***
Помнишь, я говорил тебе, что Фрея мне многое помогла осознать? Ошибочность нашей цели — одно из них. Я не знаю, зачем она однажды взяла длиннополую робу, украшенную кисточками и металлическими бляхами, взяла бубен, наполненный чем-то мешочек и велела идти за ней к заброшенному постоялому двору. Возможно, её испугал мой рассказ о Талморе и о нашем желании обрести покров нетленного духа через высвобождение Дракона. Я не знаю, зачем вообще рассказал ей всё это, и не знаю, сожалеть ли мне об этом. Она велела мне разжечь костёр и принялась переодеваться. Затем она вытащила что-то из небольшого тряпичного мешочка и протянула мне. — Ешь, — приказала шаманка. Я жевал горькие сухие шляпки грибов, которые мне дала Фрея, а сама она уже начала играть на бубне и петь. Я смотрел на неё, слушал её громкий, порой становившимся нечеловеческим голос. Грибная пыль неприятно царапала, я пытался смочить рот собственной слюной, хотел выплюнуть остатки и выпить воды. Неожиданно моё тело начало наполняться силой. Хотелось танцевать — и мы танцевали. Огонь будто полыхал ярче обычного, волосы шаманки казались мне стекающим на землю золотом, а её глаза светились, словно звёзды. Я прыгал и кружился, пытался подпевать странной песне, постепенно напоминавшей то вой волков, то пение птиц, то медвежье рычание. Затем меня настиг приступ странной лени, и я лёг прямо на землю, не думая о том, что могу простудиться. Силы всё так же переполняли меня, но я больше не желал ничего. Удары бубна и песня раздавались где-то совсем рядом, отдавали эхом где-то в голове, в глазах всё расплывалось, и моя душа словно покинула тело. Мой разум слился с разумом Фреи, мы стали одним целым — мы и ещё десятки тысяч людей, меров и зверолюдов, мы — крупицы чего-то огромного, недосягаемого разумом ни одного смертного. Я стал первым, кто достиг истинной цели Талмора. Я — один из множества Эт’Ада, один из множества эльнофей, кем когда-то были наши далёкие предки. Я — песчинка в огромном океане. Я — ничто. Я был мёртв. Меня больше не существовало в мире смертных — и от этого стало страшно. Я хотел вернуться в смертный мир, снова ощущать его своим телом, снова наслаждаться его запахами и вкусами. Насколько же высшая цель Талмора глупа, она ведь означает лишь нашу смерть, её исполнение будет массовым самоубийством. Меры слишком долго пробыли в смертной оболочке, слишком привязались к ней, и мы должны смириться с этим, как и велели боги. Сейчас, в смерти своей, я понимал, что Нирн не настолько плох, как мне пытались внушить. Наоборот, он полон ярких красок, чудесных звуков и непередаваемой палитры запахов. Моё тело постепенно обретало форму, я осознавал себя плодом внутри чрева, вокруг было тепло и темно, и откуда-то ворвался яркий луч света и поток ледяного воздуха. Я дышал и кричал. Я родился заново, и вскоре осознал себя лежащим возле костра на холодной земле. Сил не было, я чувствовал себя истощённым, словно до этого занимался тяжелой работой, хотелось спокойно отоспаться — и я едва не засыпал. Костёр почти сгорел, уже светало — сколько же я пробыл в таком состоянии? — Как ты? — Фрея подскочила ко мне, помогла мне приподняться. — Спать хочу. Шаманка добро усмехнулась. — Это нормально. Она подняла меня на ноги, повела внутрь заброшенного дома, помогла лечь на кровать и сама легла рядом. — Фрея, это было невероятно, — признался я. — Страшно, но невероятно. — Значит, ты всё ещё хочешь вернуться в форму духа навсегда? Я погладил грубую шкуру, расстеленную на кровати, пропускал между пальцами каждую ворсинку, получал наслаждение от их легкого покалывания, хотел вдохнул полной грудью всю эту смесь ароматов, витавшую в воздухе — но заложенный нос мне помешал; я переключился на ощущения собственного тела, на чувство этой странной слабости — и получал странное удовлетворение уже от него. Я готов добровольно отречься от обещанной нам свободы, желал добровольно остаться в этой Тюрьме, о которой нам говорили — и уже не считал свою плоть такой уж Тюрьмой. — Нет. В смертном теле лучше.***
— Ты испугался смерти, и это нормально, — успокоил Арнгейр. — Но, мне кажется, твои идеалы треснули ещё до этого… опыта? Старик снова не то прочитал меня, не то просто угадал. Идеалы, которым меня училив детстве, начали трещать с тех самых пор, как я открыл свой дар. Путешествие с Фреей лишь ускорили их смерть для меня. — Да. Пойдём в столовую, начнём готовить ужин, — посоветовал я. — Заодно расскажешь, как вы с Фреей освобождали Солстхейм от Мирака.***
Ближайшим к деревне скаалов камень находился как раз рядом с храмом Мирака — и по пути к Камню Воды, в плен которого попали мои подчинённые. Пришлось согласиться вначале освободить сородичей Фреи, принявших добровольное изгнание во имя возвращения к старым традициям, а уже затем идти к Камню Воды. Впрочем, это действительно имело смысл, не стоило тратить лишнее время. — Ты говорила, они слабы, — вспомнил я, глядя на работавших без отдыха нордов и нескольких рьеклингов. — Не думаешь, что они настолько ослабли, что разучились держать оружие и не смогут помочь нам убить то чудовище? — Значит, они встретят смерть, о которой мечтают, — вздохнула скаалка. — И, может быть, Жадина, которого они чтят больше Всесоздателя, действительно подарит им зал с вечным пиром и битвой. Зал с вечным пиром и битвой. Очень похоже на то, как норды Скайрима описывают место, куда они стремятся попасть после смерти — и куда якобы их призовёт Лорхан. Неужели скаалы, такие же норды, ненавидят Мёртвого Бога, как и мы? — Почему вы называете его Жадиной, если он обещает своим последователям зал с вечным пиром? — Жадина испытывает нас, скаалов, наблюдает, чтобы мы не сделались слишком слабыми или слишком жадными. И отбирает у нас дары Всесоздателя, если всё заходит слишком далеко. Если Жадина отберёт у нашего народа дары Всесоздателя, мы вынуждены будем терпеть отчаяние и нужду во всём. Мы будем чувствовать жажду, но не сможем нигде найти воду. Мы будем голодать — но не сможем поймать себе дичь или рыбу. Мы захотим глубоко вдохнуть свежего воздуха — но не ощутим ветров. Мы не сможем ничего посеять, чтобы собрать урожай, потому что не найдём ни единого зерна, не сможем его никуда посадить и поливать. Украсть всё, благодаря чему любой смертный сможет просто выжить — по мне это было слишком даже для Лорхана, которого знаем мы. — Бог, которого чтут норды, слишком любит людей для всего этого, — с недоумением парировал я. — Желание убивать без иной надобности, чем самозащита, пропитание и шкуры для одежды, и вечно пировать — первые шаги к слабости. Мы не любим пиров, но мы развязали Великую Войну, мы убиваем расово неполноценных младенцев, мы устроили Ночь Зелёного Огня и ещё множество чисток в желании уничтожить тех, кто не согласен с нашей властью и нашими методами. Делаем ли мы первые шаги к слабости?.. А почему я вообще спрашиваю себя об этом?! — Приступим? — предложил я; Фрея кивнула. Я Крикнул. Слово разрушило постройки, оставив Камень нетронутым, снова из ниоткуда появилась эта тварь. Норды снова набросились на неё, рьеклинги предпочли ретироваться, попытались забросать тварь своими копьями — но поняв, что их затея бессмысленна, предпочли ретироваться. Фрея не торопилась в гущу сражения: её сородичи бы лишь мешали ей. Я решил немного помочь этим нордам, прочитал заклинание испепеления — сгусток огня поджёг существо, но и я сам пошатнулся, искал обо что опереться, пока не нащупал плечи скаалки. — Не делай так больше, — попросила женщина. Обожженному чудовищу тем временем перерубили ноги. — Зато это помогло твоим сородичам, — парировал я. — Не всем. На нескольких погибших нордов мне, конечно, было плевать — тем более, они получили свою славную смерть. — Главное, живы мы с тобой. Идём. Спорить со мной и помогать своим сородичам, принявшим другой путь, скаалка не решилась, и покорно повела меня вглубь острова, к Камню Воды. Молчание начинало угнетать, но я не знал, о чём можно заговорить с Фреей. Расспросить в очередной раз о Мираке? Я и так узнал о нём все, что можно было, остальное мне должны рассказать Чёрные Книги. Узнать, кто такой Всесоздатель, и почему скаалы отвергли остальных богов? Да, пожалуй, можно — чтобы ради забавы поискать сходства с богами Имперского Культа. — Фрея, а кто он такой, Всесоздатель? Скаалка тихо усмехнулась, словно я неудачно пошутил. — Всесоздатель — это тот, кто создал всё. Его милостью мы живём и возрождаемся в телах наших потомков после смерти. Кто он, интересно? Лорхан? Но если я предположил, что Лорхан — это Жадина, то, возможно, Всесоздатель — это Ауриэль? — Это его имперцы называют Акатошем? — решил поинтересоваться напрямую, вдруг кто-то до меня уже проводил такое исследование? — Нет, — дочь шамана усмехнулась. — Я же сказала тебе — Всесоздатель создал всё. И этот мир, и нас всех. Он же нас всех и примет после нашей смерти, и вернёт сюда, разве что в другом обличье. Неужели скаалы почитают Ануиэля — или даже самого Ану? Если мои предположения верны, то они — самый странный человеческий народ. Не любят Лорхана, предпочитая ему более древнюю и светлую сущность, взывают к помощи духов предков в случае беды, но при этом чтят и духов природы. — Расскажи мне ещё про Жадину, — попросил я. — Что ты хочешь узнать о нём? Его настоящего имени я тебе не назову, чтобы не навлекать на нас беду. Я лишь скажу, что Жадина — лишь одна из форм чего-то более могущественного, кого мы называем Врагом. Мои предположения снова подтверждались. Враг, по всей видимости, это — Ситис, либо же сам Падомай. Тогда Жадина определённо должен быть как-то связан с Лорханом. Пожалуй, да, скаалы — самый удивительный человеческий народ. Не такие они уж и язычники, как мне показалось на первый взгляд, а речь Фреи или её отца совсем не похожа на речь неотёсанных дикарей. — А во что верит твой народ? Вы, как тёмные эльфы, поклоняетесь троим тёмным богам, или как имперцы — восьмерым светлым? — Ни то, ни другое, — спокойно ответил я. — У нас свои боги, хотя некоторые из них схожи с имперскими. Жадину, о котором ты говорила, мы называем Лорханом, и не любим его. В глазах скаалки мелькнуло удивление, и я решился объяснить ей, рассказать о нашей мечте избавиться от позора Материальной Тюрьмы. — Когда-то мы, меры, были… наверное, слово «духи» будет тебе понятно, пусть оно и не совсем правильно в нашем случае. Мы были такими вот могущественными духами, но однажды Лорхан обманул богов, заставил их создать наш смертный мир и всех нас. Люди верят, что без этого обмана не было бы их, мы же считаем, что нас выдернули из духовного мира и поместили в тюрьму нашей плоти. Прости, наверное, мой рассказ покажется тебе странным, но если я буду рассказывать всё, как написано в наших книгах, ты точно ничего не поймёшь. Фрея сохраняла на лице удивлённую улыбку, словно я рассказывал ей что-то смешное. — Скажи мне, сколько поколений у вас прошло с тех пор? — Сотни и сотни, — ответил я. — Тогда почему вы до сих пор плодите себе подобных, хотя могли бы покорно искать свою смерть с самого начала? Что ответить ей, я не знал. Я никогда не задумывался над такими вещами, но тем не менее — мы ищем себе пару, чтобы произвести на свет достойного ребёнка. Мы так же не отказываем себе в плотских удовольствиях и любим окружать себя красотой — как природной, так и рукотворной. — Никогда не задумывался, — спокойным, лишённым высокомерия или презрения голосом ответил я. Скаалка так же не стала мне ничего доказывать или пояснять, на её лице не проскользнуло ни единой победной ухмылки. Конечно, можно было бы нагрубить ей или сказать, что подобные вопросы — не её ума дела, но это выглядело бы с моей стороны некрасиво. Я начал этот разговор, я первым спросил, во что верит её народ, и Фрея имела полное право на ответное любопытство. Снова задал себе этот вопрос — и снова не мог дать ответ на него себе же. — Возможно, наши давние предки последовали завету богов, и просто смирились с этой тюрьмой, — продолжил я. — Но однажды мы уничтожим эту тюрьму, и вернёмся в состояние духов. Скаалка, кажется, уже едва сдерживала смех. — Вы, эльфы, хотите уничтожить мир? — поинтересовалась она. — Мир может пожрать только Тартааг. Но даже это будет лишь началом нового, иного мира. — А если вызвать этого Тартаага? Я старался изъясняться наиболее понятными словами, надеялся, что мои сопоставления оказались верны, и что я не ошибаюсь, сравнивая новый великий Прорыв Дракона, способный освободить нас, с приходом скаальского божества разрушения. Фрея рассмеялась. — Тартааг явится лишь когда пройдёт время этого мира. Ни одна магия не в силах призвать его. Ну, а если ты хочешь познать форму духа — однажды я помогу тебе в этом. Продолжать этот разговор было бессмысленно — хотя меня, конечно, заинтриговало, как это шаманская дочка сможет помочь мне познать состояние, к которому мы стремимся. В это время года темнело быстро — и до Камня Воды мы доберемся лишь завтра. Пока что придётся думать о ночлеге. Я начал выбирать, какие деревья можно повалить, чтобы получить из них хороший костёр на ночь, поймал недоумевающий взгляд Фреи. — Разве вы не делаете себе костёр, который всю ночь тлеет? — поинтересовался я. — Да. Но… — скаалка будто бы не знала, что ответить. — Я не ожидала, что ты знаешь, как его делать. Решил промолчать. — Знаешь же, что нужно ещё для этого костра нужно сделать? — Навес, — я будто отвечал экзаменатору, — чтобы он тепло отражал. А мы будем под этим навесом сидеть. Или спать. Услышал за моей спиной добрые смешки. — Кто тебя научил? — Вы же и научили. Я наблюдал за вами. Изучал места ваших охотничьих стоянок. И запоминал. Выбрал невысокую ель и вытащил из-за пояса топор. — Давай научу, как ещё один костёр сложить, — предложила женщина. — Научи, — с энтузиазмом ответил я. Новый костёр, которому меня учила Фрея, отличался от того, который уже знал я. В основу женщина выбрала одно поваленное дерево, сверху него она положила несколько сухих брёвен поменьше так, что между ними образовалось пространство — куда она велела мне складывать хворост и мелкие сучья от поваленного нами сухостоя. — На этих брёвнах можно и еду приготовить? — предположил я. — Да. Построй пока навес — а я займусь ужином. Жар уходил только в одну сторону — в отличие от того костра, который умел разводить я; разве что придётся постоянно двигать большие брёвна, чтобы огонь горел дольше. Знакомого мне костра хватало на целую ночь. — Нам хватит его на ночь? — Да. Вполне. Перед сном положим в огонь ещё дров и немного сдвинем брёвна. И спать будем вместе. Я мог бы возмутиться, заявить, что предпочту терпеть холод, но не буду спать рядом с какой-то дикаркой — однако солстхеймские ночные морозы мне этого не простят. К тому же, если посмотреть на это с другой стороны, мне даже повезло — клан Диренни когда-то позволял себе целые гаремы симпатичных человеческих женщин ради собственных плотских утех держать. Так почему я должен стыдиться того, что ради сохранения собственной жизни и здоровья буду использовать тепло тела молодой привлекательной женщины? — Понял. Будем спать вместе. Мы сидели у вечернего костра и поедали похлёбку из мяса пойманного сегодня же кролика, запивая её чаем из снежных ягод. Я ловил себя на мысли, что мне нравится это всё. Да, ночевать в тёплой избе лучше, чем под открытым небом, но у нас есть горячая пища, тёплая одежда и огонь, а само общество Фреи я находил приятным. Скаалка не глупа, с ней есть о чём поговорить, она ненавязчиво заставляла меня задуматься о вещах, на которые я раньше не обращал внимание. Умение и желание думать — это черта, которая всегда отличала нас, альтмеров, от остальных рас, и раз мы уж считаем себя самым мудрым из всех смертных народов, то глупо было бы с моей стороны злиться или впадать в истерику. — Анкарион, расскажи мне о своей родине. Позволил себе добрую усмешку. — Что тебе можно рассказать? Моя родина находится очень далеко на юге отсюда, — начал я, глядя на языки пламени. — Там круглый год лето, много прекрасных пейзажей и красивых городов и поселений. Я давно там не был, Фрея — и, боюсь, однажды почти полностью забуду, как выглядит моя родина. — Ты никогда не сможешь забыть свою родину, — успокоила Фрея. — Мы никогда не забудем то, что нам по-настоящему дорого. Или что нас по-настоящему испугало. — Откуда ты знаешь? — надеюсь, что мой вопрос прозвучал как простое любопытство. — Моя мать умерла, когда я была совсем маленькой. Пошла собирать хворост — но её застала снежная буря, и она не вернулась домой. Отец и ещё несколько мужчин пошли искать её, но нашли лишь замёрзшее тело, — скаалка сжалась в комок, и мне послышалась в её голосе легкая дрожь. — Я помню, как он принес тело в деревню, чтобы правильно похоронить, помню, как она выглядела — и до сих пор содрогаюсь, хотя мне приходилось лишать жизни людей и эльфов, и вид распоротых животов или разбитых черепов намного страшнее, уж поверь мне. Но я помню каждый её взгляд, помню каждое её прикосновение, каждую её улыбку. — Как ты пережила эту утрату? — Наш прежний вождь, Скафн Великан, помог мне. После смерти матери я стала злым, нехорошим ребёнком. Он пустил мою злобу в другое русло и научил сражаться. Показал, как удерживать свою ярость. Я любила его, Анкарион. И люблю до сих пор. Не знаю, почему я выслушивал исповедь скаалки, не решаясь перебивать. Не знаю, почему её старые переживания прошли через меня. И не знаю, почему в моей голове возник вопрос, насколько сильно я люблю Острова, раз боюсь, что однажды забуду их. Я ведь люблю мою родину и желаю её процветания. — И как твой отец отнёсся к тому, что ты стала воином? — С пониманием. Нашему народу нужен защитник, я им и стала. Я подкинул в костёр ещё чурок, поправил на голове шапку с капюшоном и подтянул большие брёвна ближе к огню: пора было отправляться спать; Фрея согласилась со мной — и принялась вычерчивать вокруг нашей стоянки обережные символы. Сон настиг меня так же быстро, как и обычно; я надеялся, что обереги защитят меня, что мне не будут сниться очередные кошмары. — Какая у неё прекрасная фигура, не так ли? Наглый и самодовольный мужской голос возник в моей голове изниоткуда. Мирак. Опять он решил ворваться в мою голову, только на сей раз ещё и поговорить захотел. — И сама она просто красавица. Даже королю предложить не стыдно. Завидую я тебе, эльф. — Прочь из моей головы, — потребовал я. — Я уйду, когда сочту нужным. Я почувствовал, как силы покидают меня, я падаю на колени, и передо мной возникла массивная фигура древнего норда. Что у него за привычка такая — держать собеседника в столь унизительном положении? — Ты хочешь освободить Камни Солстхейма от моего влияния. И что же тебе пообещали взамен? — Не твоё дело. Из-под глухой маски послышалось презрительное мычание. — Ты хочешь узнать, как делать из сталгрима доспехи и оружие. Знаешь, за такое святотатство в мои времена я бы лично живьём с тебя кожу содрал, а затем изжарил над медленным огнём. — Ты хочешь предложить мне какую-то сделку? — Никогда в своей жизни я не заключу сделку с эльфом. Фалмеры в своё время вырезали население целого города, не пощадив ни женщин, ни детей, ни стариков. Двемеры обманули их, когда те пришли к ним за помощью — и поделом. Твои хартлендские сородичи — просто садисты. Ты слышал об их забаве создавать скульптуры из живой плоти? Мы, жрецы драконьего культа, никогда себе ничего подобного не позволяли. Кимеры, а ныне данмеры… что говорить, если они своих богов с радостью предавали. — Тогда чего ты хочешь? — Предупредить. Стоять у меня на пути — всё равно, что пытатся бороться с лавиной или морским штормом. Освободи своих воинов — и проваливай с Солстхейма. Ты наврёшь что-нибудь своим господам, тебе ведь уже приходило в голову поступить так? Да, я действительно рассматривал вариант сняться с якоря и вернуться в Скайрим, соврав в отчётах, что секрет обработки сталгрима утерян. Всё равно мы ни разу ещё не получали новых партий провизии, топлива и снаряжения: Эленвен словно забыла о нас. — А если я не послушаюсь, продолжу освобождать Камни и не уплыву, пока не получу, что желаю? — Я заново подчиню себе всё население Солстхейма. Что тебе стоит просто уплыть и подождать, пока я вернусь на Солстхейм? Я ведь не желаю этой земле ничего дурного — даже готов терпеть на ней тёмных эльфов. Верить Мираку я не собирался, а условия всех сделок, которые заключал, я всегда честно выполнял. — Я подумаю. А теперь убирайся. Я почувствовал удар молнии, моё сердце сжалось, словно остановилось на какое-то мгновение, я подскочил на своей лежанке, тяжело дышал, держался за грудь, пытался нащупать биение сердца. — Что случилось? Насколько же у Фреи чуткий сон — я был уверен, что не потревожил её, а она всё равно проснулась. — Мирак, — небрежно бросил я. — Он пришёл ко мне и требовал, чтобы я уплыл. Говорил, что просто хочет вернуться на Солстхейм. — Не слушай его, — посоветовала она. — Его возвращение принесёт нам всем лишь беды. — Я и не собираюсь. Я же пообещал вам, что покончу с ним — а свои обещания я привык выполнять, что бы тебе о нас не говорили. Снова улёгся на нашу лежанку и попытался уснуть — но мне снова снилась какая-то ерунда, я снова проснулся — но уже светало, и я решил просто приготовить нам завтрак. Не хочу больше засыпать и видеть во сне всякий бред. Костёр почти погас, пришлось разжечь новый, сдвинув брёвна ближе к огню. Я смотрел на огонь и думал. О своей сделке со скаалами, о собственном же будущем. О том, как мне добраться до Мирака. Как я должен получить его знания, если этот норд получил их прямиком от Хермеуса Моры? Будет ли даэдрический принц покрывать своего любимца, не убережет ли от смертельного удара снова? Что я бы мог предложить Хермеусу Море в обмен на то, что он не будет вмешиваться? Вода начинала закипать — время сбрасывать в один небольшой котелок снежные ягоды, в другой — крупу. И снова ждать. Похлёбка из крупы и мяса, может, не самое вкусное, зато самое несложное блюдо, и достаточно сытное. Конечно, неплохо было бы добавить сюда немного овощей и приправить сухими специями, но пока что такой роскоши я себе позволить не могу, брать с собой ещё и овощи на каждую похлёбку — значило брать с собой лишний вес и больше уставать. Возможно, по пути нам удасться найти что-нибудь стоящее, чтобы затем обменять в Вороньей Скале на хороший ужин и комнату на постоялом дворе. Да, редоранцы вряд ли будут мне рады, знакомство с этими данмерами прошло не лучшим образом, но не думаю, что их устраивает еженощная беготня к Камню Земли. И надо же было когда-то величественным, хоть и склочным кимерам со временем превратиться в тех, кого люди называют тёмными эльфами! — Не думала, что ты так рано проснёшься, — заметила Фрея. — Опять кошмары? — Да. Но посмотри на это с другой стороны: у нас есть завтрак. Скаалка предпочла промолчать, лишь улыбнулась мне. — Сегодня мы доберёмся до Камня Воды? — поинтересовался я. — Если не случится ничего непредвиденного — то да, должны добраться к середине дня. Перед битвой с чудовищем мы отдохнём, а затем освободим твоих воинов. — И они справятся, — заверил я. — Не лезь в бой. В своих подчинённых я почему-то был уверен. Они — солдаты армии Альдмерского Доминиона, отлично подготовленные, не расслабленные пирами. Они должны справиться. В пути нас отвлекла короткая стычка с рьеклингами, решившими ни с того, ни с сего напасть на нас — возможно, эти тупые твари посчитали, что мы забрели на их территорию. Фрея молниеносно разделывалась с ними, рьеклинги, кажется, даже не успевали понять, что вообще происходит. Мне пришлось взять на себя рьеклинга-наездника и отвлекать его внимание, чтобы он не атаковал скаалку. Кабан разбежался, его гигантская туша неслась прямо на меня. Подхватил короткое копьё убитого рьеклинга, встал на одно колено, выставив древко вперёд. Зверь пытался остановиться, увидев перед собой препятствие, но глупый наездник, подгонявший его, лишь загнал своё ездовое животное на остриё копья, и ударом топора я прикончил его. Раненый вепрь, скинув с себя мёртвого рьеклинга, снова помчался на меня, я зазевался, увернулся не вовремя, и кабан каким-то образом сшиб меня с ног; клыками он пытался убить меня, я отбивался, как мог — пока, наконец, не изловчился, и не вонзил ещё одно копьё вепрю в горло. — Щетоспин — грозный противник, и ты убил его, — похвалила меня Фрея. — И у нас есть мясо на обед, — я улыбнулся. — Можем сварить прекрасную свиную похлёбку. Скаалка снова улыбнулась мне — и я ненароком засмотрелся на неё. — Ты стал во всём искать хорошие стороны. Мне нравится это. С самых первых дней, когда я прибыл сюда, Солстхейм тяготил меня, его пейзажи казались мне унылыми, а холода — невыносимыми; со временем я учился искать во всём, что со мной случалось, хоть что-то хорошее — иначе я бы просто сошёл с ума. В конце концов, этот остров ещё не смог убить меня. — Но мясо сам понесёшь, — продолжила она. Недовольно вздохнул, обратив взгляд на небо. Конечно, я должен был предположить, что эта женщина не станет исполнять роль вьючного мула. — Не верю, что тебе не жалко всего того, — я начал отрубать убитому животному голову, — что останется здесь. — Жалко. Но сейчас мы не можем себе позволить брать слишком много. Фрея наблюдала за тем, как я снимал с туши шкуру, иногда косилась на убитых рьеклингов. — Не верится, что они — твои родичи, — вздохнула она. Скаалы до сих пор верят в давнее заблуждение, что эти твари — выродившиеся фалмеры. К счастью, мой соотечественник из Третьей Эры (предпочтивший почему-то холодный дикий Скайрим нашей цветущей родине) доказал, что фалмеры не имеют никакого отношения к этим уродливым и глупым созданиям. Интересно, смогу ли я найти курган, где захоронен Снежный Принц, чтобы отдать дань памяти этому воину древности, достойному брату-меру? — Рьеклинги — не меры, — пояснил я. — Я не знаю, откуда на самом деле они взялись, и куда делись фалмеры. Но родства между ними нет, это точно. Когда туша была освежована, скаалка приказала мне отойти и продолжила разделывать мясо сама — чистым ножом, хоть сколько-то чистыми руками, а я сам пока, как мог, оттирался от крови и сала. Большую часть потрохов, голову и шкуру действительно пришлось выбросить воронью на радость, а мясо пришлось всё же нести нам вдвоём. Я пообещал Фрее, что когда мои солдаты будут освобождены, а тварь — убита, я тут же разгружу её, до стоянки добычу будут тащить они, и пропитание обеспечивать тоже будут они — хоть как-нибудь. Никогда не думал, что вернусь к Камню, где я открыл в себе свой дар, и чьим пленником сначала был, со странным отвращением в душе. Мне было противно, что мои подчинённые не смогли придти в себя, не хотел даже думать, что они настолько безвольны, что полностью отдали свой разум в его власть. — GOL! Мой Крик воззвал к Камню, заставив его очиститься; торговцы, будто бы очнувшиеся от долгого сна, словно почувствовали неладное и предпочли быстрее убежать прочь. Что же, оно и к лучшему, не будут мешаться. — Ко мне! — приказал я, укрепляя своё тело заклинанием. — Построиться к бою! Фрея, не лезь! Солдатам понадобилось ещё какое-то время, чтобы сообразить, что происходит и кто их зовёт. Хорошо хоть, что они успели подготовиться до момента, пока в небольшом бассейне покажется чудовище. — Сбейте его с ног! — приказал я. Я отвлекал тварь молниями, а мои подчиненные мечами пытались перерубить ей ноги. Одного из них чудовище мощным пинком всё же отправило за обрыв, я слышал его предсмертные крики, резко оборвавшиеся, и не хотел думать, во что превратилось его тело. Сейчас важно скорее убить чудовище и не погибнуть самому. Я продолжал отвлекать тварь заклинаниями, даже призвал грозового атронаха, надеясь помочь солдатам. Наконец, тварь рухнула на землю, подняв в воздух снежную пыль, мои подчинённые с какой-то оголтелой радостью вонзали в её плоть клинки, пока я не велел им успокоиться и просто не сжеть труп этого чудовища. Затем снова построил их — нужно было представить им Фрею. — В обмен на то, что мы освободим остальные Камни, нам предоставят секрет обработки сталгрима, — пояснил я на альдмерисе. — Эта женщина — наш проводник. Вести себя с ней вежливо.***
И снова Арнгейр попросил меня прервать мой рассказ — ему нужно было обдумать услышанное, а заодно и поужинать.