Золотой рассвет. Часть 3. Начало Эпохи

Гил-Галад подошел к большому зеркалу в серебряной оправе, посмотрел на свое отражение, пригладил свои длинные темные волосы, потом нерешительно взял со столика большие ножницы, еще немного поразмыслил, но делать было нечего — речь шла о жизни или смерти ни в чем не повинного человека, волосы-то отрастут, а мертвого не воскресишь. Конечно, смотреться с почти наголо остриженной головой он будет очень некрасиво и позорно, но дело того стоит — он никогда не бросал других в беде и не собирался делать этого впредь, благо мог что-то предпринять, а ящер Хонахт, пусть с первого взгляда и напугал эльфа до полусмерти, оказался вполне дружелюбным. Что ж, настало время наведаться в Гондор… Ножницы глухо лязгнули. Первая черная прядь блестящей змейкой упала к ногам короля Нолдор. * Как ни пытался Валандур отсрочить неизбежное и упросить упрямого паренька-морадана добровольно сказать ему, кто подослал его в гондорскую столицу, ему пришлось все равно взяться за раскаленную докрасна кочергу. Военачальник Исилдура рассчитывал, что тот испугается, едва ее увидев, сломается, сознается во всем, но Амарт упорно молчал; плакал, орал, срывая голос, молил о пощаде, но по делу по-прежнему ничего не говорил. Валандур сам не понимал, как ему удавалось, пересиливая себя, так мучить этого почти что подростка, но он попытался мысленно отрешиться, отстраниться от происходящего, представить себе, будто это делает кто-то другой… хотя ему было уже некуда падать, он и так встал на одну ступеньку с Миналбэлем, даром что не брал Айор силой. Дальнейшее арестованный юноша помнил очень плохо. Даже свой непрекращающийся дикий крик он слышал словно со стороны. Единственное, что врезалось в память — это хруст собственных костей и огонь. Огонь камина, на котором мучители калили железо, огонь, над которым держали его руки, чтобы добиться признания. Когда злосчастный мелькорианец терял сознание, его снова приводили в чувство, но так ничего и не смогли выяснить — ему было просто нечего сказать. Его снова бросили в холодную подвальную комнату, но на этот раз Валандур, решив, что с Амарта уже хватит, оставил несчастному маленький светильничек, кусок хлеба и воду. Немного отлежавшись, юноша приоткрыл глаза и с ужасом взглянул на свои руки. Ногти были вырваны, обугленная или содранная во многих местах кожа висела лохмотьями, переломанные кости торчали наружу. Несчастный был бы рад заснуть, но это у него никак не получалось из-за чудовищной боли в изувеченных руках и вывернутых суставах, и Амарт тихо рыдал, уткнувшись лицом в сырую стену. Наутро за ним пришли снова. — Ты будешь говорить? — потребовал ответа смертельно уставший Валандур. Амарт поднял на него опухшие от слез глаза, покачал головой. — Тебе что, пытки нравятся? — недоумевал нуменорец. Один из его помощников фыркнул и глумливо рассмеялся. — Командир, я слыхал от своего зятя, — сказал он, — будто некоторые прислужники Врага в восточных землях и в самом деле себе во славу Моргота увечья наносят, чем больше увечий и чем меньше ты при этом кричишь — тем лучше. Может, и он из этих. Парнишка по-прежнему молчал, пусть и еле держался на ногах — даже не пытался солгать во спасение. — Мне нечего больше сказать. Хотите — убейте меня, хотите — до смерти замучайте, но я уже поведал вам все, что смог. Валандур был наслышан о том, что такие, как Миналбэль, прекрасно умеют терзать жертв месяцами, но сам он впервые делал что-то подобное и не имел никакого понятия о том, как причинить сильнейшую боль, но не искалечить и не убить. Приказав своим помощникам крепко привязать арестованного к лавке, чтобы тот не уворачивался, он взял в руки тяжелый бич и снова попытался выбить из мораданского лазутчика признание. Стыдливые Верные, в отличие от морэдайн, не стали раздевать преступника донага, но это ни капли не помогло несчастному: страшные неумелые удары незадачливого дознавателя все равно срывали кожу до костей. Кровь сбегала на пол ручейками. Амарт поначалу кричал так, что у мучителей закладывало уши, потом только надрывно стонал, а когда Валандур уже начал выбиваться из сил, впал в полуобморочное состояние и только вздрагивал при каждом ударе. Стражники отвязали пленника от лавки, плеснули ему в лицо водой. — Теперь что скажешь? — устало поинтересовался военачальник Исилдура. Амарт ничего не ответил — глаза ему застилала кровавая пелена, и он уже не понимал, где находится и что с ним, попросту превратившись в сплошной комок боли. Один из помощников Валандура, видя это, в ужасе произнес: — Командир, хватит с него. Он уже почти при смерти. Забьем, и все. Тот обессиленно прислонился к стене — сейчас он был похож на смертельно раненого, который готов упасть и лишь каким-то чудом еще держится на ногах. — Да, хватит. Я сейчас пойду к королю и все ему расскажу… — пробормотал он таким голосом, словно и в самом деле был почти при смерти. Ему самому было страшно, низкий потолок подвала как будто давил на него — и дело было отнюдь не в высоком росте нуменорца; ему просто казалось, что он сам загнан в ловушку и выхода из нее просто нет. Сейчас он почти завидовал своей жертве: этому пареньку недолго осталось — он был уверен, что Исилдур не пощадит лазутчика морэдайн. Однако когда же его собственное существование наконец оборвется? * Солнце затянулось облаками. Солнцу суд позорный не к лицу. Муса Джалиль Еще один страшный день подошел к концу. С тяжелым сердцем Валандур снова отправился к королю докладывать обстановку. — Мой повелитель, этот юноша не хочет ничего говорить. Я уже все перепробовал. Он безнадежен. Молчит, несмотря на самые страшные пытки, и мне так и не удалось выяснить, кто его к нам подослал и чего они хотели. Он не назвал ни одного имени. Даже не знаю, откуда в нем такая сила и выдержка. Я бы сам такое однозначно вытерпеть не смог. Исилдур посмотрел ничего не выражающим взглядом куда-то в пространство мимо своего военачальника, совершенно не замечая того, что бедного Валандура откровенно мутит от отвращения к самому себе, к содеянному и ко всему этому миру в целом. — Сжечь заживо. Завтра на закате. Неожиданно между Валандуром и королем встал Элендур — гондорский принц выглядел смертельно напуганным. — Отец, не надо, я тебя умоляю! Со стороны могло показаться, будто Исилдура просто перекосило от злости на посмевшего с ним спорить сына, но на деле нуменорец испытывал совсем другие чувства и не понимал, как с ними справиться. — Что ты сказал? — переспросил он. — Отец, я тебя очень прошу — пощади его! Я уверен, он не хотел никому ничего плохого! Он же ничего не сделал! За что вы так над ним издеваетесь? У вас есть доказательства его вины? Мне кажется, что если бы он хотел кому-либо навредить, то давно бы это сделал! Исилдур смерил сына строгим взглядом, лицо его было искажено смесью гнева и страха. — Да как ты смеешь? Защищаешь вражьего прислужника? Сам Враг сдох, а недобитки остались, но я с ними разделаюсь! Ты забыл Нуменор?! Ты забыл, как морэдайн жгли наши дома вместе с людьми и не щадили даже детей?! Может, ты забыл собственных детей и жену?! Что с ними сделали, как думаешь?! Им очень повезло, если они погибли в бою или их завалило рухнувшей кровлей! А скольких принесли в жертву Морготу, сжигая на кострах? Элендур скривился, как от резкой боли — да это воспоминание и в самом деле до сих пор причиняло ему невообразимую боль, но он не мог смириться с несправедливостью, с безумием отца, с тем, что завтра умрет в страшных муках, возможно, ни в чем не повинный человек. — Пощади его, отец! Он ведь почти ребенок и мог не понимать, за что выступает! Пожалейте его, вы ведь и так его изувечили! — Элендур, да ты свихнулся! Понимаю, ты не знал свою тетю Исилвэн, она погибла еще до твоего рождения, и ее… Тот поежился, но не отступил. — Прости, отец, но нельзя судить одного человека за вину других. Мне известно, что случилось с моей тетей Исилвэн, и мне, пусть даже я ее и не знал, очень ее жаль. Если бы я мог, я бы расправился с теми, кто сотворил с ней такое, но при чем здесь этот мальчишка? Он, что ли, надругался над твоей сестрой или сжег заживо наших соседей в Нуменоре? Он здесь совершенно ни при чем! Если хочешь, я самолично могу поручиться за то, что Амарт ничего не делал и не сделает! — Он из морэдайн, этого уже достаточно! Я больше чем уверен в том, что это лазутчик Зимрабет! — Исилдур уже не знал, как убедить сына в своей правоте и в том, что этот парнишка при внешней безобидности крайне опасен. — Он ничего никому не сделал, и об этом все знают! Весь город! Почему ты даже не дал ему возможности оправдаться?! Я предлагаю вот что: отпустите его, пусть он живет, как и раньше, просто следите за ним в оба глаза — и вы сами увидите, что он невиновен! Ну что он сделал, сказки глупые про Моргота с его подручными сочинял? Сказки сочинять — не преступление! Валандур нахмурился. — Элендур, прости, но ты рискуешь… Тот даже не посмотрел в его сторону. Исилдур почувствовал, как вся та невыносимая душевная боль, которую он каждый раз испытывал, теряя близких и друзей по вине ненавистных морэдайн, вернулась с новой силой, навалилась на него, словно каменная глыба невероятного веса, ему захотелось поделиться с сыном своей скорбью и болью, чтобы тот все-таки одумался и перестал защищать морадана, но вместо этого у него вырвались совсем иные страшные слова. — Какого балрога ты защищаешь эту падаль? Сам решил заделаться вражьим прихвостнем? Я и тебя на костер отправлю, не посмотрю на то, что ты мой сын! Элендур побледнел — сейчас его вид чем-то неуловимо напомнил Исилдуру те непрекращающиеся ночные кошмары, в которых король дунэдайн постоянно видел смерть своего сына от руки Саурона. Нуменорец отшатнулся — он не хотел говорить такого собственному сыну, которого горячо любил и очень боялся потерять, но все же произнес в ярости совершенно чудовищные вещи. В это мгновение он осознал смысл сказанного и был бы рад вернуть свои слова обратно, но это было уже невозможно. — Отец, ты хоть понимаешь, что говоришь и делаешь? — в глазах его сына застыли страх и непонимание; он знал, что король дунэдайн не совсем в себе, но даже не думал, что когда-нибудь дойдет и до такого. — Заткнись! Исилдур размахнулся и влепил сыну пощечину. У Элендура перехватило дыхание, и он резко повернулся и выбежал из зала. Его отец сделал несколько глубоких вдохов, словно пытаясь наконец взять себя в руки, и спокойно произнес: — Все ясно, Валандур. Жги прислужника Зимрабет заживо. — Да, мой повелитель, — натянуто-безжизненно улыбнулся его несчастный военачальник, который в этот момент понял, что еще не дошел до последней черты. Она будет завтра — завтра на закате, когда уже поздно будет отступать и ему придется окончательно превратиться из честного человека в палача. Собравшись с духом, он приказал одному из своих помощников объявить арестованному приговор. * В подвале было по-прежнему сыро и очень холодно. Амарта сильно знобило, все тело невыносимо болело, и юноша невольно подумал о том, что предстоящая боль от огня уже не пугает его после всего пережитого. Сил подняться у несчастного уже не было, в горле пересохло, но протянуть руку и взять чашку с водой, стоящую в двух шагах от него, он был не в состоянии. Амарт уже не боялся ничего — ему было попросту все равно. Иногда у юноши еще мелькали смутные мысли о том, что он молод и ему хочется жить, но все чувства глушила боль, и ему хотелось не столько жить дальше, сколько поскорее умереть и избавиться от мучений. Осужденный преступник прекрасно понимал, что его приговорили к смерти и спасения не будет, да и неоткуда было его ждать — никто из единомышленников Амарта не смог бы прийти несчастному на помощь, даже если бы захотел. Уцелевшие сторонники Саурона бежали далеко на восток или на юг, и некому было не только заступиться за юного мученика, но и просто узнать о его несчастной судьбе. Что ж, он был последним, кто хранил древние легенды, кто знал об Эльфах Тьмы, Тано Мелькоре и воинах Аст Ахэ, но теперь память умрет вместе с ним. «Завтра все быстро кончится… а там — кто знает?» — попробовал успокоить себя истерзанный пленник и провалился в глубокий сон без сновидений. * Исилдур, напротив, не спал всю ночь. Поднявшись на самый верхний ярус дворцовой башни, он заперся там в комнате и долго сидел, глядя в окно на жутковатую полную луну — она показалась ему огромной и почему-то необычного кроваво-оранжевого цвета, внушавшего ему необъяснимый страх. Вынув кольцо Саурона из медальона на цепочке, он долго его рассматривал, после чего убрал назад. На пыльном столе перед ним лежали многочисленные рукописи, в том числе и те, которые пару дней назад еще принадлежали мораданскому лазутчику. Он подержал их в руках, но в комнате, несмотря на яркий лунный свет и горящую свечу, было темновато для чтения, поэтому он зажег еще одну и решил чуть подробнее ознакомиться с тем, что сочинял прислужник Зимрабет. * Добравшись до Имладриса, Элронд решил не отступать от своего замысла: Исилдур по-прежнему представлял для него угрозу. Однако теперь он, не дожидаясь его визита в свой дом, выбрал другую стратегию: попытался настроить против короля дунэдайн его жену. Первый день после возвращения домой бывший герольд Гил-Галада и его подручные провели каждый в своих покоях, приходя в себя с дороги, на второй устроили грандиозную пьянку, на третий похмелялись, а на четвертый, окончательно оклемавшись, пошел к королеве Фириэль для крайне важного разговора по душам. Та сидела возле окна с шитьем, время от времени откладывая работу и глядя на устланную опавшими листьями лужайку; Валандила рядом, к удовольствию Элронда, не оказалось — видимо, младший сын Исилдура где-то гулял. — Доброго вам дня, госпожа Фириэль, — начал издалека эльф. — И вам доброго дня, владыка Элронд, — ответила та, отложив свое шитье; ее гость сразу заметил, что она шьет нарядную рубашку для кого-то из своих сыновей или даже для неверного мужа. — Я очень рада, что вы благополучно добрались домой и не пострадали на войне. — К счастью, я не ранен, со мной все отлично, — обменялся с ней любезностями Элронд. — Однако я не могу сказать, что все совсем благополучно. — Это да, — кивнула женщина, и ее глаза наполнились слезами. — Погиб Гил-Галад, пали брат и отец моего мужа… Элронд решил перейти к сути разговора. — Я хотел сказать вам кое-что важное. Честно говоря, мне неприятно заводить этот разговор, поскольку он касается весьма болезненного для вас вопроса… когда мы с Исилдуром покидали Мордор, он наткнулся там на какую-то женщину, я сам не знаю, как это произошло и кто она такая… — Все, дальше можете не продолжать, — оборвала его Фириэль. — До меня уже дошли слухи об этой истории. Так вот, я вас очень прошу об одном: забыть про эту женщину и моего мужа и ни в коем случае не обсуждать это, когда он приедет в Имладрис. Ведите себя, пожалуйста, так, словно ничего не произошло. Элронд ахнул. — Как?! Вы что, собираетесь простить это Исилдуру?! Нуменорка встала с кресла и посмотрела на своего собеседника таким взглядом, что если бы она умела воспламенять им предметы, то бывший герольд короля Нолдор сразу бы рассыпался горсткой пепла. Эльф опешил и отступил на пару шагов назад. — Вот что я вам скажу, — он даже не ожидал от королевы дунэдайн такого тона и таких слов. — Я прекрасно понимаю ваше негодование, более того, признаюсь вам честно, что мне тоже нелегко было узнать о случившемся и с этим смириться. Однако я бы попросила вас впредь больше никогда не говорить о моем муже дурно в моем присутствии. Это наше семейное дело, и я надеюсь, что оно все же не выйдет за рамки нашей семьи. А теперь… покиньте, пожалуйста, мою комнату и ни в коем случае не вздумайте обсуждать это с Валандилом, иначе я за себя не ручаюсь. Элронд попятился. — Я же хотел… — Есть правила приличия, — сейчас Фириэль говорила с ним так, словно это он стоял ниже нее в негласной иерархии общества запада Средиземья, — я слышала, вы тоже собираетесь жениться на дочери владыки Келеборна и леди Галадриэль? Тот кивнул, сжав зубы. — Возможно, что у нас с Исилдуром не все гладко, — продолжала она ледяным тоном, — может статься, что и вы с госпожой Келебриан поругаетесь, однако не следует выносить сор из своего дома. Жене не пристало обсуждать своего мужа, каким бы тот ни был, даже со своими родителями, не говоря уже о тех, кто не является членами нашей семьи, а чужим не подобает говорить о семейных делах своих знакомых. — Простите мою неучтивость, — забормотал эльф, — но я думал, вы не знаете… — Хорошо. Я все знаю. Слухи распространяются очень быстро, нравится нам всем это или нет. Разговор окончен. Тому не оставалось ничего иного, кроме как уйти несолоно хлебавши, однако сдаваться и отказываться от своих планов он не собирался. Оставалось ждать приезда Исилдура в Имладрис.