Тени теней

Если бы Костю спросили, есть ли у него друзья, он бы ответил — нет. Пусть парень и обладал необыкновенной способностью видеть потустороннее, он все также оставался рядовым школьником-подростком. От вынужденного одиночества юноша страдал уже не так сильно, как это бывало после смерти родителей, но со временем такое положение вещей тяготило его все чаще. Свою нерастраченную энергию Костя выплескивал в учебу. Он не видел другого способа отвлечься от мистики, наполнявшей его жизнь, а увлеченное написание необязательного доклада вполне годилось на пару часов отдыха без сверхъестественного. К тому же это значительно повышало успеваемость, пусть и дополнило к списку незавидных прозвищ еще одно - «ботаник». Однако Костю это по-прежнему не волновало, зато одобрительное восклицание тети служило верным знаком в выборе направления своего энтузиазма. Лохматая русая голова появилась в поле зрения, едва литераторша объявила о перерыве после звонка с урока. На переменах каждый день к Косте подходил одноклассник, которого он с натяжкой мог назвать приятелем — Ваня Синицын. Он упрямо, невзирая на холодное отношение нелюдимого Лазарева, заводил разговоры, порой не слыша от собеседника ни единого слова. И сегодня Косте вновь пришлось смириться, как и всякий раз, когда его мироздание сталкивалось с непреодолимой настырностью, с которой Ваня пытался подружиться. В принципе, Синицын был неплохим парнем, отзывчивым, веселым, добрым — настоящим героем и яркой звездой на их параллели. Однако он славился не самым лучшим из человеческих качеств, которое часто доводило окружающих до белого каления — непрерываемой болтовни. И никто, кроме пассивного новичка не мог вынести компании вихрастого заводилы больше нескольких минут. — Привет! Как поживаешь? На выходных такая мерзкая погода была. Вышел в магазин, мать попросила за продуктами сходить, а я в окно даже не посмотрел. Быстро кеды напялил и думаю - добежать успею и не замерзну. А как нос из парадной высунул — такой вертище прямо в рожу! Чуть не задохнулся, но пока до универсама дошел, думал сдует, сорвет с места и унесет в облака. И сказали бы мне вслед — Мэри Поппинс, до свидания! А я бы еще платочком помахал, ну, как из поезда уходящего на вокзале. Мол, не ждите, напишу при первой возможности. Но когда она будет… — Нормально, — оборвал Костя речь одноклассника, наконец замолчавшего от резкой реплики. — У меня все нормально. — О, это круто! — Несмотря на неприветливый тон, Ваня ничуть не расстроился. — У меня все тоже хорошо. Только дома неспокойно. Братишка дохает, как столетний старик, а мать в меня тычет, типа я его мороженым накормил вчера. Ага, как же. Сама вечером впихнула нам по брикету и забыла. А я такой и отвечаю… Но дослушать приятеля Косте не удалось. Одноклассники у двери уже во всю размахивали руками и призывали Ваню с собой в поход до столовой. Тот смутился, застыл в замешательстве — бросить беседу с замкнутым одноклассником ему не позволяла совесть, но и перемена была не резиновой, чтобы пропускать обед. Лазарев, прочитав метания во всей дрожащей позе и букету эмоций на лице юноши, только молча кивнул, отпуская его на все четыре стороны. Синицын кинул на прощание взгляд побитой собаки и ускакал в коридор к толпе ожидающих его друзей. — Что, бросил тебя твой дружочек? — раздался сбоку издевательский баритон, а ему вторили два насмешливых гогота. Илья Северский, Алексей Фильц и Домир Булатов — три самых доставучих придурка в мире, мозги которых усохли под напором разрастающихся не по-детски мышц. Постоянные баскетбольные тренировки сделали свое дело для основных игроков сборной школы, буквально возвысив школьников над окружающими на пару десятков сантиметров. А рядом с ними восседала Елена Калинина. Самая красивая девочка в классе и одна из популярнейших персонажей в школе. Но на окружающих она мало реагировала, с высоты своей недоступности сжигая поклонников большими лучезарными очами. Единственные, чью кампанию она изредка разбавляла, были качки-идиоты, по неведомым Косте причинам, не обращающие внимания на ее блистательную красоту. — Не приставайте к нему, мальчики. Не видите, какой он сегодня грустный, - махнула рукой девушка. — Серьезно? Не заметил разницы с любым другим днем. Такой же отмороженный. Смотри, даже глаза, как у дохлой рыбы — пустые и безразличные. — Точно. Даже отсюда чувствую холод и безнадегу. — Ага. Мурашки по коже. Костя никогда не отвечал на их подколки, которые иногда скатывались в тычки и избиения. Игнорировать боль было легко. Он замечал за собой равнодушие к окружающему миру, будто происходящее скрывалось от него за толстым пуленепробиваемым стеклом. Также просто, как и скрывать свои эмоции, запечатывать глубоко внутри. Этому навыку парень обучился давным-давно, когда рассказал доктору, лечившему его, еще мальчишкой после аварии, о странных и пугающих тенях и их обитателях в углах палаты. На что взрослый мужчина поступил так, как и полагалось взрослому — прислал к пациенту психологу, заподозрив серьезную моральную травму вследствие потери родителей. Почти три часа милая женщина сочувственно улыбалась и спрашивала, не били ли Костю родители до аварии, вместо того, чтобы раздавить мерзкого черного паука, ползущего по занавескам. В итоге, каждое утро в пластиковом стаканчике добавлялась еще одна таблетка, после которой туманился разум, словно в отяжелевшую голову насыпали песка. Мальчик сообразил не сразу, но на третий день выплюнул пилюлю, едва закрылась дверь за санитаркой, что приносила поднос с едой. А чтобы не догадались врачи, ему приходилось тренироваться перед зеркалом в попытках удержать равнодушное лицо при взгляде на ползущую из темного угла отвратительную сороконожку. Вскоре желание исполнилось. Психолог отстала, когда раны зажили, и Костю выписали из больницы, лишь наказав побольше отдыхать и обращаться, если кошмары начнутся вновь... Ужасы начались в первую же ночь после автокатастрофы, но никто об этом не узнал. И Костя решил, что к счастью. После возвращения в школу с затянувшихся больничных каникул на раздавленного потерей и измотанного лечением Костю обрушился шквал вопросов. Одноклассники не стеснялись и задавали их в любое время и любой обстановке: на уроке, переменах, после занятий — о самочувствии, о произошедшем, о больнице. Казалось, фантазия школьников не исчерпаема. Гораздо быстрее закончилось терпение самого Кости. Последней каплей стал жутко странный вопрос самого близкого на тот момент друга — Святослава — о том, не беспокоят ли его кошмары, но для травмированного мальчика очередное напоминание о приторном допросе психолога начисто лишило его духовного равновесия. Итогом стала безобразная драка, после которой Костю отчислили без всяких разбирательств, а сам школьник окончательно замкнулся в себе, лишившись всех знакомых разом. Затем переезд в Питер и новая школа, в которой неприметного мальчика никто не замечал. Странное дело, но лихая троица обратила на него внимание с первого же дня, нелепо пытаясь подружиться. Правда, Косте любые отношения со сверстниками не внушали оптимизма после неприятного разрыва с лучшим другом, с которым он учился в прошлой школе. История тех дней порой заставляла кривиться в отвращении к бывшему однокласснику. Его место в окружении занял Ваня, удивительно навязчивый и бесцеремонный сгусток неудержимых эмоций, порой подвергавших его собственную жизнь опасности. Это наглядно показал один инцидент, когда болтающий без умолку Синицын чуть не угодил под машину, переходя через дорогу и не глядя по сторонам, а Костя едва успел дернуть за ручку рюкзака и спасти одноклассника от неминуемой смерти. Оставшееся до звонка время Костя без мысли чиркал на полях тетради неясные символы, краем уха отмечая едкие смешки из соседнего ряда. Наконец в класс гурьбой ввалилась делегация крестового похода в столовую, а вместе с ними и единственный приятель Лазарева. Тот запульнул булкой прямо в голову, отчего выпечка отскочила прямо на парту, остановив волчок на самом краю. На возмущенный взгляд Ваня ответил пожатием плеч и пантанимой о худом тельце друга. В общем, всячески оскорбил, если судить по ржанию трио, ставшего свидетелями молчаливого разговора. Возле доски объявился классрук и подождал, пока ученики не угомоняться. Задвигались стулья, зашуршали тетради, но вскоре установилась тишина заинтригованных подростков, внимание которых теперь было приковано к незнакомому парню рядом с учителем. — Знакомьтесь, класс. Это — Руслан Волков, — продекламировал классный руководитель, указывая рукой в сторону школьника. — С этого момента, он — ваш одноклассник. Новенький был здоровенным парнем, не уступающим ни ростом, ни шириной плеч никому из троицы засранцев, а возможно, и превосходящим их по этим параметрам. А Костя, представляющий из себя среднестатистического подростка со всеми вытекающими особенностями физиологии, смотрелся на его фоне еще ущербнее, чем в окружении местных задир. Он не мог похвастаться обилием мышц, только их присутствием в виде венозных жил на тонких костях. И как бы Костя не противился своим эмоциям, сравнение не в свою пользу заставило его ощутить себя не в своей тарелке. Он был самостоятелен и почти самодостаточен, поэтому назвать его ущербным ни у кого язык не повернулся бы. Но мужское самолюбие, особенно под сканирующим взглядом Калининой в сторону новичка, было порядочно задето. Поэтому беззвучно фыркнув, парень отвернулся, не понимая одноклассников. Едва новичок отошел от доски и направился в противоположный ряд, как Костя потерял к нему интерес. Волков устроился на свободной парте позади класса, создавая волны заинтригованных шепотков, как камень, упавший в стоячую воду. Но для Лазарева больше внимания занимал параграф из учебника физики, который программа предлагала лишь к концу года, а для него — в любую свободную минуту служил как увлечение. *** За широкими окнами рекреации клубились чернильные сгустки облаков, словно серые овцы, как волки в чужой шкуре в стаде блеющих собратьев, они рычали грозами и сверкали глазами — блеклыми молниями, грозясь истечь голодной слюной — потоками ливня. Этот день был хуже прочих. И у Кости не проходило ощущение, что над ним нависло что-то мрачное, так и выжидающее момента, чтобы проглотить человека. Тени отступили, будто затаились перед грядущим. Но тяжесть в голове все не проходила, сковывала тело в невидимые тиски. — Ты как? — Позади возник Ваня и прямо в ухо поинтересовался, заставляя парня отклонить голову от громкости его голоса. — Плохо выглядишь. Откровенно говоря, как мертвец из фильмов Ромеро. Тебя давно укусили? От меня ничего оторвать не хочется? Голод, нестерпимая жажда? Может, завуча укокошишь мимоходом? — Все в порядке. — Скривившись от укола в висках, Лазарев начал свой путь к лестнице. Следующим уроком была физкультура. — Просто кости ломит. Синицын недоверчиво хмыкнул, но больше расспрашивать не стал. Любые разговоры о здоровье или самочувствии вводили Костю в ступор и неприятие. Каждый человек лучше других знал, в каком состоянии его организм, или должен знать, по крайней мере. Еще с больницы на любое упоминание о собственном здоровье Лазарев шипел, как рассерженный кот, на всех, в чьих уст вырывались такие вопросы, пустые и ничего не значащие, служившие лишь этикету и нормам общения. Спортивный зал располагался на первом этаже школы, и чтобы добраться до места проведения следующего урока, Косте потребовалась вся сноровка, которой обладал каждый школьник. Поток разновозрастных детей, порой, был подобен цунами, сметавшем с пути зазевавшихся путников, несмотря на строгие выкрики учителей, словно сержантов в армии, пытавшихся выстроить гиперактивных подопечных в подобие строя. Но с горем пополам и поддержкой Вани, взявшегося сопровождать бледного одноклассника, он смог ввалиться в раздевалку, откуда переодетыми уже вышло большинство парней из их класса. На входе Костя чуть не полетел вниз, столкнувшись с Булатовым. — Ха, а я думал, тебя придавило где-нибудь по дороге, — ехидно подметил один из троицы, а его напарники тут же разразились гоготанием, которое быстро утихло, едва за ними закрылась дверь. Спустя несколько минут в раздевалке остался только новенький и сам Лазарев. Ваня, как и остальные мальчишки, боялись физрука — могучего качка, в пару раз превышающего размеры обычного человека, но для Кости этот медведь авторитетом не был. Если другие старались не опоздать на его урок ни на секунду, то он всегда неспешно облачался в спортивную форму, чем безумно бесил наставника местных культуристов. Наконец футболка с шортами были надеты, свисая мешками с худых плеч и держась на завязках вокруг тонкой талии. Костя давно плюнул на свою внешность, зачастую только злорадствовал в своем самобичевании, когда докучливые идиоты из троицы снова и снова поднимали эту тему в своих подколах. Он не хотел даже задумываться над тем, как много сил было необходимо, чтобы достичь такой же физической формы, как здоровенный новичок, но на ум парню приходили только невеселые мысли. Руслан переодевался также неторопливо, будто соревнуясь с единственным одноклассником в помещении. Нарочито медленно Волков завязывал шнурки на кедах, словно недавний выходец из детсада. Казалось, парень раздумывал над каждым действием, прежде чем завязать простой узел из двух петель. Лазарев, почувствовавший небольшой приток сил от пропавшей груды одежды с тела, собрался на выход, но глаз зацепился за темное пятно на коже новенького. — Крутая татуха, — коротко отозвался Костя, заметив незнакомый узор на руке Волкова. Странный крест, словно четыре вилки, смотрящие четырьмя зубцами в каждую сторону света, рассекали плечо почти наполовину. Яркие черные линии казались настолько четкими, что за можно было принять за печать на бумаге. Очевидные контуры без двоякого толкования, ни одного развода или помарки. Создавалось впечатление, что это было необходимо. Костя лишь хотел в кое-веки соответствовать образу рядового подростка, который интересовался любыми видами самоидентификации и уникальности. Он не понимал юношеского бунта, следуя своему пути — незаметному лавированию в серой толпе. Лишнее внимание порождало назойливые вопросы, которые обычно затрагивали неприятные темы. Общество требовало социального участия, но его количество каждый определял самостоятельно. У Кости была своя война, с чем-то невидимым и необъяснимым, и чужие истории ему были малоинтересны. — Ты ее видишь?! — пораженно выдохнул парень, хмуря брови над выпученными в ужасе глазами. Костя лишь привычно пожал плечами, молча выражая свое равнодушие к необычной реакции Волкова, и неспешно покинул раздевалку, оставляя за спиной изумленного новичка. В тот же момент прозвенел звонок. *** Началась физкультура. Костя, как субтильный и неразвитый физически индивидуум, искренне не любил этот урок. Физрук ему отвечал в этой неприязни и постоянно приставал и завышал требования для молчаливого школьника. А Лазарев, скрипя зубами, мученически переносил непривычные нагрузки, которые вытравливали физические силы, как воздух из шарика. — А он не сломается? — Ты полегче, Лазарев. Смотри, не помри. Нам еще в этой школе доучиваться. Даже у святых терпение когда-нибудь кончалось, но Костя считал себя далеким от образцов религиозных идеалов. Многолетнее выслушивание оскорблений, порой болезненных, сделали парня почти невосприимчивым к чужой критике. Но это почти превращалось в неожиданный отпор, порой возникающий глубоко внутри, в самой человеческой сути, где гнездились неприятие кумиров и чувство собственного достоинства. Самочувствие Кости резко ухудшилось, когда настала очередь упражнений на турнике. Металлическая перекладина, словно гильотина, нависала над школьником, стертыми проплешинами блестя в свете спортивного зала. Вокруг копошилась толпа, неуловимо разделившаяся на тех, кто уже сдался, и лишь ожидающих вызова. Фамилия Лазарева располагалась ровно посередине списка учеников. — Чего ты телишься, Лазарев? Живо на брус! Но настроение, несмотря на песок в глазах и стук в ушах, не изменилось. Если какая-то мысль закрадывалась в голову, то Костя вставал на путь ее воплощения, несмотря ни на что. Ему захотелось доказать, что он тоже чего-то стоил. Отвернуть взгляды от троицы идиотов, по которым сохла вся школа. Показать, что не они одни были способны чем-то выделиться. Костя искренне считал, что жалкое упражнение на брусьях ему тоже было под силу и ничуть не хуже профессиональных спортсменов. Это было ошибкой, с досадой подумал Костя, теряя сознание на очередном витке корпуса вокруг перекладины. Мир померк, теряя краски, руки соскользнули, мгновенно сжавшись в кулаки, в попытке ухватиться за воздух, а тяжелый удар в спину вышиб стон из легких с тупой болью под крики одноклассников.