Невесты для вампиров

Карла и Шин любили тайком подслушивать у двери девушек то, о чём они говорили. Было это сделано без злого умысла, просто эти два вампира были очень любопытными и считали, что их должно касаться то, что происходит в их поместье. Аки тоже хотела было присоединиться к ним, да они ей отказали, чем весьма её обидели. Мнения о том, что сплетни – привилегия женщин, эти двое не разделяли, поскольку сами были первостатейными сплетниками. Так было и на этот раз: зная о девушках всё то, что им довелось узнать, Карла и Шин решили узнать ещё больше, и тихонько наблюдали сквозь замочную скважину за Кристиной и Мелиссой, радуясь, что остались незамеченными. Первое время их веселило то, что девушки говорили о прошедшем дне. Да и зрение не подводило, так что они моги различить тончайшие оттенки чувств, испытываемых девушками, даже у Мелиссы, на лице которой эти чувства менялись чаще, чем быстробегущие облака. Когда вампиры дождались того, что девушки уснули, они переглянулись друг с другом и улыбнулись с некоторым злорадством. Им нравилось то, что атмосфера их жилища подействовала на девушек столь удручающе. В какой-то степени они именно этого и добивались, долгое время старательно подбирая картины и аксессуары, и расставляя должным образом канделябры и прочие предметы искусства. Вампиры были рады, что едва отделались от Аки, которая оказалась более настойчивой, чем они предполагали. Вампирша закатила им такую истерику, что у обоих остался неприятный осадок на душе: несмотря на то, что они были наслышаны об этом существе, утончённым эстетам было в новинку то, что их мастерскую превращают в груду обломков – ярость этой девушки не замедлила проявиться. Когда Мелисса запела свои колыбельные, вампиры весьма оживились. То, что они услышали, было чем-то довольно новым и необычным для них: они не слышали ничего подобного прежде. И им весьма понравились мелодии, незамысловатые и приятные, и успокаивающие, ибо оба вампира в душе были ещё самыми настоящими детьми. Мелодии уносили их воображение в такую даль, что описать это земным слогом было просто невозможно. Мечты и страсти этих двух существ были отличными от остальных вампиров, поскольку их чутьё и вкус ввиду артистичности этих натур были невероятно более утончены и обострены, чем у всех, кого они знали. И оттого, несмотря на то, что они никогда прежде не слышали греческих колыбельных, они сразу расценили все красоты этих мелодий и прониклись ими настолько, что сами едва не задремали у двери. То и дело один подталкивал другого, когда кто-то из них начинал засыпать. Эти бесхитростные песенки напоминали им то, как в детстве им пели переложенные на стихи японские сказки: их создатель обожал фольклор и сам сочинял музыку на сямисэне, чтобы развлечь гостей. Поэтому Тсукинами сидели и сличали напевы, находя, елико это было возможно в тех условиях, в которых они находились, японские колыбельные и греческие. Получалось это у них с переменным успехом, поскольку они то и дело отвлекались: негромко подпевали, втянутые в волшебство льющихся звуков, или рассматривали прелести девушек, которые вдохновляли их едва ли не больше, чем сама музыка. Карла старался запомнить мелодию и в голове записывал её на воображаемом нотном стане: так ему, как, впрочем, и любому другому вампиру, было удобней. Помнится, так Моцарт запомнил «Miserere» Аллегри, когда впервые услышал его, и, по памяти записав после службы это великое произведение, передал миру то, что долгое время Ватикан хранил в тайне от всего христианского света. Шин в это время поменял позу, нагло развалившись прямо у порога, как если бы понимал, что девушки сегодня уже не выйдут из комнаты. Зрелище, надо сказать, было довольно забавное, и, если бы кто-то увидел вампиров сейчас, он подумал бы, что они ничем не отличаются от уставших, испуганных девушек, которые в это время уже почти отдали себя объятиям Морфея. Завядшая зеленая гвоздика Шина, который носил её в память об великом эстете Оскаре Уайльде, смотрелась в петельке так же поникше и устало, как и сам вампир, который под конец песен Мелиссы был готов провести у порога всю оставшуюся ночь. Только усилием воли оторвав себя и брата от этого благоговейного созерцания будуара дам, он заставил себя сделать с десяток шагов, чтобы добраться с Карла, который уже похрапывал и едва волочил ноги, до своей комнаты, располагавшейся в нескольких десятках шагов от комнаты девушек. - Ну и что ты по этому поводу думаешь? – спросил Шин, растолкав брата. – Что ты думаешь о том, что услышал? - А что я должен думать? – спросил Карла удивлённо. – Поёт она превосходно, я думаю, что был бы просто счастлив, если бы она погостила у нас подольше. Знаешь, её пение – просто бальзам на уши после всех этих истеричных завываний Аки, которая, надо сказать, уже начала меня весьма раздражать, несмотря на то, что она только сегодня заявилась к нам. - Интересно, кого она не раздражает? – задумчиво сказал Шин, вспоминая всё то, что говорили об Аки и её выходках в обществе. -А давай попросим Мелиссу спеть нам ещё? Только тогда, когда рядом не будет этой ненормальной, чтобы она не испортила нам вечер. - Вечер? Ты хочешь прослушать её вечером? – спросил Карла. – Ну вообще, да, ты прав, лучше это сделать в вечернее время, и организовать всё так, чтобы эти песенки нас убаюкали, как сегодня, только уже на всю ночь. И, конечно, мне очень хотелось бы, чтобы она дала мне свои колыбельные под запись. Знаешь, у меня похожих целый альбом, помнится, кто-то из Сакамаки тоже вёл подобный. Я спёр идею ведения таких сборников, когда пересматривал альбомы с песнями в их библиотеке. - Вот и отлично, - сказал Шин. – Только нам надо знать, что делать с Аки. – Ты же знаешь, она может запросто всё испортить. А если она узнает о том, что её не пригласили, боюсь представить, чем всё это может закончится. - Ну, тут можно выкрутиться очень просто, - ответил ему брат. – Давай я свяжу её с одним известным художником, так, чтобы она подумала, что он просто мечтает изобразить её оголённой, как она это любит. Думаю, что только ей в голову могла прийти такая похабная мысль: увековечить себя во всех самых неподобающих позах? Какой китч! И после этого она претендует на звание дамы со вкусом! Ну ума не приложу, как в ней может сочетаться такой элегантный шик викторианства и совершенная неразборчивость касательно искусства современности… Мне кажется, что она делает это не просто так – ну, не просто так она ведёт себя как какая-нибудь провинциальная дурёха. В этом есть подвох… Что-то она замышляет… Только что – никак не пойму. - Тем лучше будет, если мы отправим её подальше от поместья хотя бы на время. Не думаю, что она откажет, ей ведь так нравится демонстрировать себя! Вот уж про кого можно сказать словами Ручья из пересказа Оскаром Уайльдом легенды о Нарциссе. Помнишь, что Ручей ответил лесным нимфам на вопрос, почему он плачет не о погибшем юноше? «В его глазах отражалась моя красота»…