Since we were eighteen

Минхек сначала заливисто смеется, запрокидывая голову и прижимая руки к животу, потому что ему кажется, что тот вот-вот разорвется, и ему звонко вторит Чжухон. Хену только снисходительно улыбается, покачивая головой, словно наблюдает за детьми, а Кихен изо всех сил пытается сдержать тоненькое хихиканье. Минхек сначала заливисто смеется, вокруг его друзья, он пьян, и ему безумно хорошо — ему уютно. А потом все вдруг смолкает, словно его с головой окунают в воду, и резкая, пронзительная боль прошивает его насквозь. Он крепче прижимает руки к животу, но уже не от смеха — ему так чертовски больно, и это чувство заглушает все остальное. Перед его глазами плывет картинка, четким остается только обеспокоенное лицо Хену, склонившееся над ним; тот что-то надрывисто кричит, а потом размахивается и влепляет ему пощечину, но боль от горящей щеки — ничто, по сравнению с болью, скручивающей его внутренности в жгут. Его заставляют подняться, куда-то ведут, ноги заплетаются, Минхек не чувствует себя, может только тихонько стонать. По щекам, по шее текут прозрачные капли, и ему требуется несколько минут, чтобы осознать, что это его слезы. Его запихивают в машину, Кихен по правую руку от него что-то успокаивающе бормочет, крепко сжимая его плечи, но Минхек не слышит. Ему больно, и все остальное глохнет в сравнении с такой болью. Минхека кладут на кровать, и он тут же сворачивается в клубок. Глаза жжет от беспрерывного потока слез, алые искусанные губы несвязно бормочут что-то в пустоту, а друзья вокруг него суетятся, предлагают воду, одеяло, тянут время в ожидании врача. Но пожилой мужчина, прибывший через полчаса, качает головой, беспомощно разводя руки в стороны. — Боль не его, — слышит Минхек сквозь дымку. — Боль его соулмейта. Она прекратится лишь тогда, когда ее перестанет чувствовать соулмейт. Минхек рыдает громче, бесполезного врача провожает Хену, Чжухон уходит вместе с ним. Кихен говорит, что останется, Хену даже не возражает. Бросает на Минхека сочувствующий взгляд и скрывается за дверью. — Правда так больно? — тихо спрашивает Кихен, садясь на край кровати и прикладывая прохладную ладонь ко лбу корчащегося друга. Минхек кивает, обхватывает его руку и держится за нее так, словно она — якорь в океане боли. Правда очень больно. Минхек бы предпочел умереть.

***

Боль не прекращается ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Минхек учится с ней жить, потому что привыкнуть к ней невозможно. Иногда она становится слабее, но порой скручивает так, что хочется взвыть. Минхек не знает, что происходит с его соулмейтом, но его разрывает на части от жалости, ненависти и страха. Он смотрит на себя в зеркало — резкие линии лица, синие круги под глазами, острые крылья ключиц, болезненно-бледная кожа. Минхек словно тяжело болен раком, но ведь он не болен. Все, что у него есть, — это невыносимая, невероятная боль от груди до низа живота. Он чувствует себя так, будто его нанизывают на колья. Минхек все еще предпочел бы умереть. Вечер с друзьями, наполненный запахом жареного мяса, алкоголя, наполненный смехом, шутками, весельем, кажется сейчас далеким, сказочным сном. В реальности Минхека все покрыто серыми мазками, в реальности Минхека теперь существует только далекий соулмейт и его совсем не далекая боль. Боль, скручивающая его в жгут. Чжухон, Хену и Кихен ночуют с ним по очереди, словно охраняют, и Минхеку правда очень неловко, что он лишает их личной жизни, но, когда он просыпается посреди ночи с истошным криком в пропитанной потом майке, и его щеки горят от слез, он очень рад, что не один, потому что один он бы этого не вынес. — Что происходит? — шепчет Чжухон, поглаживая его по волосам, когда думает, что Минхек заснул. — Почему ты так страдаешь? Если бы Минхек знал.

***

Однажды боль просто прекращается. Минхек даже не сразу это замечает. Он открывает глаза утром, и руки по инерции тянутся к животу, и ему нужно несколько мгновений, чтобы осознать, что внутренности больше ничто не скручивает. Он медленно поднимается с постели, боясь, что вот-вот, в следующую секунду его снова пронзит боль. Но боли больше нет. Вместо нее приходит пустота. И, честно, лучше бы боль. Потому что Минхек догадывается, откуда эта звенящая пустота внутри него. Он ломано улыбается в ответ на облегченные выдохи друзей, усиленно делает вид, что с ним все в порядке, но с ним не. Он знает, откуда эта пустота. И он все еще предпочел бы умереть.

***

— «Че Хенвон, — зачитывает врач вслух, периодически глядя на умиротворенное, безумно красивое лицо молодого парня. — 1993 года рождения, студент. Диагноз — рак желудка». Жаль его. Совсем молодой ведь. Хрупкая медсестра, стоящая поодаль, согласно кивает, а потом дает знак, чтобы парня накрыли простыней. — Те муки, которые он испытывал в последние дни, — шепчет он, когда парня увозят, — никто не заслуживает. Думаю, он бы и сам предпочел умереть.