Невесты для вампиров

В комнату Хайнца постучали. - Войдите, - бросил Хайнц. На пороге появился Канато. Отец, бросив на него взгляд, кивнул ему на кресло напротив себя. - Садись. Канато молча сел. С минуту он насуплено смотрел на отца, потом спросил довольно резко: - Почему ты не сказал мне о том, что у нас гости? - Ты о ком… - Хайнц хотел замять неприятную ему тему, однако понял, что, раз уж его сын узнал о чём-то, то от него так просто не отделаешься. – Это… Наши гостьи. - Это я уже понял, - столь же хмуро ответил вампирёнок. - Ну а чего тебе ещё надо? – Хайнц сделал вид, что удивился, хотя на самом деле он давно уже не удивлялся настойчивости сына. - Расскажи-ка о них поподробнее, - попросил Канато, и его голос смягчился. - Ну, они… певицы, - не моргнув глазом, ответил Хайнц. – Приехали к нам, чтобы развлечь нас пением. К его удивлению, Канато удовлетворился этим объяснением. И Хайнц по его ответу понял, почему. - Одна из них прекрасно поёт. Хотел бы я познакомиться с ними поближе. Почему мне нельзя их видеть? Почему ты им запретил выходить из комнат? Карл помолчал, соображая, что бы ответить. Внутренне его раздражало то, что про гостей из будущего его сыновья узнали каким-то образом. - Понимаешь… Мне хотелось бы сделать сюрприз Мелиссе… Хотелось удивить её. Вот поэтому я и не хочу, чтобы она раньше времени увидела певиц. Канато с удивлением посмотрел на отца. - А что, они такие страшные, что ли? - Напротив, они очень красивые. И мне хотелось бы порадовать свою жену их красотой, а пока пусть репетируют вволю в верхних комнатах. Кстати, это сюрприз и для вас, поэтому раньше времени я не рекомендовал бы соваться наверх, чтобы не испортить мне его. Канато захихикал. - Ладно, так уж и быть. Но я уже слышал, как одна из них поёт. «Теперь понятно, откуда он про них знает… Наверное, кто-то не вытерпел и полностью пренебрёг моими указаниями… Надо будет отчитать их за эту беспечность… Вот ведь беда с этими девками! Интересно, как они ведут себя с моими сыновьями в будущем? Так же беспечны в отношении важных вещей или нет?.. Надеюсь, наш алхимик долго не заставит нас ждать, и они отправятся туда, где им и должно быть…». Канато тем временем слез со стула. - Ладно, па, я пошёл. Можно мне сегодня не заниматься уроками? Этот гувернёр такой зануда, меньше всего хотелось бы проводить с ним своё время. - Да, я скажу ему, чтобы он отдыхал. Только, прошу тебя, не делай его очередной своей жертвой, не выписывать же мне каждый месяц из-за границы новых учителей французского!.. Канато рассмеялся и выбежал из комнаты, не закрыв за собою дверь. Хайнц вздохнул, радуясь, что сумел так легко вывернуться из щекотливой ситуации. *** Канато не был до конца удовлетворён тем, что рассказал ему отец. У него на языке вертелось ещё несколько вопросов, однако что-то подсказывало ему, что лучше здесь расспрашивать не отца, который наверняка откроет ему не всё, что знает о новоприбывших, а Мелиссу Воланс, которая заведовала всем в доме и могла хранить очень необычные секреты. «Если найти правильный подход к этой женщине, вполне возможно, что от неё я узнаю гораздо больше, чем от папаши, который никогда не подпускает меня к своим тайнам достаточно близко», - думал Канато, перебирая в уме комплименты, которыми он обычно обольщал своих жертв перед тем, как отправить их на тот свет, и думал, сумеют ли они подействовать на этот раз. Канато вообще не любил задумываться над этичностью своих поступков и часто раскаивался в том, что делал иногда. Так, набивая шишки, он всё-таки пришёл к пониманию некоторой жизненной мудрости, которой в избытке владели его родители, и этой мудростью и проницательностью пользовался – иногда в корыстных целях, но по большей части бескорыстно. Так и на этот раз – смутные догадки и счастливые озарения касательно новой тайны, которые он любил, озаряли его внутренний мир, и сейчас он испытывал тот радостный трепет, который мы испытываем, когда приходим к пониманию чего-то, доселе нам неведомого. Отчего-то то происшествие с прекрасно поющей незнакомкой весьма заинтриговало его, и он во что бы то ни стало решил разузнать, в чём же, всё-таки, состоит её секрет, ибо слова отца его мало удовлетворили. Комната Мелиссы Воланс располагалась на первом этаже и была почти всегда открыта: девушка никогда не стеснялась ни публичной жизни, ни частной, и всегда радовалась, когда дети приходили в комнату – она обожала играть с ними, как со своими жертвами, находя в этом утешение от бесконечной скуки существования. Комната её была обставлена весьма пышно и помпезно, даже более чем; создавалось ощущение, что у хозяйки не недостаток, а переизбыток вкуса – это была та редкая комбинация элементов интерьера, которых было бы ещё чуть более – и это уже граничило бы с безвкусием. А так Канато, как и всегда, остановился на пороге её будуара, рассматривая каждый элемент сложной композиции, которую в нём навела Мелисса чтобы произвести впечатление на посетителей. Воланс вела весьма бурную общественную деятельность, ей нравилось соответствовать не только вкусам эпохи, но и передовой мысли её, нравилось, что она идёт в авангарде социальных тенденций. Много времени эта барышня уделяла внимание общению с известными личностями, хотя втайне и посмеивалась над тем, что знаменитые смертные её эпохи ведут себя несколько, по её мнению, наивно. Стремясь развеять некоторые суеверия в умах людей, которыми она себя окружила, Мелисса Воланс частенько преподносила сильным мира сего свои научные разработки, и, будь у этих смертных учёных побольше ума и проницательности, они наверняка употребили бы их на пользу дела, однако мудрость вампиров всегда опережала своё время. Из жалости к некоторым особенно талантливым личностям, Мелисса покровительствовала некоторым из них, и, надо сказать, вполне этим была довольна: многие из них оправдывали её ожидания (она не требовала многого от смертных), создавая бессмертные шедевры и проводя в мир политику, которая была весьма гуманна и, с точки зрения этики тамошнего вампирского сообщества, весьма способствовала их планам и программам. Мелисса сидела за своим столиком, за которым она разбирала свою корреспонденцию. Ловким движением руки набрызгав туалетной водой очередное письмо, она запечатала его своей родовой печатью и положила в стопку уже написанных писем. Канато наблюдал за её движениями с радостью человека, которому довелось снова взглянуть на движения красивой женщины. Повздыхав, зевнув и отодвинув подставку для ног подальше от себя, Мелисса потянулась, поправила парик и наконец-таки взглянула на Канато, который стоял у входа и вдыхал тонкие ароматы лаванды и кардамона – благовония, которые Мелисса велела воскурить в небольшой курильнице, стоящей на золочёной подставке у входа. Струйки дыма, которая поднималась от курильницы, пронзали разноцветные лучи солнца, струящиеся сквозь великолепный витраж с изображением охоты при дворе короля Артура. Эта сонная, убаюкивающая и созерцательная атмосфера, подстать мироощущению самой Мелиссы Воланс, всегда нравилась Канато. Ему чудилось, что эта женщина, столь непохожая на остальных жён его отца, хранит в себе какую-то необыкновенную безмятежность, какое-то отстранённое, но очень утончённое ощущение токов бытия: она одна могла читать ему сказки голосом, который проникал в его душу и оставался там порой на долгие дни, впечатление от его мерных переливов не способны были развеять или заглушить ни игры, ни празднества или другие развлечения, какими бы буйными они ни были. Мелисса была проста – и всё же оставалась непонятой, как таинственно проступающая сквозь века Саломея с картин Моро, которые Канато очень любил рассматривать на досуге. - Ты что не играешь с другими? – спросила Мелисса Канато, перебирая в руках пишущий прибор: их она любила мастерить сама. - Мне скучно, - сказал Канато и был честен: несмотря на то, что он любил своих братьев, обычные игры ему быстро надоедали, и он искал уединения. - Ну, понятно, мне тоже. Эти консерваторы такие зануды… Хотя, как мне кажется, без них не было бы того, что мы зовём общественной структурой, - протянула Мелисса, указав на конверты. – Вот, пишу ответы на их витиеватые и напыщенные изложения. - Очень интересно, - улыбнулся Канато. – А я вот хочу спросить тебя… Надеюсь, не отрываю? - Да нет, в общем-то, - ответила Мелисса. – Я закончила, сейчас иду гулять в сад. На улице превосходная погода, а садовник сказал мне, что уже распустились розы, которые я очень люблю. Он посыпает их золой, чтобы не появлялось отвратительных чёрных пятен на лепестках… Как всё недолговечно в этом холодном мире!.. Канато усмехнулся. Об этом он думал постоянно, и тоска по преходящему не покидала его никогда. - Кто такая эта девушка?.. Точнее, как её зовут? Ну, та, что живёт в комнате справа от лестницы, в которой обычно располагаются самые почётные гости? Рядом стоит статуя Психеи, помнишь? С венком лавра в руках. - Ах, эта… - Мелисса улыбнулась, скрыв за улыбкой своё переживание касательно того, что Канато интересуется не тем, чем следовало бы интересоваться ребёнку. – Эта девушка… Сюзанна. Она приехала сюда по просьбе отца. - Она превосходно поёт, - сказал Канато. У Мелиссы отлегло от сердца: Канато сам уточнил, чем гостья его привлекла, чем добавила материала, из которого Мелисса могла бы раздуть образ, более соответствующий её планам. - Да, она прекрасно поёт. Думаю, она порадует нас своим пением. - Ммм… Отец говорит то же самое. Хотелось бы мне увидеть её. - Всему своё время, всему своё время, - ответила Мелисса, отвернувшись, чтобы проницательный Канато не сумел разгадать хитринку, которую он всегда улавливал, когда она врала. А сама подумала про себя: «Эх, шалопай… Знал бы ты, кто там на самом деле… Нет, ты не должен этого узнать ни при каких условиях… Слишком рано, слишком рано, это было бы слишком опасно для нас всех… Вообще всё, что происходит в последнее время, очень странно, и было бы здорово, если бы этот алхимик оказался тем, за кого себя выдаёт, а не обычным шарлатаном». Канато отошёл от косяка, на который опирался и сказал, повернувшись к Мелиссе спиной: - Ну, я тогда пошёл. Одни секреты… Никогда бы не подумал, что певица должна прятаться от тех, кому ей надлежит демонстрировать своё искусство. Мелисса устало опустила голову на стол. Врать она очень не любила, и на душе у неё всегда скребли кошки, когда ей, скрепя сердце, всё же приходилось это делать.