Невесты для вампиров

В вечер того же дня Мелисса Воланс снова устроила своё любимое представление, на этот раз пригласив подруг – ценителей и знатоков музыки. Успехом у противоположного пола последние, по-видимому, пользовались немалым, учитывая то, с каким оживлением они беседовали о прекрасном и как тонко понимали психологию мужчин. Конечно, по большей части это были снобы, которым самолюбование иногда заменяло необходимость бросить хотя бы мимолётный взгляд на партнёра, но в целом именно благодаря таким дамам в вампирском сообществе происходил духовный прогресс. Занимаясь исключительно свободными науками и искусствами, эти вампирши развили свою чувствительность до необыкновенной степени, и благодаря этим их способностям на свет из-под их пера появлялись сочинения, полные тонких наблюдений касательно культурной жизни близлежащих вампирских поместий. Рихтер, казалось, не обращал на них внимание, погружённый в свои мысли. Сейчас его занимало только одно – то чувство, которое он испытал по отношению к Мелиссе Дин, которая покорила его чем-то очень необычным, природу чего он не мог объяснить. Конечно, ему понравилось, как она пела – поддаться необыкновенному очарованию её таланта, склониться перед ним было естественно, как, быть может, было естественно рукоплескать Куццони, Фаустине и прочим великим оперным дивам той эпохи, однако было что-то ещё… Рихтер знал по опыту, что представляет собой женское очарование, что есть очарование и обаяние смертных вообще, что есть утончённое очарование бессмертных… Он был искушён и в том, как, если существо является носителем того и другого вида крови, умеет незаметно воздействовать на окружающих… В общем, это был вампир, который от скуки в своё время занимался изучением психологии и эстетики, и всей жизни души, на которую мы часто не обращаем внимания, рассуждая о внутреннем лишь по внешним данным. Однако это дало свои плоды, и этот мужчина, вполне ещё молодой, был большим знатоком глубин духа обоих родов разумных существ, населявших эту землю. Впервые он столкнулся с чем-то, что выходило за пределы его опыта. Мелисса Дин обладала каким-то особенным очарованием. Это было сродни тому, как после долгой жизни в среде простых людей внезапно вдыхаешь какой-нибудь утончённый парфюм аристократки с необыкновенным вкусом, которая ради того, чтобы приобрести флакончик с этими духами, объездила полсвета или выложила за них приличненькую сумму. Разумеется, что у человека, неравнодушного к Прекрасному, обоняние будет отмечать праздник, упиваясь этими тончайшими струями благоухающей красоты. Нечто подобное испытывал сейчас и Рихтер, который точно глотнул живого воздуха в затхлом помещении или подобного рода непревзойдённо подобранную парфюмерную композицию. Его мышление делало отчаянные попытки разобраться в хитросплетениях нот того, что он сравнивал с ароматами. Опыт приучил его использовать подобную аналогию – сравнивать обаяние с ароматом – для того, чтобы разобраться в сути первого из этой пары сравнения, и, возможно, избежать опасного ощущения слабости перед влиянием женской ауры – естественное стремление мужчин, которые одновременно и жаждут быть пленёнными, и испытывают этот своего рода первобытный страх перед властью женских чар. Однако это получилось у него не сразу, и некоторое время он судорожно раскладывал по полочкам данные, полученные им в результате первого анализа того, что пришло к нему так неожиданно и необъяснимо. Рихтер был даже рад, что Мелисса ненадолго вышла на террасу к Карлхайнцу, чтобы лучше сравнить свои обычные ощущения, возобновившие свою ясность после отлучки девушки, с тем, что привнесла в его существование Мелисса Дин, овеяв, по словам Бодлера, жизнь вампира «как соли едкий аромат». Сравнить, чтобы понять то, что внезапно так растревожило его, как запах необычного цветка, ещё не нашедшего места в его ботанической коллекции. Мелисса Дин в это время, не имея возможности увести девушек и поговорить с ними наедине, рассматривала Рихтера через зеркальце в своём портбукете*. Она была весьма рада, что ей достался именно такой экземпляр украшения, поскольку пялиться напрямую на взрослого вампира было не только предосудительно, но и весьма опасно: он наверняка, не испытывая никаких трудностей при этом, прочёл бы в её глазах то, что она переживала, а ведь чувства в девушке бурлили сильные, и ей только большим усилием воли удавалось себя сдерживать, чтобы не нарушить то спокойствие, которое Мелисса Воланс так любила наблюдать в каждом из присутствующих по вечерам в гостиной, гордясь своим гостеприимством и умением доставить приглашённым удовольствие правильно проведенным вечером. На руку Мелиссе было разве что то, что её подруги сидели рядом с ней, спиной к остальным присутствующим – на то время, когда подали фрукты и желе, - и то, что у неё была возможность поговорить с ними: девушки кольцом окружили столик, заполненный чашами с фруктами и большими бокалами с засахаренными десертами. - Вы даже представить не можете, как он на меня смотрел, - Мелисса Дин смущённо ковыряла ложкой в стаканчике, побаиваясь глядеть в глаза подругам, поскольку ей отчего-то казалось, что они её не так поймут. – А говорил… В общем, он делал мне такие намёки… Я едва от стыда там не сгорела. Было бы гораздо лучше, если бы он открыто признался мне в своей симпатии ко мне. Да и то, что он говорил… Вернее, то, КАК он говорил… Вы же знаете, вампиры могут совершенно спокойно сказать что-то банальное таким тоном, что тебе покажется, что лучше бы на тебя накричали, сказали что-нибудь очень мерзкое или, напротив, рассыпались самыми утончёнными комплиментами… В общем, я сделала для себя самые что ни на есть прямые выводы. Кажется, наш Рихтер положил на меня глаз! Да, не смейтесь, - рассердилась невеста Канато, услышав, как одна из девушек прыснула. Смех тотчас же смолк. – Я ума не приложу, что Мелисса Воланс и Карлхайнц будут делать с нашими мужьями и Рихтером после того, как мы отправимся назад, в будущее – ведь надо же как-то будет скрыть следы нашего присутствия, иначе не миновать беды!.. Но я не знаю, как я буду смотреть спокойно в глаза Рихтеру тогда, когда… Боже!.. Девушка закрыла лицо руками и оперла локти о столешницу. Подруги плотнее окружили её, чтобы не привлекать лишнего внимания. - Даже не знаю, что и сказать, - после минутного молчания медленно заговорила Рита. – Может быть, как-нибудь дать понять Рихтеру, что он тебе не интересен? - Я уже думала об этом… Но я плохо знаю брата нашего патрона, и ума не приложу, как он может на это отреагировать. Карлхайнц рассказывал мне, как он обращается со своими пленницами… Ну, с теми, кто попадается на его крючок прежде, чем отправиться на тот свет в его пламенных объятиях, - последние слова Мелисса Дин произнесла не без издевки: ей очень не нравилась ситуация, в которую она попала. – Вполне возможно, что я могу и не дожить до того момента, когда мне надо будет отправиться в привычное нам время. - Ну… - начала неуверенно Кристина. – Тебе не надо сильно переживать, я думаю. Во всяком случае, он тебя любит, а не ненавидит, так что, если поразмыслить, у него нет причин домогаться тебя. - По-моему, он как раз это и делает, пока окольными путями, но что будет дальше?.. - мрачно сказала Каролина. - Да, этого никто не знает! – подхватила Мелисса Дин, сказав это так громко, что вся гостиная обернулась в её сторону, а клавесинист, который до этого лениво наигрывал старинные мелодии, затих. Мелисса Воланс подтолкнула последнего веером в спину, и тот заиграл дальше. Вскоре в гостиную вернулось обычно присущее ей оживление, а Мелисса, надев на себя маску благопристойности и приличия (в условиях, в которые она с подругами попала, эта формальность означала оживлённость, скромность и довольство), заговорила ещё тише. Совет девушек продолжался до конца вечера, до тех пор, пока всех не позвали смотреть на салют. На салют Мелисса почти не смотрела, погружённая в себя. Она и не заметила того, что ещё одному присутствующему было неинтересно это зрелище – это был Рихтер: он так же был занят своими мыслями, весьма далёкими от суматохи развлечений. __________________________ * Портбукет - футляр для букета. Миниатюрное изделие из серебра или платины в виде воронки с запаянным нижним концом для маленького букета цветов. Как и бутоньерку, портбукет прикрепляли к костюму. Особенно популярным аксессуаром он был в во второй половине XVIII - первой половине XIX века.