Невесты для вампиров

Вечером того же дня, когда Мелисса Воланс разговорилась с Мелиссой Дин, в комнату Кристины вошёл Карл Хайнц и сказал, что, если всё сложится благополучно, алхимик, которого он выписал из Европы, вскоре поможет ей и её подругам вернуться обратно. Кристине нравилось в прошлом гораздо больше, чем остальным девушкам: она любила историю, и ей всегда казалось интересным побыть кем-то другим, отличным от того, что она знала и видела, и могла быть. В детстве ей очень нравились игры с переодеванием, она любила воображать себя то принцессой, то воительницей, благо что родные были терпимы к ней и часто помогали ей вжиться в ту или иную роль: шили ей одежду, покупали книги по истории костюма и вообще всячески способствовали тому, чтобы их дочь развивалась гармонично. Первым приключением Кристины, вернее, первым её проникновением в другую культуру, было то, что она переехала с подругами из Англии в Грецию: изучать греческие обычаи и традиции казалось ей весьма и весьма занимательным занятием, несмотря на то, что ментальность греков первое время была чужда ей. Однако она не опускала руки и прикладывала все силы к тому, чтобы освоиться в новом для неё месте обитания, и, благодаря своему прилежанию и устойчивому интересу всё-таки сумела проникнуть в культуру Греции настолько, что все сотрудники «Персеполиса» вскоре стали воспринимать её как естественного носителя этой своей культуры, а вскоре она сама стала ощущать себя таковой. Вторым сильным, интересным опытом в её жизни (юная душа всегда стремиться к новому опыту: те, кто молод сердцем, ничего не боится) было путешествие в Японию, в резиденцию Самаками. Здесь, надо сказать, её положение было очень своеобразным: несмотря на то, что многие традиционные японские ритуалы в поместье сохранялись и чтились, всё же вампиры, как то стало ясно девушке из первых дней её проживания там, тяготели к западному аристократизму, поэтому ей пришлось в короткое время осваивать старофранцузский этикет наряду с японскими обычаями. Это также оказалось непростым занятием, однако весьма результативным. Однако втайне Кристина грезила о том, что когда-нибудь она сумеет постичь культуры древние, культуры, столь удалённые от настоящего, что само постижение их, несмотря на это кажущееся непрактичным занятие, оправдывало бы себя ввиду трудности предприятия: Кристина всегда восхищалась Гюставом Флобером, который для того, чтобы написать «Саламбо», перелопатил огромное количество древней литературы (античных историков) – всё для того, чтобы в мельчайших подробностях передать блеск и великолепие былых времён. Первое время, когда Кристина скучала, она листала иллюстрированные пособия по археологии, которые передавал ей Субару, хотя он и не разделял этих её увлечений. Это и составляло то, что могло разбавить каждодневную скуку её существования. Также ей нравились платья, которые были сшиты для неё на заказ – с уклоном в старинный крой, в котором она чувствовала себя так естественно, что дала себе обещание: когда она выйдет замуж за Субару, она обязательно пополнит свой гардероб многими подобными нарядами, в которых чувствуешь себя пилигримом, странником, кем-то, кто являет собой звено, связующие разные эпохи. «А вы чувствовали когда-нибудь трепет истории?» - вспоминала Кристина слова Флобера из одного его письма, когда перебирала открытки с видами на Акрополь, развалины древних городов и прочие исторические памятники, которые вызывали у неё странные чувства всякий раз, когда она на них глядела: ей казалось, что в своих прошлых жизнях она побывала в каждом из этих мест, которые будто бы лучились внутренним сиянием, ощущаемым, когда Кристина настраивалась на восприятие значимости этих построек для древности. Теперь же, когда девушка оказалась в прошлом, она могла позволить себе вдохнуть полной грудью то ощущение причастности к тайнам прошлого, которое было разлито в самом воздухе поместья. Кристина за день несколько раз обходила комнату, перебирая старинные предметы, разглядывая себя в зеркало, которое, по её мнению, было весьма изящно выполнено, выглядывала в сад, который был разбит так, как это могли сделать только в восемнадцатом веке: цветы, выращиваемые там, полностью соответствовали тому образу, который сложился у неё, когда она изучала садоводство периода короля Людовика. Вот тебе и «живая история», - думала девушка, оглядывая всё это великолепие, лежащее под окном. Несмотря на то, что Карл Хайнц велел ей пореже высовываться из окна, она, на свой страх и риск, всё же рисковала и весьма, но отказать себе в искушении полюбоваться на цветник не могла. В иные минуты, когда она всё-таки забывала о запрете, она садилась за стол и пыталась описать свои впечатления, которые захлёстывали её с тех самых пор, когда они переместились в прошлое. На столе стояла весьма изящная чернильница и было много нежной, тонкой розовой бумаги, которая пахла чем-то приятным и наверняка имела водяной знак: Кристина всегда хотела посмотреть на него и отчего-то постоянно забывала про это, силясь точно описать увиденное и изученное за день. Дав волю своим чувствам, Кристина выкладывала бумаге всё, что породили глубины её чуткой души, и после радовалась тому, что не утратила ещё способность выражаться изящно. Ей нравилось чувствовать себя слабой и сентиментальной в самом сентиментальном из веков, в век, когда была написана «Новая Элоиза» Руссо, «Манон Леско» аббата Прево, «Жизнь Марианны» и другие, не менее замечательные работы, прославлявшие чувство и чувствительность. Какое-то время ей даже казалось, что она находится не в Японии – столь точно Хайнц воссоздал в поместье атмосферу Франции эпохи Просвещения. О том, где она на самом деле находится, Кристине напоминали лишь книги – старинные японские романы и сборники стихотворений – которые, как и в будущем, в котором она успела пожить, красовались своими позолоченными корешками на резной настольной полке. Это был праздник жизни для человека, который боготворил прошлое. И Кристина была счастлива одним тем сознанием, что ей выпало на долю такое вот необыкновенное приключение: побывать там, где не побывал, наверное, не то, чтобы ни один смертный – ни один вампир.