Since we were eighteen

Тяжелая дверь приоткрылась, впуская внутрь узкую полоску желтого света, и Тэен прищурился, на автомате сжимаясь в комок и забиваясь в угол подвала. Тяжелые железные цепи неприятно звякнули, кандалы сильнее впились в разодранную кожу запястий, но он уже не чувствовал боли. Он не чувствовал страха, голода, отчаяния. Не чувствовал ничего. Тэен подтянул острые коленки к груди, крепко обняв их руками, и исподлобья следил за тем, как дверь открывалась все шире, впуская Джэхена внутрь. Все, чего хотелось Тэену, — это спать и совсем немного тепла. В этом подвале было нестерпимо холодно, и тонкая льняная рубашка на нем не то что не грела — просто бесполезной тряпкой висела на исхудавшем теле. Джэхен щелкнул выключателем, и тусклый свет залил помещение подвала. Тэен вздрогнул, привыкшие к темноте глаза пронзила острая боль, и он их крепко зажмурил, сильнее впиваясь отросшими ногтями в кожу на ногах. Тэен слышал приближающиеся шаги, но глаз не открывал. О, как ему было страшно сначала. Он не понимал, что происходит, где он, что от него хотят. Он кричал, бился головой о стену, пытаясь, если не умереть, то хотя бы вырубиться, плакал, звал на помощь, но все было бесполезно. Сколько прошло времени с тех пор, как Джэхен его тут запер? Две недели? Два месяца? Больше? Все это было похоже на затяжной фильм ужасов. Никогда бы Тэен не подумал, что станет в нем главным героем. Шаги замерли, на пол опустилась алюминиевая миска с едой — Тэен почувствовал ее тепло голой кожей ноги. В животе предательски заурчало, и Тэен до крови закусил губу, чтобы не наброситься на еду прямо сейчас. Не то чтобы ему было дело до гордости, но все равно… что-то внутри него отчаянно боролось против того, чтобы показать Джэхену свою слабость. Куда уж слабее. Он почувствовал теплые пальцы на своей щеке, но не купился на обманчивую нежность, хотя отдернуться тоже себе не позволил. Пробовал, бесполезно — Джэхен его избивал после этого с такой силой, что он был не в силах даже дышать нормально несколько дней. — Посмотри на меня, Тэени-хен, — попросил Джэхен, и голос у него тоже — теплый, медовый, под такой просыпаться по утрам в мягкой постели. Тэен послушно открыл глаза, поднял голову — от света слезы собрались под веками. — Ты такой красивый, Тэени-хен… Больной ублюдок, думал Тэен, неотрывно глядя в его лицо. У Джэхена была необычная, приятная внешность, и Тэену всегда было интересно, знают ли люди, с которыми тот встречается в течение дня, что он на самом деле поехавший. Тэен представлял, насколько он сам сейчас красив — свалявшиеся волосы, впавшие глаза, покрытые разводами крови и слез щеки. Внешность — это последнее, что волновало его сейчас, но он надеялся, что, возможно, Джэхен почувствует к нему отвращение, что отпустит его. Или убьет. Джэхен присел на корточки, дернув за ворот тэеновой рубашки, и обнажил покрытую темной коростой метку. Тэен вздрогнул, потому что вот это уже было больно — боль от метки была совсем другой, словно прошивала насквозь. Джэхен провел кончиками пальцев по шершавой корке, заставляя Тэена стиснуть зубы, а потом внезапно подцепил кончик ногтями, рывком сдирая. — Нет! — завыл Тэен, пытаясь подтянуть руки к груди — под корочкой неровные буквы имени Джэхена наполнились кровью. Джэхен оттер несколько капель пальцами, а потом слизнул их с пальцев языком, и Тэен почувствовал, как сжался желудок. Слезы застилали глаза, и он до щелчка сжал зубы, чтобы не застонать, потому что Джэхена это только разозлит, а злой Джэхен означал одно — много, много боли. — Не заживает, — цокнул языком Джэхен, так, словно просто случилась мелкая неприятность. Он схватил Тэена за волосы, притягивая его лицо к себе. Тэен распахнул глаза, чувствуя теперь все сразу — и страх, и боль, и отчаяние. Бесконечная тьма была у Джэхена в глазах. — Почему ты отвергаешь меня, Тэени-хен? — Потому что я не принадлежу тебе, — выдохнул Тэен, и лицо Джэхена исказилось от ярости, он с силой швырнул его назад. Тэен крепко приложился головой о стену и почувствовал, как по задней стороне шеи потекла кровь, но боли уже не чувствовал, ее было слишком много для его маленького тела. Джэхен поднялся, пнул Тэена по ногам тяжелым ботинком, оставляя на темной от грязи коже еще один синяк, а потом опрокинул миску с едой. — Сегодня поголодаешь, хен, — прошипел он. — Я приду завтра, и ты скажешь мне, кому ты на самом деле принадлежишь. Как только дверь за Джэхеном захлопнулась, Тэен потянулся вперед, кончиками пальцев скребя по полу, чтобы нащупать остатки еды. Кусочки хлеба, чего-то мягкого, похожего на вареные овощи, зерна риса. У всего был вкус пыли и земли, но это все же лучше, чем ничего. Вырезанные на коже буквы имени Джэхена начали ныть, и это значило только одно. Снова затягивались, исчезали. Снова под ними проступало имя Юты. Дурак, подумал Тэен, прижимая к горящей коже липкую ладонь. Какой же Джэхен дурак. Он может сотни раз вырезать свое имя поверх имени Юты, но одно только существование последнего означало, что Тэен никогда не будет принадлежать Джэхену.