Невесты для вампиров

Когда Мелисса вернулась в поместье, она заперлась в своей комнате, попросив подруг её не беспокоить. Вернулись все ранним утром, так как празднество затянулось, и все, несмотря на то, что пребывали в хорошем настроении, весьма устали. Даже оп меркам вампиров веселье было слишком бурным, чтобы продолжать его дальше, несмотря на то, что учитель был навеселе и предлагал всем поразвлечься до наступления следующей ночи. Девушка думала о том, что произошло с ней, и делала свои выводы, несмотря на то, что ей, в общем-то, было все и так довольно понятно. Однако ей до безумия интересно было то, почему же, всё-таки, Канато питает такую неприязнь по отношению к вампиру, который ей так понравился. Мелисса не могла пожаловаться на то, что хорошо разбирается в людях, однако она сомневалась, может ли она сказать то же самое по отношению к вампирам. Спустя пару часов, когда Мелисса, устав от раздумий, отвалилась на подушки, в комнату постучали. Мелисса удивилась, ибо это был её доверенный слуга, с которым у неё установились довольно неплохие отношения, и который, по её просьбе, должен был снабжать её новостями о жизни в доме. Эти новости, по мнению Сакамаки, её совершенно не касались, но Мелиссе очень хотелось быть в курсе всех событий. Мичи – этот слуга, который принял сторону Мелиссы - давно уже не появлялся в покоях невесты, а теперь ещё и принёс огромный букет белых роз, от которых, к тому же, исходил какой-то непонятный, но великолепный аромат, как будто цветы дополнительно побрызгали дорогими духами. Всё это интриговало, и Мелисса не преминула спросить у слуги, кто был тем, кто передал ей эту красоту. - Это господин… - он назвал фамилию, которую Мелисса вспомнила сразу. Она даже не удивилась, когда поняла, что посланцем был никто иной, как её новый знакомый из школы, с которым она разговаривала вчера вечером, и она удивилась не сколько его смелости (подумать только: действовать в тылу противника!), а тому, что этот молодой вампир умудрился узнать о её тайных связях и провернул своё дельце совершено незамеченным, через поверенных девушки. Когда слуга ушёл, Мелисса обнаружила в гуще роз небольшую открытку, в которую было вложено письмо. Девушка с жадностью вчиталась в строки, удивляясь своему нездоровому любопытству. «Дорогая Мэл, - писалось там с сокращением имени на американский манер. – Я был поражён тем, какую власть ты можешь иметь над сердцами таких, как мы. Я привык доверять своему чутью, и могу сказать, что ты обладаешь какой-то колоссальной силой, знанием, что ли – на знаю, как это можно назвать… В общем, очень мало смертных девушек умеют произвести такое неизгладимое впечатление, и, поверь, мне весьма трудно говорить тебе об этом, поскольку я ещё никому об этом не говорил. Точнее, говорил, но не чувствовал это так – в каждое слово влагая те оттенки смысла, о которых ты, возможно, никогда не получишь должного представления, если, конечно, сама не станешь вампиром… Мне было в большую радость иметь возможность общаться с тобой, и мне показалось на мгновение, что ты из тех, кого я искал всю свою вечность… Я никогда не писал стихов, ибо считал это пустым занятием, однако то, что у меня вышло… Песня вампира 1 куплет: Я сотню столетий искал на земле Ту душу родную, что может услышать Биенье бессмертного сердца во мне: Ведь сердце вампира ничто не колышет – Ни смена веков, что проходят, как сон, Ни долгие ночи в бесплодных метаньях – Попытках всё выразить: то, что в немом Молчании дух порождает в сознанье. Сижу на причале, гляжу на закат И, в общем-то, я понимать начинаю Тебя, твою радость и то, что я рад Бессмертьем назвать в этом сумрачном рае – В глазах твоих грустных, которым и Смерть Угаснуть, мне кажется, вряд ли позволит, Хоть, может, позволит мне песню допеть О той, что меня так бесстрашно неволит. Припев: Я б убил тебя своею песней - Грустью вечной, пламенной моей, Как слеза – под нею камень треснул, – Неживая капля вечных дней. Я б прославил вечность, если б не был Взор к тебе мой вечный обращён, Евы дар был слишком, слишком спелым Для того, кто Смертью был взращён. 2 куплет: Быть может, с тобою мы будем вдвоём Всю вечность, которой нам так не хватает. Теперь мы дорогою странной идём – Дорогою рая и ада, внимая Всему, что отринули те небеса, Которым созвучья геенны противны, Тому, что и ад отвратил… Полюса Сошлись на тебе, гений мой темнокрылый. Твой Нью-Орлеан не вместил бы в себя Всю ширь моих чувств, всё богатство созвучий Гитары, которой я славлю тебя, Прелестную пташку из рода певучих. Я слышу созвездий благих аромат, Я чувствую песню вина, что созрела В бутылке, которую вынуть я рад Из погреба тьмы, чтобы ты захмелела. Припев: Я б убил тебя своею песней - Грустью вечной, пламенной моей, Как слеза – под нею камень треснул, – Неживая капля вечных дней. Я б прославил вечность, если б не был Взор мой к тебе, смертной, обращён, Евы дар был слишком, слишком спелым Для того, кто смертью был взращён. Прости, конечно, это смешно, но это – мой первый опыт. Я обещаю тебе, что, если у нас будет такая возможность – снова остаться наедине, а лучше – наедине в музыкальном классе, я обязательно покажу тебе, как прекрасно на эту музыку ложится это стихотворение… В общем, из всего моего богатого опыта, который я имею ввиду длительности своего существования, я вложил в эти кажущиеся простоватыми строки лучшие жизненные впечатления, и в них гораздо больше смысла, чем ты можешь себе представить. Каждое слово здесь имеет праотца в виде аллюзий и отсылок ко всему тому, что когда-то составляло суть моего существования, ведь я приехал из Нью-Орлеана и жил в Токио прежде, чем поселиться рядом с Сакамаки. Ты знаешь, что Нью-Орлеан – вечный город для тех, кто ценит вампирскую прозу, и, как бы мы не старались хранить в тайне существование нас как расы, наиболее сведущие и проницательные из смертных всё же угадали, что этот город на берегу Миссисипи стал прибежищем для многих из нас. Многих, и, возможно, - самых талантливых. Так что мне будет очень приятно знать, что ты, возможно, оценишь это небольшое творение, ибо Нью-Орлеан – это моя вторая родина, а в том, что ты читала про него в вампирских романчиках смертных, я уверен, ибо из нашего первого разговора я понял, что ты – весьма начитанная персона. Прости, что больше не могу писать тебе: некогда, меня зовут мои дела, которые всегда не терпят отлагательств. Я написал бы больше, ибо знаю, что ты можешь быть благосклонной к тому, кто искренен по отношению к тебе: это качество я заметил в тебе сразу. Надо сказать, что оно – одно из самых ценных качеств у людей, во всяком случае, эту черту человеческого характера ценят многие вампиры, в том числе и Сакамаки. Не удивляюсь, почему Канато выбрал именно тебя. Очень жаль, что он был первым, а не я, поскольку… Ну, буду до конца откровенен: видимо, Вечность создала тебя для меня раньше, но я, как обычно бывает со мной и моими поисками счастья, опоздал с твоим обнаружением. Искренне твой, Дэн». Чем дольше Мелисса читала, тем больше краска заливала её лицо. Не потому, что она не привыкла к тому, что на неё обращают внимание, просто она начала осознавать то, какой опасности подвергаются она и Дэн ввиду сложившейся ситуации. «Из огня да в полымя», - в который раз подумала невеста, понимая, что тот, которого она, благодаря небесам, рассматривала как нового приятеля или даже друга, о котором давно и втайне мечтала, стал внезапно тем, кто претендует на её сердце. Это ввергало её в меланхолию, от которой, как показалось девушке, она избавилась, стоило ей только хорошо повеселиться и переварить свои впечатления по возвращение в поместье Сакамаки. Всё развивалось по традиционному, заданному сценарию, и Мелисса, которая почти уже привыкла к тому, что имеет прочную основу во влюблённости в своего жениха, пришла к выводу, что, возможно, страсти в мире вампиров почти такие же, как и в человеческом – по сути, во всяком случае, если не по силе: по силе они были наверняка ещё сильней, вот почему опасность, которая исходила от того письма (последнее буквально дышало ею) казалось невесте тем, что так грубо возмутило её покой своей неожиданной и столь пламенной откровенностью. Мелисса не винила Дэна: по-видимому, он просто не знал, на что способен был Канато, и это причиняло ей тем больше душевного дискомфорта, чем больше она понимала, что за этими строками стоит нечто большее, чем просто признание в глубокой симпатии, возможно, даже в любви. Девушка в какой-то степени начинала понимать душу вампира, понимать то, что скрывается между слов и между строк, и теперь лихорадочно пыталась сообразить, как действовать дальше. Ведь даже если у невесты был свой поверенный, эта тайна их сообщения со школьным симпатягой не могла долго быть тайной, и огласка была бы позором не только для неё, а, возможно, разожгла бы кровавую рознь между кланами. Так что Мелисса, подумав, дрожащей рукой набросала на розовом пергаменте (похожий пергамент очень любила Мелисса Воланс, и этот атрибут остался неизменным в поместье с тех лет, в которых подруги недавно побывали, и в которые последняя была ещё жива) несколько строк. Они, по мнению девушки, смогли бы убедить её нового знакомого больше не подвергать их обоих такому серьёзному риску. Вот эти строки: «Дэн! Мне очень приятно было получить твои цветы. Если бы то, что стоит за твоим чувством, было бы тем, что нам по-настоящему нужно, я была бы просто счастлива. Однако по некоторым причинам (которые, возможно, сознаёшь и ты), нам не следует общаться так открыто. Я не представляю, откуда у тебя взялась такая решимость и такие подробные сведения касательно моей тайной жизни (я имею в виду то, что ты узнал о моей способности общаться через поверенных, и я надеюсь, что эта тайна тоже останется между нами, равно как и факт нашего общения), но мне бы очень хотелось – твоей же безопасности ради – чтобы ты не предпринимал больше таких беспокойных действий относительно меня. Как видишь, я не резка, просто я открыта максимально, ибо прекрасно понимаю твои чувства, и мне очень не хотелось бы потерять тебя как друга, которого, как мне кажется, я искала пусть и не целую вечность, но всю свою жизнь. Поверь, мне это очень важно. Мелисса». Мелисса запечатала листок в конверт, по традиции сбрызнув его смесью перечного экстракта, разбавленного нотой цитрусовой свежести, символизирующей скромность, и заложила письмо в пакетик с шоколадными конфетами, весьма милыми на вид, который и передала слуге (Мичи явился спустя несколько секунд, призванный золотистым колокольчиком, который Канато подарил Мелиссе, явно не подозревая о том, с какими целями последняя будет его использовать) с просьбой доставить этот подарок Дэну как можно скорее. Слуга молча поклонился и ушёл – как раз вовремя, ибо Мелисса, обладавшая чутким слухом, услышала на лестнице шаги и с замиранием сердца села на кровать, делая вид, что расчёсывает свои прекрасные волосы.