Since we were eighteen

Донмин в ужасе пялится в зеркало на свои абсолютно жуткие цветные радужки глаз и не знает, стоит ли ему закричать, рассмеяться или сесть в угол, обхватить коленки и разрыдаться. У него, конечно же, стопроцентное зрение, и линз никогда и в помине не водилось в его квартире — даже бесцветных, не говоря уже о цветных. Ему остается около пяти минут до выхода, и по дороге в школу (в которой он, между прочим, преподает математику — совершенно серьезный предмет) нет ни одной оптики. Он доползает до телефона, звонит Мунбину, но не поддается порыву сесть в уголок и тихонечко заплакать тому в трубку, потому что у него работа, он ответственный молодой учитель с безупречными характеристиками, отменной пунктуальностью и гребанными разноцветными глазами. — Я убью своего соулмейта, — ноет он Мунбину в трубку, тот не сразу понимает всю серьезность ситуации, а потому (его нельзя осуждать, время восемь утра, а у него ночная смена) говорит что-то вроде «да засунь ты уже свои проблемы себе в задницу, хен». Донмин оскорбляется до глубины души и решает ему ни о чем не рассказывать. Негодование теперь кипит в нем сильнее ужаса, паники, отчаяния и презрения к своему соулмейту, потому что ну серьезно, какой придурок станет красить волосы в цвета радуги? Он соскабливает себя с пола, на который осел в процессе жалоб бесчувственному грубияну, с которым вообще непонятно по каким причинам дружит, надевает на свой безупречно отглаженный черный костюм безупречно чистое черное пальто, засовывает ноги в безупречно начищенные черные ботинки, поправляет и без того безупречно уложенные черные волосы и едва не плачет, вспоминая об отвратительно разноцветных глазах. — Кто вообще придумал это, — бормочет он себе под нос, — зачем вообще нужны эти соулмейты… Жил же спокойно… Ну просыпался иногда со светлыми глазами, ну это еще куда ни шло… Он добирается до школы, ни разу не подняв глаз, но ему все равно кажется, что все шушукаются за его спиной. И его это бесит. Конечно, вслед всегда доносился шепот — восхищенный, потому что Донмин выглядит как ожившее античное божество. Но только не с этим цветом глаз. С гребанными разноцветными радужками. В школе буквально на пороге он сталкивается с Джину, который испуганно охает сначала, а потом громко ржет — серьезно, когда раздавали друзей, Донмин, кажется, забыл занять очередь. Но когда Джину за минуту до звонка отдает ему черные очки, Донмин мгновенно забывает обо всех обидах. Он влетает в кабинет, здоровается с учениками, лица которых (не) слегка удивленные, и делает вид, что все так, как и должно быть. Он едва начинает вести урок, как в кабинет после короткого стука заходит директор. — Учитель Ли, можно вас побеспокоить? — директор добродушно улыбается, хотя в его глазах видно недоумение, и Донмин сначала не понимает, к чему оно относится, а потом о да, конечно, он же в чертовых солнечных очках в помещении. Он кивает, обходя стол и облокачиваясь на него бедрами. — Я хотел представить вам нового ученика, — продолжает директор. — Юн Санха. Входи, пожалуйста. Из-за широкой спины директора появляется тонкий долговязый парень. По-детски улыбчивое лицо, узкие ладони — одной он неуверенно взмахивает, приветствуя новых одноклассников, а второй зарывается в пушистые кудряшки, в хреновы разноцветные кудряшки… Донмин съезжает со стола на пол и ему даже почти за это не стыдно.