***
— Это конец. Теперь он меня точно никогда не простит, — обречённо говорил Антон, уставившись в потолок. Он лежал на кровати, постоянно прокручивая в голове разговор с Арсением. Снова и снова, как мазохист. — Не говори ерунды! Вам просто нужно… — Ира сидела в кресле в комнате парня, пристально уставившись на него. — Нет! Это не просто! — запротестовал Антон, приподнявшись на локтях. — Совсем не просто. — Но должен же быть выход, — настаивала Ира, тоже подавшись вперед. — Нет, его нет, — гнул своё Шастун, откидываясь назад и хватаясь за голову руками. — Всё кончено. — А ну прекращай! — командным тоном произнесла Кузнецова, быстро поднявшись и встав рядом с кроватью. — Нужно попробовать ещё раз. И ещё, если потребуется! Слышишь меня? Антон в ответ недовольно промычал, закрыв лицо руками. Он устал. Он был разбит. Он не хотел ничего. — Отлично! Значит, так, — Ирина начала расхаживать по комнате, размышляя вслух, — если игра в молчанку не приносит пользы, а разговоры делают ещё хуже, надо менять тактику. — А что я ещё могу сделать? — безысходность сквозила в голосе Шастуна. — Можешь… Ты можешь… — девушка усердно думала, перебирая в голове немногие варианты, ища выход в окружающих её предметах. Стол, стул, кровать, плакаты, гитара, книги, портфель… — Шастун! — разнёсся громкий возглас на всю комнату, так что Антон даже подскочил на месте. — Что случилось? — парень принялся оглядываться по сторонам и заметил, как Ира начала вытаскивать из чехла гитару. — Вот, что мы сделаем, — Кузнецова быстро распаковала инструмент и положила на кровать. — Ты выскажешь ему всё, что думаешь, в песне. — Какой песне? — Шастун нахмурился, остекленевшими глазами уставившись на гитару. — Вот и придумай! Ты же писал четверостишия для КВНа. И на гитаре умеешь играть, — девушка прямо-таки загорелась своей идеей, постоянно подталкивая инструмент к парню. — Да я её уже год в руки не брал! А стихи у меня всегда дурацкие получались, — отнекивался Антон, вновь падая на подушки. — Да и как я его поймаю? Прямо во время урока петь начну? — Ну… — замялась Ира, но тут же нашла ответ: — Так через неделю Минута Славы в школе! Думаю, ещё не поздно записаться. А Серёжа приведёт Арсения. Антон закрыл глаза, тяжело выдохнув. — Ладно, но ты забываешь одну очень важную вещь, — начал он снова. — Я не умею петь. — Какая разница? — продолжала настаивать Ирина. — Ты сделаешь это от души — вот, что важно. Попробуй, пожа-а-а-алуйста! Антон молчал, разглядывая лежащую рядом гитару. — Вспомни всё, что вас связывает, и запиши это. Что-нибудь не грустное, чтобы напомнить, как хорошо вам было вместе. — Не думаю, что получится… — Хотя бы попробуй. Ладно? Встретившись с молящим взглядом девушки, Антон понял, что деваться ему всё равно некуда, и согласно качнул головой… Шастун не ожидал, что у него получится. Он не надеялся ни на что, но слова сами шли из ниоткуда — записывай да и только. С музыкой было труднее. Он действительно отвык от гитары, но Ира, прочитав и одобрив слова, внеся несколько корректировок, настояла на том, чтобы всю неделю Антон репетировал, и сама записала его на школьное шоу талантов. Дима подбил Серёжу притащить Арса, если бы тот решил не идти, и к назначенному сроку всё уже было готово. Кузнецова заставила надеть костюм, но, увидев галстук, туго стягивающий шею, тут же приказала его снять. Кроме того, рубашка вскоре оказалась выпущена, а ворот поднят. Вместо жмущих туфель было решено надеть белые кроссовки. — Выглядишь отпадно! — прокомментировала Ира свой труд. — Не знаю, кем нужно быть, чтобы не обратить на тебя внимание. — Арсением Поповым, — прошептал Антон и тут же получил подзатыльник. — Хватит с меня нытья! Сегодня же помиритесь, — и этим всё было решено. Руки дрожали слишком сильно, чтобы можно было держать гитару, и это коробило Антона даже больше, чем то, что в зале сидели люди, которые будут на него пялиться. Хотя нет. Больше всего его волновало, что Арсений, его Арсений, НЕ будет на него пялиться. Что если он уйдёт, как только Шастун выйдет на сцену? Было очень душно. Зал был полон недовольными учениками, которых классные руководители заставили прийти. Но и любители искусства тоже имелись. Антон был примерно в середине списка участников, но, учитывая то, что этот список занимал пару листов, его очередь должна была подойти не скоро. Ира часто отходила, чтобы проверить, пришёл ли Арсений, но возвращалась каждый раз с расстроенным видом. Шастун начал грызть ногти от волнения всякий раз, как Кузнецова отворачивалась, потому что если его засекали, то били по рукам с немалой силой, не свойственной девушке. Наконец, позвонил Дима и сообщил: «синица залетела в скворечник». Шастун, услышав, что Арсений пришёл, оцепенел. Тело отказывалось слушаться. В животе забурлила жизнь несметного числа бабочек, и ему показалось, что весь завтрак сейчас окажется на впереди стоящем участнике концерта. Парень разрывался, желая одновременно сбежать куда подальше и увидеть Попова как можно скорее. Но ни того, ни другого сделать было не дано. Арсения не было видно из-за огромного скопления народу в большом зале, а сбежать не давала Ира. Девушка в какой-то момент тоже начала грызть ногти. Чем ближе очередь, тем больше волнение. Антон сжимал гитару трясущимися руками и не сразу услышал, что ведущие назвали его имя. Только когда Кузнецова толкнула его в плечо, он на негнущихся ногах поднялся на сцену. Девчачьи крики донеслись со всех концов зала, но Шастуну было плевать на всех, кроме побледневшего, слегка растрёпанного Арсения, сидевшего слева, недалеко от выхода. — Я… — начал Антон, но запнулся. — У нас не получалось спокойно поговорить, но я не могу так просто сдаться, — парень закрыл глаза, одной рукой придерживая гитару, а другой — микрофон, который стоял напротив. Он говорил в переполненный зал, но обращался только к Арсению. — Просто выслушай сейчас, а потом реши раз и навсегда, стоит ли нам забыть всё, что было. Без колец было жутко непривычно и неуютно, но они мешали играть, поэтому сейчас позвякивали в карманах брюк от каждого движения. Тяжело выдохнув, Антон отпустил микрофон и начал играть. На первом же аккорде он чересчур сильно задел струну, чертыхнувшись про себя, но не прекращая играть. В голове барабанной дробью стучал голос Ирины, настраивавшей его перед выходом: «Ты справишься. Представь, что вы одни в зале. Смотри только на него. Вспомни всё хорошее, что между вами было. Представь, что вы не ссорились. Забудь все переживания, выкинь их из головы и думай об Арсении». Все в зале замерли, но Антон не замечал ничего, кроме голубых глаз Попова, не моргая глядящих в его сторону. Чуть было не пропустив начало песни, Шастун запел: ( https://twitter.com/pavlyuckyulia99/status/839278807513247744 )Я думал, что счастью не будет конца, Когда впервые поцеловал Тебя… тебя.
Вписка, которая навсегда оставила след в его душе. Не просто первый поцелуй с парнем, но самый лучший поцелуй в жизни, без преувеличений. Страсть, смущение, желание, неловкость — всё смешалось, застыло в памяти. От воспоминаний каждый раз кожа покрывалась мурашками, а сердце сжималось до боли.Я помню твой смех и цвет твоих глаз, Застыл предо мной наш первый раз, Что забыть нам… себя не даст.
Антон улыбнулся, перед глазами стояла его собственная квартира. Гости ушли, и они с Арсением могли остаться наедине. Сердце забилось быстрее, воздуха в лёгких было не достаточно, но парень не останавливался:Свет фонаря, звонок твоей мамы, Кровать на двоих и всё ради забавы, Прости… меня.
Шаст сглотнул, готовясь снова сказать вслух то, что никогда и никому, кроме Арсения, прежде не говорил.Ты не пишешь и не звонишь, Однажды послав меня на А-а-а, я люблю тебя, А-а-а, я люблю тебя, А-а-а, я люблю тебя, ла-ла-ла
На глаза непроизвольно навернулись слёзы, а гитара потяжелела в несколько раз.Ты — мой рассвет, ты — моё солнце, Без тебя нет в ночи, даже звёздной, Луны… Её не существует.
Я не поэт и не музыкант, А вот у тебя настоящий талант, Не прячь… меня это волнует.
Антон вспомнил их вечер после «неудачного» похода в кинотеатр, и снова, как и во время написания этих строк, задумался о том, что случилось с ролью Попова в театре после того, как его избили…Как бы тебе ни было сложно, Знай, что я всегда осторожен, Я… люблю тебя.
Шаст чувствовал, как сильно трясутся руки, но не мог унять дрожь. Голова кружилась, ком в горле разрастался, но он просто не мог себе позволить не допеть.Но ты не звонишь и не пишешь, Однажды послав меня на А-а-а, я люблю тебя, А-а-а, я люблю тебя, А-а-а, я люблю тебя, ла-ла-ла (2)
Шастун сыграл последний аккорд и шумно выдохнул прямо в микрофон под заглушающие всё звуки аплодисментов. Он не смотрел вокруг, только лишь на Арсения, тоже тяжело дышавшего. Попов вскочил с места и ринулся к выходу, расталкивая толпу. Антон взволнованно следил за ним, но уже через пару секунд последовал за парнем, стремительно соскочив со сцены. Гитара била по ногам, но Шасту было всё равно. Он старался не упустить из виду Арсения, уже добравшегося до выхода. Парень расталкивал острыми локтями окружающих и, наконец, выбрался за пределы актового зала, где народ толпился не так сильно. Силуэт Арсения мелькнул в конце коридора и скрылся в одном из кабинетов. Шастун подошёл вплотную к двери, но не спешил заходить. Сердце готово было вылететь из груди, а дыхание не могло восстановиться. Казалось, что ручка двери раскалена, и прикосновение к ней принесет жгучую боль. Антон открыл дверь и перестал дышать, чувствуя, как за тяжёлым выдохом не последовал привычный вдох. Арсений стоял напротив, прислонившись спиной к подоконнику, и смотрел прямо на него своими небесно-голубыми глазами. Шастун на ватных ногах прошёл немного вперёд и вслепую захлопнул за собой дверь. Они не отрывали глаз друг от друга секунды, минуты, часы, время тянулось медленно и успокаивающе. Тишину нарушил голос Арсения, прозвучавший мягко и даже ласково: — Я не хочу забывать всё, что было, — он облизнул пересохшие губы и исподлобья посмотрел на Антона, застывшего на месте. — Мне не нужно было тебя отталкивать всё это время. Я придурок. — Я тоже, — произнёс Шаст, с шумом вобрав в себя воздух. Оба вновь замолчали. Когда молчание уже казалось невыносимо нагнетающим, Арсений снова заговорил: — Мне понравилась песня. — Правда? — Ну, у тебя с рифмами проблема… — начал было Попов. — Но я всё равно королева, — усмехнулся Шастун, заставив Арсения улыбнуться, ненадолго разрядив обстановку. Антон сделал пару шагов вперёд, но не осмелился подойти ближе, когда Попов закусил губу, перестав улыбаться. — Я не должен был в тебе сомневаться, — произнёс Арсений негромко, уставившись в пол. Шастун сделал ещё шаг, оказываясь достаточно близко к Попову, чтобы услышать, как часто тот дышал. — А я не должен был идти на поводу у Макара. Арсений поднял взгляд, встречаясь с зелёными глазами Шастуна, и придвинулся ближе к нему. — Отлично выглядишь, — сказал он совсем тихо, почти в губы парню. Тот чуть не задохнулся от столь мгновенной близости, в груди бешено забарабанило сердце. — И ты, — Антон склонил голову на бок, пододвигая лицо совсем близко к юноше. Их губы почти касались. Арсений прикрыл глаза и подался вперёд, плавно подведя руки от груди Шаста к его плечам. Антон сделал маленький шаг, одновременно упираясь руками в подоконник по бокам от Попова и целуя его в губы, осторожно, как в первый раз. Арсений прижался к парню, хватаясь за его одежду, сминая рубашку, боясь отстраниться. Шастун вцепился в край подоконника, прижимая к нему Попова, пытаясь сделать так, чтобы между ними не было свободного пространства. Поцелуй был таким привычным, родным, самым правильным в эту минуту, в любую минуту, что парни просто отключили все обиды, забыли о проблемах, перестали думать обо всём, кроме друг друга. Для них было только здесь и сейчас. Они чувствовали возбуждение, желали прикосновений, поцелуев и томных стонов. Арсений быстро взял инициативу на себя и поменялся с Антоном местами, целуя его в шею, попутно расстёгивая рубашку. Дверь тихонечко приоткрылась, так что Шастун заметил лишь движение в стороне небольшого проёма, а в нём — голову Позова рядом с Матвиенко. Антон махнул им рукой, чтобы убирались прочь, и откинул голову назад, чувствуя поцелуи Арсения, спускающегося всё ниже и беспрестанно шепчущего «Я люблю тебя»…