Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Элронд, посовещавшись со своими вернейшими слугами Линдиром и Глорфиндейлом, решил, что от любезного родича Исилдура однозначно надо избавляться; для этого он придумал хитроумный план. Однако и Элендур, который был уже в курсе коварных замыслов эльфа, не терял времени даром и решил предупредить своего несчастного полубезумного отца. Утром следующего дня он подошел к Исилдуру и сказал: — Отец, у меня есть очень нехорошие подозрения относительно того, что на самом деле случилось с нашим другом Гил-Галадом. Тот поднял на него настороженный взгляд, словно пытаясь осмыслить, что говорит ему сын. — Будь поосторожнее с Элрондом, ни в коем случае не оставайся с ним наедине, — продолжал Элендур в надежде, что отец его все-таки услышит и хоть что-то поймет. — Он почему-то решил, — осторожно добавил он, чтобы ненароком не спровоцировать агрессию со стороны безумца, — будто бы ты взял себе Кольцо Врага, я случайно услышал, как он говорит об этом с Линдиром! Поэтому будь бдителен, мне показалось, будто он хочет отнять его у тебя под предлогом, что якобы хочет уничтожить. Взгляд Исилдура на мгновение стал осмысленным, и лицо приобрело вполне нормальное выражение. — Я действительно его взял, — он посмотрел на Элендура как-то виновато, словно извиняясь и сожалея о случившемся. — Не знаю, зачем, но у меня уже не получается с ним расстаться, не могу объяснить, почему… что… Больше Исилдур ничего не сказал, но Элендур понял, что его отец, к счастью, еще не окончательно потерял связь с окружающей действительностью и все же немного осознает, что делает. Еще наследнику трона дунэдайн стало более-менее ясно, что вообще происходит. Картина произошедшего представлялась ему примерно такой: Саурон убил в поединке Элендила и тяжело ранил Гил-Галада, однако Элронд счел за лучшее не спасать своего короля, а добить и благополучно занять его место. Несчастный полубезумный Исилдур, которому тем не менее удалось справиться с Сауроном, стал случайным свидетелем преступления Элронда, более того, он еще и присвоил себе Кольцо Врага, которое Элронд тоже мечтает заполучить в свои грязные лапы. Теперь этот негодяй боится, что к Исилдуру вернется здравый рассудок, он вспомнит, как все было, и расскажет другим о его злодеянии, поэтому от него следует избавиться, пока не поздно! Подтверждение самых худших опасений Элендура не заставило себя долго ждать. Вечером этого же дня Элронд явился к новому верховному королю дунэдайн и принялся настоятельно советовать ему избавиться от вражьей поделки, причем именно с его помощью. Исилдур некоторое время смотрел на Элронда и слушал, что тот говорит, а потом твердо ответил: — Да, Элронд, наверное, ты прав. Кольцо Саурона надо уничтожить, и тогда у Врага не будет ни малейшего шанса возродиться и начать очередную войну против сил Запада. Мерзкая рожа эльфийского владыки расплылась в довольной ухмылке: кажется, жертва клюнула на его удочку, и все идет по плану. Однако Исилдур, несмотря на свое нездоровое состояние, оказался не такой уж легкой добычей и внял предупреждениям старшего сына. — Я думаю, нам нужно снова подняться на Роковую Гору, — продолжал вещать Элронд, — и бросить Кольцо в огонь. Тогда с Врагом будет покончено раз и навсегда. Тебе стоило сделать это… — Элронд, давай без сожалений о том, что было сделано неправильно, — резко ответил нуменорец. — Я уже давно все понял. Сейчас главное — избавиться от него. Они договорились, что вечером этого дня вместе поднимутся на Ородруин и бросят Кольцо в жерло Роковой Горы. Исилдур, помня о словах сына, все это время держался на шаг позади — о том, что произошло во время последней битвы с Сауроном, он помнил крайне смутно, но сказанное Элендуром не дало ему окончательно утратить рассудок. Элронд постоянно что-то говорил о безоговорочной победе над Врагом и о своей предстоящей свадьбе с Келебриан — да, он знает, что Келеборн и Галадриэль его недолюбливают, но теперь они не посмеют отказать в руке своей дочери преемнику самого Гил-Галада, который к тому же смог сразить Черного Властелина! — но Исилдур совершенно его не слушал, погрузившись в собственные мрачные мысли. Тропа к Саммат Наур поднималась вверх между черных и серых камней, лишенных всякой растительности, и королю дунэдайн казалось, что его жизнь уже давно напоминает нечто наподобие местного пейзажа — такая же безрадостная, однообразная и наполненная страхами и тоской. Раньше он никогда не жаловался на память… что же с ним произошло, что он и в самом деле не может вспомнить ровным счетом ничего из произошедшего, если не считать каких-то обрывков — как будто от большого одеяла остались жалкие лоскутки, каждый размером не больше пальца. Неужели он и в самом деле сходит с ума? Нет, надо найти в себе силы избавиться от Кольца и еще сделать так, чтобы оно не попало в руки Элронда… Там, где мордорские булыжники подвергались разрушительному действию ветра, они стали похожи на высокие каменные изваяния; Исилдур внезапно подумал, что ночью они наверняка выглядят как памятники на кладбище… да, памятники всем его воинам, что сложили здесь головы, и его отцу и брату… когда он вернется домой, надо будет воздвигнуть им памятники… как странно это говорить — дом… нет, Гондор так и не стал его домом… дом был там, в Нуменоре, и его уже не вернуть… Погрузившись в свои спутанные мысли, он сам не заметил, как успел подняться на самую вершину Ородруина; перед ним было жерло Роковой Горы, похожее на огромное озеро с каменными берегами, почти до краев наполненное раскаленной лавой. Элронд тем временем заметно отстал — он не обладал выносливостью верховного короля дунэдайн, и Исилдур стоял на краю огненного провала один. Вспомнив, зачем пришел, он медленно поднял руку, раскрыл футляр, который висел у него на шее, и, несмотря на страх перед очередной вспышкой боли, достал оттуда Кольцо. Заветная цель была так близка — ему стоило всего лишь разжать ладонь, и вражья драгоценность навсегда сгинула бы в огне, но он почему-то медлил, чувствуя, что не в силах расстаться со своей добычей, не в силах причинить вред сокровищу Саурона… — Исилдур! — окликнул его кто-то сзади; обернувшись, нуменорец увидел, что уставший и запыхавшийся Элронд наконец добрался до верха и сейчас направляется прямо к нему. — Уничтожь его! Брось в огонь! Скорее! — Саурон мертв, — холодно ответил нуменорец, понимая, что просто не сможет переступить через себя. — Зачем уничтожать его Кольцо? Оно может быть нам полезно… к тому же пусть оно будет платой за смерть моих близких, моего отца, моего брата! Элронд подходил все ближе. — Пока Кольцо существует, его дух жив! Он вернется! — не то вкрадчиво, не то опасливо проговорил он, глядя на Исилдура. Внезапно король Верных буквально всем своим существом ощутил исходящую от эльфа смертельную угрозу — где-то в глубине его помраченного сознания мелькнула странная мысль о том, что нечто похожее ему не так давно говорил Элендур, но что именно, с чем это было связано? Однако времени на раздумья у нуменорца не было; повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, он поступил именно так, как привык делать в случае внезапной опасности. Выхватив левой рукой меч, он наставил его на Элронда, а в правой зажал Кольцо — сейчас ему было достаточно просто двинуть пальцем, чтобы надеть его. Элронд, казалось, был сильно удивлен. — Да что с тобой? — он изумленно поднял брови. — Ты в себе? Исилдуру его соратник и союзник в этот момент, однако, показался еще более опасным и наводящим ужас, нежели сам Саурон. — Не подходи ко мне! — отчаянно закричал он и, не убирая меч в ножны, надел Кольцо на палец и исчез на глазах у ошарашенного Элронда. Эльфийский владыка, который действительно имел намерение заговорить зубы ничего не подозревающему союзнику и по своему обыкновению потом воткнуть в него меч, а потом забрать Кольцо себе и столкнуть труп нуменорца в жерло Ородруина, выдав все за несчастный случай, в недоумении смотрел в пустоту: его замысел с треском провалился. Теперь он терялся в догадках: неужели Исилдур понял, что соратник задумал с ним разделаться, или это всего лишь очередная безумная выходка помешавшегося дунадана, который постепенно перестает осознавать окружающую действительность и сам не знает, что творит? *** Тем временем Балкузор, прислужник леди Зимрабет, занялся исполнением приказа своей госпожи. Переодевшись простолюдином и закрыв один глаз черной повязкой — якобы кривой с детства да еще и плохо видит единственным глазом, потому и в армию не взяли, он пробрался в королевский дворец и попросился в услужение якобы водоносом. К удивлению морадана, его сразу взяли на работу — почти все боеспособные мужчины ушли воевать, и вдовствующая королева Тиндомиэль, привыкшая к роскошной жизни, часто жаловалась на нехватку слуг во дворце. Долгое время он делал вид, что просто работает, а сам потихоньку приглядывался и прислушивался к происходящему. В скором времени он заметил, что вдова Анариона постоянно выглядит грустной и подавленной и разговаривает исключительно с сыном и дочерьми, да и то по делу, а потом ему удалось услышать, как она в беседе с Менельдилом вовсю проклинает брата своего покойного мужа. — Да если бы я могла ему отплатить за все хорошее, что он сделал, я бы голыми руками вырвала ему сердце! — причитала облаченная в траур женщина, вытирая слезы черным кружевным платком. — Моим собственным сердцем всегда был мой Анарион, мой свет, мое солнце, моя душа, а теперь благодаря своему треклятому брату он никогда не придет домой! Я даже не знаю, где похоронен твой отец, чтобы прийти на его могилу и почтить его память подобающим образом, мне, его жене, злой волей судьбы было отказано даже в таких простых вещах, как оплакать своего мужа и проводить его в последний путь! Менельдил забормотал неуклюжие слова утешения. Его мать продолжала плакать. — Исилдур втянул наше королевство в войну! — рыдала Тиндомиэль. — Сколько теперь по его вине в Гондоре и Арноре жен без мужей и детей, которым больше никогда не суждено увидеть своих отцов, и я больше никогда не смогу радоваться жизни, зная, что мой Анарион не вернется с войны! Как же я ненавижу твоего дядю, будь он четырежды проклят! Балкузор, услышав ее слова, обрадовался: его миссия была почитай что выполнена. Теперь ему осталось лишь передать Тиндомиэль послание Зимрабет, и дело с концом. Дождавшись удобного момента, когда вокруг никого не будет, он обратился к королеве на Адунаике: — Госпожа Гимилбэль, — морадан вытащил письмо, — у меня есть кое-что для вас. Та поначалу вздрогнула от неожиданности, но сразу поняла, что мнимый водонос вовсе не тот, за кого себя выдает. — Кто ты такой?! — удивленно спросила она. — Простой слуга, — почтительно ответил он, — но не дворцовый водонос, как вы думали, а слуга вашей старой подруги госпожи Зимрабет, которая точно так же, как и вы, мечтает отомстить вашему общему родичу Исилдуру за все то хорошее, что он натворил. Думаю, вам будет интересно ознакомиться с письмом, которая она приказала передать вам. В душе озлобленной вдовы затеплилась крошечная искорка надежды. — Знаете, любезный… не имею чести знать вашего имени… — узнав о том, что перед ней морадан, причем к тому же не самого низкого ранга, она сменила тон и разговаривала с ним теперь уже как с равным себе, а не с обычным слугой. — Балкузор. — Так вот, любезный Балкузор, совсем недавно мое сердце было полно любви, и я была любима. Теперь же в нем осталась лишь жгучая ненависть. Моя душа — это выжженная пустошь, на которой уже ничего никогда не вырастет, и я обречена доживать свой долгий век без своего любимого мужа, который был моей опорой и защитой во всем. Виноват же в этом не кто иной, как его брат Исилдур, который, будучи одержимым своей ненавистью к Саурону, вместо того, чтобы просто отбросить врагов назад в Мордор, втянул людей и эльфов в самоубийственную войну, лишь чудом не закончившуюся сокрушительным поражением Гондора и Арнора. Результат… вы видите сами. Морадан поморщился. — Ваше королевство обескровлено, как и наши земли. Мы могли бы сейчас спокойно раздавить то, что осталось от Гондора, но нападать на вас просто некому. Тиндомиэль стиснула зубы и снова промокнула глаза платком. Только теперь она стала понимать, что значит остаться одной. Без Анариона жизнь превратилась для нее в ледяную пустыню, потому что его любовь каждый день согревала ее душу. Просыпаясь утром рядом с мужем, она всегда ощущала тепло его сильного тела и с радостью думала о том, что сейчас они вместе сядут завтракать, и еще один день пройдет с ним; Тиндомиэль никогда не боялась, что может его потерять, и именно поэтому теперь она никак не могла примириться со своим горем. Иногда ей казалось, что она просто спит, это всего лишь длинный кошмар, но стоит ей открыть глаза, и она увидит Анариона живым и здоровым. Ее муж не мог погибнуть! Однако страшный сон все никак не обрывался, и она с еще более ужасающей силой осознавала, что он больше никогда не вернется. Он не вернется, а его старший брат уцелел и придет домой победителем! Почему жизнь так несправедлива?! Это Исилдур должен был сдохнуть, он это заслужил! Недолго думая, она развернула послание и прочитала то, что написала ей ее подруга детства. Нет, справедливость в мире все-таки есть, и очень хорошо, что хотя бы Зимрабет разделяет ее ненависть к Исилдуру! — Я буду вам очень благодарна, — обратилась она к Балкузору, — если вы ненадолго задержитесь и подождете, пока я напишу ответ вашей госпоже. Передайте ей, что я согласна на ее предложение. Королем Гондора и Арнора должен стать мой сын Менельдил, а не Исилдуровы отродья! Сам сын Анариона, присутствовавший при этом разговоре, принес гостю вина и фруктов, чтобы тот мог немного перекусить, пока Тиндомиэль сочиняет послание. Женщина взялась за перо, при этом ни на мгновение не переставая причитать и плакать — видимо, она наконец-то за долгое время нашла благодарного слушателя, которому могла излить свое горе. — Есть ли у вас жена и дети, почтенный Балкузор? — спросила она, снова вытерев слезы и тяжело вздыхая. — Или еще кто-то из родных? — Есть, я женат и у меня два сына, — ответил тот. — Правда, я не так давно женился, и мои дети пока что еще маленькие. — Тогда вы прекрасно меня понимаете! — снова всхлипнула вдова. — Когда-нибудь вы умрете, и ваша супруга умрет, и наверняка тому из вас, кто уйдет вторым, хотелось бы почтить память своего любимого подобающим образом. Родным и близким надлежит приготовить тело покойного к погребению, обрядить его в красивые одежды, положить в гроб или отнести в усыпальницу, оплакать умершего, воздать ему все необходимые почести, воздвигнуть на месте его последнего пристанища достойный памятник, и если ваша жена не сделает этого, все будут считать, что она вас не любила или пренебрегла своими обязанностями! Однако разве я была Анариону плохой супругой, что он заслужил подобное? Я любила своего мужа больше, чем себя, чем саму жизнь, и с радостью отдала бы все оставшиеся мне годы, лишь бы он был жив и здоров! Вместо достойного погребения он обрел безвестную могилу где-то в Мордоре, и наверняка он похоронен в ней не один, а вместе с простыми воинами, а я, его жена, не смогла обеспечить ему подобающих посмертных почестей! Стороннему человеку рассуждения вдовы могли бы показаться крайне странными и непонятными — ведь умершему совершенно все равно, где похоронено его тело, главное, что живые о нем помнят и не перестают его любить, но Балкузор прекрасно понимал причину переживаний королевы Тиндомиэль. Согласно обычаям морэдайн, родственники покойного обязаны были почтить память близкого человека самым что ни на есть наилучшим образом, и даже самые бедные и незнатные представители этого народа (хотя таковые встречались редко, в основной своей массе Черные Нуменорцы были очень даже обеспеченными людьми) старались не жалеть денег на похороны, поминальный обед, погребальное одеяние для мертвеца, памятник или усыпальницу и так далее. Чем пышнее был обряд, тем более одобрительно высказывались о нем другие морэдайн, и теперь Тиндомиэль, воспитанная в таких традициях, невообразимо переживала не только из-за потери горячо любимого супруга, но и из-за того, что не смогла должным образом проводить его в последний путь — ее бывшие соплеменники наверняка сказали бы, что она плохая жена! Закончив писать, она свернула пергамент в трубочку, запечатала и подала Балкузору. — Вот мой ответ госпоже Зимрабет. Передайте вашей повелительнице, что мне нравится ее предложение и я согласна с ней встретиться. — Хорошо, — морадан принял послание и низко поклонился.