— Что с капитаном? Уже неделю ходит сама не своя, — недовольно спросил Питер.
— У нее, вроде бы, в Шиганшине семья погибла. По крайней мере, она их не нашла, а продолжить поиски ей запретили, — сжимая в руках стопку бумаг, проговорила Готье.
— Что за хрень? И почему запретили? — на вопрос юноши рыжеволосая пожала плечами; было, конечно, жаль капитана, но служба выше всего.
Зайдя в комнату, Сиера прошла к зеркалу; на нее смотрела уставшая девушка с какими-то печальными глазами. Темные волосы, которые уже стоило помыть, свисали вниз, а на бледной коже виднелись мешки, пришедшие после бессонных ночей. Теперь она одна. Если раньше было не так тяжело и одиноко, то теперь в душе поселилась пустота. Если раньше она жила с мыслью, что может увидеться с семьей, что ее кто-то ждет, то теперь есть два варианта: либо не жить, либо не заполнять себе голову мыслями о мертвых близких. Второе ей еще долго не светило, а вот первого она боялась. Да, Сиера боялась смерти, это она четко поняла на своей последней вылазке, когда ее сбил титан и, сжав в своей руке, начал подносить ко рту. Страшно, очень страшно видеть и осознавать, что тебя перекусят на две части. Еще страшнее думать о том, что тебя даже не станут жевать, что ты упадешь к остальным трупам и будешь долго перевариваться в желудке монстра. От таких мыслей девушка поежилась. Стук в дверь. — Войдите, — громко и четко ответила Сиера, и в комнату зашел Питер; парень отдал честь и, замявшись, произнес: — Капитан, мне поручили принести бумаги и напомнить о том, что от Вас ждут доклад, — вздохнул. Что им дадут эти листы? Только чернила тратятся. Сиера никогда не поверит, что начальство сидит по ночам и до дыр зачитывает доклады, рапорты, письма от подчиненных. Ну не нужно им это все, помимо разведотряда есть еще куча других, более важных вещей. А хотя, как там говорят гражданские: «Только им и уделяют внимание, на простой народ не смотрят, сколько мы еще должны жить в нищете, чтобы эти солдаты хоть чего-нибудь добились?». Жалкие и трусливые людишки. Сиера видела уже много раз, как одиноким и старым матерям привозят и отдают остатки их детей. Видела, как пожилые люди хватают инфаркты от новости о том, что титан заживо сожрал их сыновей и дочерей. Видела, как дети остаются сиротами, потому что оба их родителя ушли служить. Она прекрасно знала, как это бывает: один из титанов убивает отца этого ребенка, а мать, его жена, с ненавистью и желанием отомстить кидается вперед, забывая о строе, о других сослуживцах и приказе капитана, она забывает даже о своем малыше, который каждый раз ждет. Брюнетка вообще считала, что любовь — чувство не для этого времени; будь ее воля, она бы не позволила семейным парам сражаться бок о бок, никогда. — К-капитан? — солдат не решался взглянуть ей в глаза: слишком много в них боли и потерянности. Голубоглазая медленно подошла к подчиненному, кладя руку на его плечо. Сиера улыбнулась уголками губ, чем вызвала смятение и удивление юноши. Питер стеснялся; он уважал ее очень сильно, но при этом таял и терялся, как видел ее вне поля боя. Блондина всегда удивляло, как столь миловидная девушка смогла подняться так высоко по служебной лестнице, как она кромсала титанов, вырезала их без колебаний. Он так не мог, ему не хватало духа. Конечно, в парочке вылазок он уже принимал участие, но в одиночку убил всего одного титана. — Я поняла тебя, можешь быть свободен, — парня будто холодной водой окатило. Бедолага, видимо, ожидал чего-то другого, уже начал строить в голове какие-то свои шальные мысли, а она буквально выставляет его за дверь. Питер кивнул и покинул комнату. Сиера вздохнула: от этого парня устаешь, хотя он даже не пытается утомить, это выходит само собой. Будто за пару минут высосал все частички энергии, что были. Питеру было восемнадцать лет, волосы, подстриженные под ежика, были светлыми, кожа загорелая, а глаза маленькие, голубого цвета. Что ей в нем нравилось, так это голос — бархатный, немного грубый, правда, говорил он всегда как-то неуверенно, несмело. Это слегка раздражало: Сиера не любила таких пай-мальчиков, однако, раз его отдали под ее начало, приходилось мириться. Сев за стол, она достала из шкафчика все необходимое и принялась писать. Замерев после первого же предложения, Сиера стала думать: а нужно ли это? Она ненавидела эту бумажную работу, зрение и так уже не лучшее, так еще сидеть и горбиться, делать все аккуратно в сплошной темноте, когда освещением служит лишь небольшая керосиновая лампа. На часах было пять; через час ужин, а потом всех распустят по своим делам.***
— Хэ-э-эй, Сиера, иди к нам! — весело и беззаботно произнесла Зое, приметив девушку. Голова и без того болела, а выслушивать бред капитана совсем не хотелось. В последние дни брюнетку все раздражало, а особенно болтливые и веселые люди, такие как Ханджи. Эта очкастая никогда не внушала Сиере доверия: она вела себя, будто они живут как в Раю; будто человечество не заперто в стенах, словно птичка; будто снаружи их не ожидает верная смерть в лице гигантов — это как кошка, которая просовывает лапу к птахе, мечтая скушать ее. Заметив Эрвина, капитан перешагнула через головную боль и подошла к их столу. — Добрый вечер, — улыбнулся мужчина. «Когда в последний раз вечер был добрым хоть для кого-то?» — пронеслось в голове девушки. Она устало села рядом с начальником и взяла в руку стакан воды, из которого до этого пила Зое. «В столовой сегодня на удивление шумно…», — мимолетно подумалось ей, прежде чем она поставила опустошенный стакан на место. Ханджи и не возразила даже, лишь понимающе улыбнулась. «Понимающе? Чушь, бред, никакого понимая и поддержки от них быть не должно. В Шиганшине ни у кого не погибла семья, у них там вообще никто не погиб, вот и сидят, жалеют!», — Сиера по натуре своей была человеком агрессивным, хотя отец говорил, что это ее самозащита, щит, с помощью которого она не боится людей, а дает им отпор. Эрвин заметил, как девушка нахмурилась и смотрела куда-то сквозь стену. — Ты подготовила все бумаги? — спокойно спросил он, прежде чем взять в руки вилку. Сегодня на ужин рис и тушенные овощи — не худшее, что было в меню за все время. Эрвин помнил еще те времена, когда все, начиная от кадетов и заканчивая подполковниками, пили одну только воду и жевали хлеб, не всегда свежий. — Нет, даже не начинала, — честно отозвалась Сиера, после чего зачерпнула рис и поднесла ко рту. «Невкусно, соли нет», — заметила брюнетка, но не решила произнести это вслух. Всем известно, что сейчас сахар и соль — большая редкость. Как говорила мама: «Ешь, что дают». — Хм… — Смит посмотрел на Ханджи, а потом перевел взгляд на Сиеру. Блондин уже было готовился что-то сказать, как на всю столовую послышался громкий смех. Хохотала Бланш; зеленоглазка схватилась за живот и прикрыла рот рукой, чтобы хоть как-то снизить громкость. — Весело? — донесся до слуха капитана холодный голос. «Неужели соизволил прийти?», — немой вопрос. Капитан Ривай собственной персоной. Повисла тишина, а за ней тихие перешептывания. Готье отдала честь и, скуля, произнесла что-то вроде: «Простите, сэр, мы тут просто пошутили…». Ривай перевел на рыжеволосую взгляд и, схватив ее за шиворот рубашки, потянул на себя. — Тут не цирк, свинья. Даже если очень смешно, стоит сдерживаться и не приносить неудобства другим, — Ривай отпустил запуганную и обиженную девушку: еще бы, к ней на «свинью» только капитан обращался. И дело было не во внешности, нет — у Бланш не было ничего от этого грязного животного. Просто у капитана на чистоте стоит пунктик, и один раз он заметил на белой рубашке пятно от чая. Больше к ней он не обращался так, как к другим солдатам. — Ривай, оставь девчонку. К тому же она подчиненная Сиеры, пусть она решает, как ее наказывать за, как ты выразился, «неудобство», — по-доброму сказал Смит и указал кивком на место у их стола. Ривай прошел, и по помещению раздались звуки его шагов. Он сел рядом с Сиерой, напротив Зое. Брюнетка уже наперед знала, что сейчас сделает Ривай: он возьмет столовые приборы в руки и начнет проверять, как чисто их помыли. — От тебя перегаром несет, — холодно, как бы невзначай сказал мужчина; все сначала растерялись, не понимая, о ком идет речь. Но брюнетке было все ясно: она выпила почти целую бутылку алкоголя. Удивительно, что этого никто кроме чистоплюя не заметил. — Снимала напряжение, — пожала плечами Сиера, накалывая на вилку морковь и отправляя в рот. «Приперся на мою голову», — она хоть и пила, но старалась много не говорить, и даже съела орехи, которые терпеть не может, ибо они якобы от запаха избавляют. Девушка не хотела, чтобы о том, что по вечерам она принимает пару рюмок крепкого, знал Эрвин. — Помогло? — приподняв свою бровь, спросил Смит; он не одобрил, сразу было видно. Сиера отрицательно покачала головой. «Уже ничего не помогает. Хоть одна бутылка, хоть пять — блядские мысли не выходят из головы», — ох, знал бы дедушка, какие слова употребляет в своем лексиконе внучка. Башку бы открутил. — Надеюсь, что это было в последний раз, по случаю выходного, — уже более грозно заметил начальник. Но девушка молчала: она просто не хотела продолжать эту тему. Еще сослуживцы просекут что да как, будет она потом репутацию алкоголички иметь. Ривай отпил воды и, поставив слева от себя стакан, начал есть. Ел он быстро, но это не было похоже на то, как закидывается голодный человек, когда перед ним ставят тарелку с пищей. Сиера не могла заставить себя съесть хотя бы половину, ничего не шло. Как бы она не любила овощное рагу — не сегодня: аппетита совершенно нет. Так тут еще и низ живота прихватило; она сгорбилась и облокотилась руками на стол. — Ты чего? Поплохело? — заботливо поинтересовалась Ханджи. В этот момент брюнетка была готова убить ее: вот какого хрена каждый из них озвучивает все, что их не касается? Сиера подняла на очкастую свои большие голубые глаза и, выдохнув, ответила: — Я в норме, просто устала, — Ханджи пожала плечами и посмотрела на Эрвина. Их гляделки Сиере совсем не нравились. — Мне кажется, тебя рано выписали из госпиталя, — заметил Смит, проведя пальцами по своему подбородку. «Сейчас скажут, чтобы я пошла на осмотр или того хуже — Зое убедит его в том, что на следующую вылазку меня тоже брать не следует». — Со мной все хорошо! — прошипела она, словно кошка, которую все порядком достало. Они как будто дети, которые никак не отлипнут от бедного животного. — Отвалите от нее: хочет сдохнуть — пусть, — безразлично сказал Ривай, доев свою порцию. Как бы неприятно это не звучало, но сейчас Сиера соглашалась с мужчиной. Встав из-за стола, девушка выпрямилась и произнесла через силу (боль в животе становилась все сильнее): — Я пойду; всем приятного вечера, — Эрвин кивнул и продолжил жевать; Зое улыбнулась во все тридцать два зуба, после чего напомнила, что у них есть госпиталь, где в случае сильных болей могут помочь. Ривай же не удостоил брюнетку даже взгляда, но если говорить начистоту, то капитану было сейчас не до этого. Она до сих пор не могла поверить в то, что ее близких больше нет. Неужели не осталось никого, ради кого она так старалась остаться в живых, ради кого она боролась? — Арлерт, держись, ты нам еще нужна, — на прощание бросил Эрвин, заставляя брюнетку сжать руки в кулаки. Она благодарно кивает, а в сердце боль: удивительно, Сиере всегда нравилась ее фамилия, но сейчас… все стало иначе, и отзываться на «Арлерт» совсем не хочется. Сиера вышла из помещения, направляясь в свою комнату. Ей нужен хороший сон, да так, чтобы ничего не снилось. Сейчас бы выпить в хорошей компании пару бутылок чего-нибудь крепкого, а на утро проснуться за столом с головной болью. О да, идеально. Девушка встряхнула головой, отгоняя плохие мысли; сняв с себя рубашку и брюки, она натянула длинную кофту, после чего легла спать. Голова была ужасно тяжелой, а на столе лежали бумаги и горела лампа. Арлерт мысленно пообещала себе встать пораньше, чтобы расправиться с документами, после чего она провалилась в царство Морфея.