Невесты для вампиров

Рассказ Беллы был более восторженным, чем у всех остальных невест. Она, казалось, всё ещё переживала и никак не могла забыть эту волшебную ночь, которая воплотила собой все её самые возвышенные представления о том, чем может оказаться бал - это древнее аристократическое развлечение. Белла, ещё во время подготовки к мероприятию, испытывала душевный подъём всякий раз, когда девушки с братьями Сакамаки проходили мимо очередного манекена с бальными платьями в магазине города, куда их привёз Субару, и, подобно буриданову ослу, Белла никак не могла определиться с тем, что ей больше нравится. Тем большее впечатление на неё произвела работа стилистов, каждое движение-прикосновение которых вызывало в ней эйфорию, приводило в экстаз, если не сказать о большем. Особенно её воодушевили стразы, которые тонкие, бледные пальцы миловидного стилиста, а именно профессионала-вампира, которому было более четырёхсот лет, и который большую часть этого времени занимался тем, что готовил красавиц к торжественным мероприятиям (если верить словам Канато), были нанесены на её нежную кожу её лица. Они переливались и мерцали даже тогда, когда света было очень мало, что вызвало восторг всех присутствующих, а на расспросы о секрете изготовления невесты услышали в ответ лишь россыпь старинных анекдотов, которыми стилист отшучивался, не желая выдавать тайн своего ремесла. Ещё большее удивление вызвала у Беллы преображённая гостиная и большой зал для танцев, сияющие бокалами разноцветного стекла, разубранные тканями и гобеленами тончайшей выделки, уставленные вазами с букетами чёрных и красных роз вперемежку, а также многоразличными предметами, неоднозначно намекающие на тему смерти и всего, что с ней связано (братья выбрали этот весьма своеобразный стиль проведения празднества, не лишённого, впрочем, очарования) и многое другое. Одно только это внешнее убранство, которое поражало воображение, вызвало в ней приступ неимоверной активности, и она до самого приезда гостей расхаживала туда-сюда, рассматривая эмали и корзинки, каминные решётки, покрытые тончайшей глазурью, высокие свечи с нарезками для измерения времени (такие делали в давнем прошлом, правда, не столь изысканно), а после девушка пыталась завязать знакомство с привлекательными молодыми людьми, которые первыми явились на бал в огромных чёрных каретах, запряжёнными чёрными же лошадьми в плюмажах, напоминающих траурные, но парни лишь холодновато посмеивались и держали дистанцию. Казалось, сам факт того, что девушке наконец-то представилась полная свобода действий, снял с неё напряжение и помог раскрыться в полном блеске её неординарной натуре. Да и сама Белла посчитала, что слишком много страху натерпелась, и пришёл черёд проявить свои сильные качества. Когда гости собрались, и светские беседы исчерпали себя, Белла была одной из первых девушек, открывающих бал, и бесстрашно пригласила на танец миловидного блондина, поблёскивающего своими странными зрачками, по которым одним можно было бы без труда определить его природу, да он этого и не скрывал. Радужка его зрачка была фиолетового цвета, глубокого и неестественного, и Белла засмотрелась в его глаза-омуты во время первого танца так, что едва не упала, когда наступила на подол одной резвой старой леди, которая вальсировала в своём напоминающем погребальный саван платье со вставками из красных роз, более походивших на размытые пятна крови. Белла в перерывах между танцами, во время которых ей доставались партнеры один странней другого, внимательно рассматривала присутствующих, двигавшихся плавно, но всё же на какие-то буквально доли секунды, едва заметные, быстрее, чем обычные люди во время подобных мероприятий (Белла когда-то бывала на таком, воссоздающем атмосферу прошлого фестивале реконструкторов). Одежда у гостей была выдержана в традиционно европейском стиле, без намёка на что-то японское, и все чувствовали себя в ней совершенно естественно, хотя, судя по некоторым корсетам, были здесь и любительницы абсурда ушедших веков, согласно которым талия должна была зауживаться до такой степени, что рисковали пострадать внутренние органы. Однако этим выдающаяся оригинальность не исчерпывала себя. Ритм танцев, который становился всё быстрее, несмотря на время, которое присутствующие силились, впрочем, безо всяких усилий, изобразить, совершенно не утомлял девушку, и в итоге, после десяти очень сложных (из-за введения необыкновенно изощрённых элементов) танцев, Белла пришла к выводу, что на неё влияют её партнёры, передавая ей часть своей неистощимой жизненной силы. Она поняла, что совершает некоторые особо сложные движения почти против своей воли, и вскоре почти смирилась с той мыслью, что то, чем она является на празднике, не есть результат её целенаправленно применённых знаний или волевых усилий в направлении изучения чего-то, доселе ей недоступного. Её снова испугала мысль, что она стала марионеткой в театре вампиров, но чувство лёгкости, которое переполняло её, заместило собой почти все остальные эмоции и ощущения, и она отдалась этому доселе неведомому ей опыту. И, надо сказать, что её не особо успешные попытки описать то, что она испытала и познала, вызвало чувство лёгкой зависти у остальных невест, которые, хотя и танцевали, но всё же из чувства осторожности держались подальше от основной массы и испытывали неудобство, когда им пришлось стать центром внимания большей половины присутствующих (женщин на балу было меньше, они оставляли где-то треть прибывших) во время избрания Королевы Бала. После этой процедуры, когда Карл Хайнц во всеуслышание сообщил присутствующим о том, что невесты являются будущими спутницами жизни его сыновей, у каждой из них появился временный кавалер, а братья Сакамаки, которые, по-видимому, напрочь были лишены чувства ревности (из своего непомерного тщеславия или из-за чего-то ещё), совершенно не обращали внимания на своих подруг, резвясь с другими миловидными куколками, которых вечная жизнь, судя по тому, с каким азартом они танцевали, нисколько не утомляла. И всё-таки после нескольких часов бесконечных танцев, среди которых попадались и очень необычные, которые Белла не то, что танцевала, а видела, как их танцуют, впервые (несмотря на то, что она вдоволь насмотрелась в своё время в «Персеполисе» на самые многоразличные комбинации танцевальных элементов), девушка притомилась и присоединилась, чтобы не тратить понапрасну время, к игрокам в вист, который освоила ещё в подростковом возрасте (её отец был большим любителем этой карточной игры). Несмотря на то, что она считала себя отличным игроком, ибо у неё было в своё время множество возможностей попрактиковаться в игре, она проиграла почти всем присутствующим, разве что только однажды ей поддался хилый на вид, но в танце весьма неутомимый красавчик по имени Нэо, с которым они проболтали и протанцевали оставшееся время до зари. В эти последние часы Белла согрешила тем, что отведала понемногу спиртного и всяких вкусностей, которые стали тяготить её, несмотря на то, что беседа с Нэо, который, по её воспоминаниям (и с этим согласились все девушки, говорившие с приглашёнными), буквально вливал в неё силы своими речами, заставляя так же активно отвечать ей и раскрываться в личном общении, заняла её, Белла всё-таки к семи часам утра почувствовала отчаянное желание лечь в постель и как следует выспаться, и, взяв у смазливого вампира координаты для связи, удалилась в свою опочивальню. Нэо, как выяснилось, был весьма оригинальным ухажером, и не в пример Ко (который тоже был приглашён, но который трусливо отсиживался за карточным столом и так же трусливо оттанцовывал с другими девушками, так и не рискнув приблизиться к объекту своего вожделения) не побоялся вездесущих братьев Сакамаки и выслал ей к обеду огромную корзину чёрных, засушенных, но не лишённых при этом очарования чёрных роз. Аромат от них исходил очень своеобразный – это был один из тех редких, удивительных и прекрасных ароматов, которые мы имеем счастье ощущать один-два раза в жизни. В чём заключался этот секрет, Белла не узнала, равно как никогда и не встречалась больше ни с чем подобным, но запомнила она этот слабый запах чего-то греховного, желанного и чуть-чуть тленного до конца своих дней.