меня. Это типа предлог проверить меня, но мне всё равно. Я пребывал в эйфории. Ведь с этого мига я мог поехать куда вздумается, посмотреть фильм, почитать книгу, прогуляться, при этом ни перед кем не отчитываясь, не таская с собой мобильник в ожидании следующих указаний. Мне не нужно быть фальшивым, липовым, втираться в доверие к людям, чтобы затем угробить им жизнь. Мне незачем волноваться о Романове и его мёртвом помощнике Феликсе, который преследует меня, угрожая мне и моим близким, дабы получить результаты. Я свободен. Юнусов отъезжал, впереди меня ждало будущее, и я боязливо делал первый шаг навстречу новой жизни. Ключевой вопрос, для меня, по крайней мере, буду ли я свободен с любимой женщиной?