Since we were eighteen

Чан открывает глаза, и первое, на что он обращает внимание, это белизна. Все вокруг него настолько белое, что должно слепить, но почему-то он чувствует себя комфортно. Даже слишком комфортно. Такое ощущение, что в его теле нет органов, — настолько чужим и пустым оно ощущается. Он чуть хмурится, пытаясь понять, где он находится и как тут оказался, но память такая же белая, как и пространство вокруг. — Где я? — бормочет он себе под нос, и тут же из ниоткуда материализуется книга с крупной надписью на странице. Он прищуривается, приглядываясь к ней, а потом осознает, что это ему, в общем-то, не нужно — он видит замечательно. Лимбо. Он отшатывается, испуганно распахивая глаза, и его поражает осознанием. — Я мертв? — вырывается у него, и страница книги переворачивается. Черным на сухих кремовых листах выведено простое и безжалостное «да». Чан выдыхает, часто-часто моргая, но не чувствует ни страха, ни отчаяния, только удивление, что-то, похожее на испуг, и ощущение неизбежности происходящего. Только не тяжелое, не тревожащее, а… ну, никакое. Умер и умер. Наверное, эта легкость — один из утешительных подарков после смерти. — Что ж… — он трет пальцами лоб. — Как это произошло? Книга захлопывается и исчезает, вместо нее появляется огромный экран, как для проекторов, которые были в их университете. Чан видит на нем последние секунды жизни, как будто кто-то записывал их на видео. Он в своей квартире, на двенадцатом этаже, за окном каким-то образом оказался маленький котенок. Чан почти физически ощущает поток мыслей в своей голове — наверное, котенок вылез с балкона соседей, сейчас упадет и разобьется, надо его достать. Это просто — открываешь окно, чуть перегибаешься и забираешь крошечный комок шерсти. Чан это и делает. Открывает окно, чуть перегибается и не удерживает равновесие. Земля приближается стремительно, и Чан зажмуривается, видео обрывается. — Вау, — он облизывает губы, прикладывая руку к груди. Ожидает услышать быстрое сердцебиение, но не слышит ничего, и отдергивает ладонь, как от горячего. — Ладно, хорошо. Что с этим котенком? Картинка вновь появляется на экране. Котенок спокойно проходит по карнизу до его окна и забирается в комнату. — Вот же пушистая задница, — с улыбкой качает головой Чан, и на минуту в его мыслях становится пусто. Он не хочет, чтобы все заканчивалось. Неизвестно, будет ли что-то после этого лимбо, а спрашивать ему страшно. — Так что, я могу получить ответ на любой свой вопрос? Книга вновь появляется перед ним, открываясь на той странице, где уже написано «да». — Отлично! — он хлопает в ладоши, чувствуя прилив радости, и выпаливает первое, что приходит в голову: — Кто грустит после моей смерти больше всех? Экран делится на три части, и Чан мгновенно жалеет, что задал этот вопрос. На одной части его мать — она стоит в центре его комнаты, беспомощно оглядываясь, как будто подсознательно ждет, что ее сын вот-вот войдет внутрь, но умом понимает, что этого уже никогда не произойдет. На второй — его лучший друг, который набирает чей-то номер с легкой улыбкой, а потом замирает, не успев поднести его к уху, улыбка сползает с его лица, и он вспоминает, что абонента на другом конце уже не существует. На третьей части он видит своего пса, который лежит на коврике в квартире, положив голову на лапы и тоскливо глядя на входную дверь. Чан чувствует жжение в горле и жмурится на несколько секунд. А потом встряхивает головой, пытаясь взбодриться. Он все равно больше не в силах ничего изменить. — Хорошо… — он рвано вздыхает, вытирая ладони о мягкие серые штаны. — Так… Сколько книг я прочитал за всю жизнь? На экране появляется число четыреста сорок три. Чан изумленно приоткрывает рот. — Неплохо! — присвистывает он. — Сколько из них действительно оказали на меня влияние? Две четверки исчезают, оставляя только тройку. — Да уж, — хмыкает он. — Ценность книг сильно преувеличена, не так ли? Книга вновь открывается на ответе «да». — Окей, ладно, — Чан задумывается, а потом растягивает губы в похабной улыбочке. — Сколько раз я занимался сексом? Число восемьсот тридцать девять оставляет его не особо впечатленным, а вот шестьдесят пять партнеров и партнерш заставляет горделиво расправить плечи. Чан узнает много интересного о своей жизни — он исполнил все мечты, которые у него были в одиннадцать лет, он один раз стоял прямо над кладом, который закопали пираты за триста лет до его рождения, на него два раза чуть не напала акула, а он даже понятия об этом не имел, в него были влюблены двадцать разных людей, семь из которых видели его всего однажды, а сам он был влюблен четыре раза. Чан спрашивает все, что приходит в голову, — существовала ли Атлантида, как исчезли динозавры, кто построил Стоунхендж, когда наступит конец света (ответ на этот вопрос он не получает). Когда список вопросов заканчивается, а спрашивать всякую чушь становится стыдно (он думает, что после вопроса о том, сколько волос у него выпало за всю жизнь, там наверху кто-то определенно профейспалмил), он надолго замолкает. И тут его осеняет. Едва не подпрыгнув от радости, Чан спрашивает то, что интересовало его всегда, а особенно, когда он был с… Мысль на этом он обрывает, спеша сформулировать вопрос. — Итак, — он сжимает и разжимает пальцы от волнения, — если бы в нашем мире существовали родственные души, кто был бы моей? Экран темнеет, а потом Чан замирает, забывая даже дышать. Чонин сидит на кухонной тумбе, болтая ногами и очищая яблоко от шкурки специальным ножом. Чан подходит к нему, кладя ладонь на узкое бедро и несильно сжимая, и Чонин улыбается, на его щеках появляются ямочки. — Стоп-стоп-стоп! — в панике выкрикивает Чан, и, если бы его сердце все еще билось, оно бы точно попыталось выпрыгнуть из груди. — Я имею в виду… — он вдыхает, стараясь заставить голос звучать ровно. — Из всех людей… вообще всех, кто когда-либо жил… Картинка появляется вновь. Чонин делит яблоко напополам, протягивая часть Чану, который открывает рот. Младший качает головой, но послушно кормит своего парня, ласково наблюдая за тем, как он жует. — Вау, — Чан сдается, его плечи опускаются. — Значит, Чонин… Он смотрит прямо перед собой, не зная, что сказать. Губы пересыхают от волнения, и он облизывает их несколько раз. — Так, а… сколько… сколько компьютерных игр я прошел? — рассеянно спрашивает он и даже не видит цифру тридцать два перед собой. Он встряхивает головой и сам не замечает, как у него вырывается: — Что он сейчас делает? Экран оживает, показывая ему Чонина, который сидит в кресле, поджав под себя ноги и читая какую-то книгу. В комнату заходит другой человек, и Чонин поднимает голову, поправляя очки, улыбается устало и тепло. Парень подходит к нему, склоняется ниже, Чонин закрывает глаза, подаваясь ему навстречу. Чан не выдерживает, отворачивается, чувствуя горький привкус во рту. — Он вспоминает меня? — сиплым голосом спрашивает он, и картинка меняется. Чонин стоит возле полок в магазине, выбирая соус к мясу, за его спиной кто-то кричит «Чан, двигай сюда!», и он оборачивается так резко, что случайно сшибает несколько пластиковых баночек с кетчупом. Потом, как-то тоскливо улыбнувшись самому себе, он опускает голову и нагибается, принимаясь их собирать. Чан сглатывает, огромными глазами наблюдая за ним. — Когда я чувствовал себя счастливее всего? — тихо задает вопрос он, заранее зная, какой ответ получит, но отчаянно желая увидеть этот момент вновь. Они на пустом футбольном поле ближе к окраине города, лежат на траве, и футболка Чана уже мокрая от росы. Чонин лежит на его толстовке, глядя в небо, по которому рассыпаны звезды, яркие и сияющие так, что дух захватывает. Чан рассказывает ему о созвездиях то, что успел прочитать сегодня утром за завтраком в интернете, а Чонин слушает его завороженно, как будто он самый умный человек на планете. Их пальцы робко перебирают друг друга, посылая искры вдоль позвоночника, словно они встречаются первую неделю, а не второй год. Чан не смотрит на небо, он смотрит на Чонина, на нежный профиль его лица, на подрагивающие ресницы, на ямочку и уголок изогнутых в легкой улыбке губ. — Я люблю тебя, — говорит он, прерывая вдруг свой рассказ, и Чонин поворачивает голову к нему, его глаза сияют ярче всех звезд над ними. — Я тоже люблю тебя, хен, — уверенно отвечает он, и Чан чувствует себя бесконечно счастливым. Глаза наполняются слезами, и Чан прикусывает губу. Он не хочет останавливаться, хочет заново пережить каждую секунду их отношений, все, через что они прошли вместе, — улыбки, слезы, ссоры и примирения, занятия любовью, поцелуи, разговоры. — Как все началось? — его голос предательски дрожит, но ему плевать, он мертв, и ему нечего стыдиться. Экран переносит его в карнавальную ночь. Огромный зал, украшенный серебристыми и бордовыми тонами, танцующие вальс студенты в изящных масках и красивых костюмах, и он сам, стоящий у стенки. Теперь, со стороны, он может видеть Чонина, который пробирается к нему через толпу, подходит ближе и просит потанцевать с ним. Чан не воспринимает первокурсника всерьез, даже не узнает его, скрытого за маской, но вид красных от смущения кончиков ушей забавляет, и он соглашается. Они кружатся в танце, и в конце песни Чонин крадет у него поцелуй, а потом скрывается в толпе — робкий стыдливый первокурсник, влюбившийся в выпускника и случайно укравший этим поцелуем его сердце. Чан помнит, сколько времени он потратил, чтобы вычислить загадочного незнакомца, помнит, как испуганно выглядел Чонин, когда они остались наедине, и каким счастливым он стал, когда Чан предложил ему встречаться. Он невольно улыбается, глядя на своего мальчика, а со следующей мыслью улыбка сползает с лица. — Как все закончилось? Чонин стоит напротив него с бледным заплаканным лицом, и Чан сам хочет заплакать, но держится из последних сил. — Ты не можешь так просто все закончить, — голос младшего дрожит, и он утирает слезы рукавом. — Ты не можешь поступить так со мной, хен! — Все мое время теперь занимает работа, и я не могу уделять тебе столько внимания, сколько ты хочешь, — мямлит Чан. — Я не имею права держать тебя рядом со мной и не отдавать ничего взамен. — Не надо решать за меня! — кричит Чонин, а потом бросается к нему, вцепляясь в его руку. — Пожалуйста, хен, я умоляю тебя, не бросай меня… Чан молча отводит взгляд. Столько причин в его голове — у него вот-вот будет стажировка заграницей, Чонин еще слишком молод и занят учебой и студенческой жизнью, у Чана и вправду нет времени ни на что, кроме работы, интересной и перспективной, и отношения кажутся ему обузой, держащей его на месте. Даже отношения с Чонином. Чан хмыкает, неверяще глядя на себя из прошлого, на полного идиота, променявшего свое личное счастье на деньги. — Значит, стоило за него побороться? — больше утверждает, чем спрашивает он, и вместо ответа на экране крупным планом появляется лицо Чонина — улыбка на тонких губах, сверкающие темные глаза, покрытые румянцем щеки. Все внутри Чана болит и будто заливается слезами. Он долго молчит, прокручивая в голове все, что увидел, а потом у него вырывается последний, полный отчаяния вопрос. — Это и вправду конец? Книга перед ним раскрывается, но он не смотрит в нее, потому что знает, каким будет ответ.