Невесты для вампиров

В один из дней к поместью Сакамаки подкатил роскошный экипаж. Заслышав его приближение, Мелисса Воланс радостно оживилась, сообщив всем, что это брат Карлхайнца, Рихтер, вернулся из очередного путешествия по провинции. - Он довольно странное существо, - пояснила она девушкам. – Изменился ли он в будущем? Последнее она спросила так тихо, что её могли услышать лишь те, кто находился в непосредственной близости от неё. - Ну, как сказать.. –ответила Рита. И запнулась. Она видела брата отца семейства очень редко: к тому времени, как они перебрались из Греции в Японию, Рихтер жил в большом поместье с огромными угодьями – хотя оно и находилось совсем неподалёку от поместья Сакамаки, навещал их это воистину «странное существо» нечасто. Мелисса Воланс вопросительно смотрела на неё несколько секунд, потом сказала: - Наверняка не изменился. Он часто бывает нелюдимым и замкнутым, не знаю даже, где он приобрёл это свойство своей натуры… Порой это так удручает, когда ты остаёшься с ним вместе… Просто кошмар. Он, как правило, молчит тогда, когда следовало бы оживить комнату своим присутствием или снять напряжение безмятежной болтовнёй. В обществе из-за этого с ним трудно находиться, а в личном общении, когда ты хочешь перекинуться мыслями, то и вообще невыносимо. Утупится в свою книжку и сидит так весь вечер: если Карлхайнца рядом нет, то тебе только и остаётся, что вышивать или слушать, как поют сверчки, а ведь это, как бы подобное не звучало романтично, в один прекрасный момент приедается. В общем, я очень рада Рихтеру тогда, когда он заезжает к нам в часы, когда я пытаюсь постичь некоторые сложные философские труды древних и этого Руссо, который так недавно стал популярным во Франции. В общем, от Рихтера польза одна: создавать ощущение присутствия, и то мне кажется, что оно смазывается из-за того, что брат моего мужа напоминает порой египетские мумии – столь же безжизненные и холодные, холодные, как сама Вечность, которой они посвящены. Пока Мелисса рассказывала девушкам об увлечениях Рихтера, тот уже поднялся наверх и со скучающим видом осмотрел сообщество. Он никак не отреагировал даже на тот факт, что Мелисса Дин как две капли похожа на свою тёзку. - Он всему на свете может найти объяснение, и ничему не удивляется, как настоящий джентльмен, - как показалось Мелиссе Дин, с облегчением сообщила ей хозяйка дома. – Я больше чем уверена, что, спроси я у него, что он думает о нашем сходстве, он найдёт какую-нибудь вескую причину, чтобы логически, доступно и убедительно-естественно объяснить то, что другим показалось бы случаем из ряда вон выходящим. Его вообще ничего не интересует, кроме своей коллекции жуков и охоты, на которой он пропадает порой неделями. Ума не приложу, почему Корделия так часто лестно о нём отзывалась. Ужасно скучный тип, хотя, конечно, в уме ему не откажешь. Жаль, что он не любит его демонстрировать, впрочем, это в какой-то степени даже лучше: отсутствие тщеславия в Рихтере – единственное сильное достоинство, которое я за ним приметила… Был подан обед в гостиной, и новоприбывший очнулся от своего рода оцепенения, которое Мелисса Дин приняла поначалу за чрезмерную скованность, только тогда, когда Карлхайнц заговорил про охоту. Тут уж между мужчинами возник очень ярый спор касательно того, какие породы гончих лучше всего подходят для того, чтобы скорее загнать дикого кабана, как стоит охотиться на медведя и чем это может быть чревато – в общем, тема была чисто мужской - заскучали все, кроме, пожалуй, Рейджи, который слушал разговоры отца, раскрыв рот. Отец семейства скорее заметил, что предмет его дискуссии с братом вызывает только зевоту у большинства присутствующих, немного смутился и приказал подать десерт в гостиную, в которую были приглашены музыканты. Сами мужчины отправились на террасу под благовидным предлогом обсудить то, что не должно касаться детских ушей. Музыкальный состав, приглашённый Мелиссой Воланс, был подобран с большим тщанием: это были прекрасные музыканты, знающие своё дело, и вскоре все, кто находился в гостиной, погрузились в мечтательную дрёму, растворяясь в нежном потоке музыки относительно недавнего прошлого. Из разговоров с Мелиссой Воланс Рита поняла, что жена Карлхайнца очень любит эпоху барокко и всё, что может привести душу в восторг и вызвать то умилительное волнение, которое мастера тех эпох умели выразить в своих бессмертных творениях. Хозяйка дома не выдержала и попросила Мелиссу Дин спеть. Та долго отказывалась, однако Мелисса Воланс так трогательно и умоляюще, с великолепной светской любезностью посмотрела на неё, что невеста Канато всё-таки преодолела застенчивость, которая отчего-то захватила всё её существо с тех пор, как она оказалась в прошлом, и исполнила несколько сложных композиций, которые когда-то учила с большим удовольствием: ей нравилась опера восемнадцатого века, только редко когда ей доводилось вспоминать, а, тем более, петь отрывки из этих великолепных шедевров в то время, когда она жила, и Мелисса Дин уже почла их просто за необходимые академические инструменты для совершенствования голосового аппарата. Исполнены были арии из «Цирцеи» Чимарозы, этого неаполитанца, оставившего значительный след в истории комической оперы, и из грациозных «Нескромных признаний» Монсиньи. Первая опера, насколько это было известно Мелиссе Дин, только что вышла на мировую сцену и пользовалась большой популярностью у любителей и ценителей во всём мире. Все были очарованы мелодичностью голоса молодой виртуозки, однако, как показалось некоторым особенно проницательным присутствующим, на Рихтера, вернувшегося в дом, пение Мелиссы (а, быть может, и сама исполнительница – вот это уже трудно было точно определить: вампир умел скрывать за маской сухости свои чувства, несмотря на то, что был большим ценителем прекрасного и легко, когда никого не было рядом, отдавался во власть тех прелестных ощущений, которые оно вызывает в нашей душе) произвело большое впечатление. В любом случае он просил после всех тех чудес, что расточала слуху присутствующих Мелисса Дин, личного разговора с девушкой. Поначалу то, что он говорил ей, казалось ей лишь очередным деловым предложением, которых ей в жизни делали немало, учитывая её необыкновенные способности, однако каким-то шестым чутьём, которое, возможно, было вдобавок обострено и тем, что в ней текла маломальская капля вампирской крови, невеста Канато начинала понимать, что за этими предложениями стоят какие-то скрытые мотивы, но какие – она не могла с ходу точно определить. Сославшись на головную боль, она вышла на террасу, где Карлхайнц сидел на своём любимом месте и созерцал закат, прислушиваясь к тем звукам, что раздаются из дома. - Что вы думаете о Рихтере? – неожиданно для себя спросила Мелисса Дин у главы семейства Сакамаки. - А что я должен о нём думать? – спросил Карлхайнц как-то неотчётливо, по-видимому, будучи погружённым в свои раздумья. – Он мне брат, и я его очень люблю. - Ну, не замечали ли вы, что… - тут Мелисса осеклась и поняла, что дальнейшие расспросы брата Рихтера на счёт её подозрений ни к чему хорошему не приведут. До конца вечера она старалась не встречаться глазами с гостем, а то, что он говорил ей в промежутках между «деловыми предложениями», особенно странные вещи, смысл которых так и остался ей непонятен (настолько своеобразным и туманным языком он был сделан) и в который ей и не хотелось-то особо вдаваться, девушка старалась поскорее забыть, радуясь, что, возможно, никогда больше не встретится с этим мрачным джентльменом, который, казалось, вышел из тумана лондонских улиц эдвардианской эпохи или более ранних эпох – этакий мистер Брокльхерст из «Джейн Эйр» или чего похуже. До конца вечера она оставалась грустна, несмотря на то, что все причины радоваться были налицо: никогда ещё в поместье (во всяком случае, в том виде, в котором его знала Мелисса Дин) не собиралось столько отменных музыкантов, а приглашенная оперная дива исполняла такие замечательные каватины, что девушка вознамерилась взять у неё пару уроков вокала, ежели та соблаговолит остаться погостить подольше.