Невесты для вампиров

Мелисса просидела допоздна в своей комнате, перелистывая большого формата, великолепно отделанный экземпляр «Гептамерона» Маргариты Навварской издания XIX века. Ей очень нравилось золотое тиснение на синем фоне, золотые и серебряные цветы, пущенные по краям обложки. Что было и говорить про превосходные украшения-орнаменты на каждой странице, которые вдобавок были испещрены вычурными, раззолоченными и щедро раскрашенными заставками… Бесспорно, раньше издательская деятельность, несмотря на отторгнутый прерафаэлитами печатный процесс викторианской эпохи, была на высоте. Некоторые экземпляры этого труда французской принцессы, которые Канато принёс Мелиссе из библиотеки по просьбе невесты, оказались очень кстати и соответствовали её настроению – меняющемуся довольно часто, и девушке вспомнилось то, как Дориан Грей заказал себе множество изданий «A rebours» Гюисманса, этой «библии декаданса», обложки которых так же должны были навевать соответствующее состояние духа – в зависимости от погоды за окном или различной окраски мечтательности, на которые настраивалась внутренняя арфа прославленного лондонского денди. В какой-то степени «Гептамерон» был подобием знаменитой работы Боккаччо, только склонял к сентиментальной и вместе с тем ироничной задумчивости, ведь книга повествовала о том, «какие проделки совершали женщины, чтобы обмануть мужчин, и мужчины, чтобы обмануть женщин». Любовный психологизм, которым отличалось сочинение Маргариты, был близок Мелиссе хотя бы по той простой причине, что ей давно уже хотелось иметь личное пространство, но, ввиду проницательности вампиров, это было практически невозможно, поэтому она отдавалась мечтательным грёзам и находила себе утешение в трудах древних баснопевцев, которые сумели оставить свой след в веках. Парламанта, которая была едва ли не главным действующим лицом этих повестей, и которая была несчастна в браке, казалась Мелиссе её подобием, равно как девушка могла предположить, что этого персонажа автор списала с самой себя. «Гептамерон» Мелисса попросила для развлечения и лёгкого чтения, однако и предположить не могла, что он окажется в её спальне вместе с другими известными книгами эпохи Возрождения в тот самый момент, когда невеста сама окажется в очень странной ситуации, сродни ситуации выбора, и, с другой стороны – ситуации, в которой выбора она не имела. Вот так вот, листая тяжёлые, пропитанные каким-то странным ароматом старинные страницы книги, Мелисса, не замечая уже ни перипетий сюжета, ни иллюстраций, которые ранее занимали её едва ли не больше, чем повествование, не уставала размышлять о том, как ей быть теперь, когда под угрозой оказалась дружба с человеком, к которому она прониклась большой симпатией и которая одновременно вызывала у неё некоторое смятение. Смятение было вызвано сообщением Канато касательно Дэна, которое Мелисса прокручивала в голове уже, наверное, раз сотый. Не удержавшись от соблазна отмолчаться некоторое время от ответа на письмо, которое Дэн прислал ей сегодня утром, несмотря на предостережение девушки в своём последнем послании, Мелисса всё же засела за стол и, взяв пузырек с красными чернилами (почему она выбрала именно этот цвет, ей и самой было непонятно), принялась строчить письмо, в котором задала вампиру несколько вопросов, ответы на которые, по её мнению, развеяли бы некоторые её сомнения, которые возникли у невесты по ходу размышления над словами Канато. Письмо получилось длинным, но содержательным, и Мелисса отметила в нём сходство с теми дневниковыми записями, которые она обычно вела, когда у неё выпадало на то свободное время, хотя в последние дни оно выпадало ей не так уж и часто. С чистой совестью (Мелисса успокаивала себя тем, что, может быть, набравшись мудрости из «Гептамерона», она сумеет вывести Дэна на откровенность) девушка запечатала конверт и вызвала поверенного. Однако когда она отдала последнему письмо, сердце её снова ёкнуло, и на этот раз чувство, которое сопроводило этот кульбит, было не очень-то и приятным. Дэн был весьма галантным кавалером, и Мелиссе очень не хотелось верить в то, что он мог кого-то обидеть, хотя она уже давно перестала удивляться выходкам бессмертных, для многих из которых смертная жизнь не значила почти ничего. Поэтому невеста, перебирая в руках небольшой живой портбукет, собранный из мелких цветочков, который прислал ей в подарок Дэн, долго раздумывала, что бы мог значить этот подбор цветов. Иногда ей казалось, что здесь всё же таится какой-то подвох, и она долго, почти всё утро после того, как получила этот подарок, листала энциклопедию символизма и языка цветов в попытках расшифровать возможное послание или коварный умысел, но ничего, кроме галантного проявления симпатии со стороны Дэна из своего анализа она не сумела выудить. Дэн был превосходным художником, и невеста любовалась на его виньетки и карикатуры на возмущённого Канато в коридоре школы едва ли не дольше, чем на иллюстрации к книге королевы Наварры. «Уж у него-то наверняка было время попрактиковаться», - с некоторой завистью подумала Мелисса. Девушке вообще казалось, что самое благодарное занятие, которому можно было бы посвятить свою Вечность, было совершенствование своих талантов в различных областях, и когда невеста думала об этой удивительной возможности, она даже начинала желать, чтобы её поскорее обратили. Дэн в своих письмах выражался странно, даже страннее, чем иногда Сакамаки, изображая стиль общения ушедших эпох. В какие времена и в каких странах он сумел нахвататься такой лексики, Мелисса не могла понять, однако в его устах это звучало очень необычно и интересно. Девушка развлекала себя тем, что выписывала особо непонятные выражения в своей дневник, а потом справлялась в словаре, что значит то или иное слово или оборот. Где-то проглядывала латинская образность, где-то – древнегреческий юмор, некоторые выражения были заимствованы из старофранцузского и голландского языков, иные вообще она так и не смогла обнаружить нигде, даже в самых учёных книгах, посвящённых филологическим изысканиям (эти книги стояли на самых дальних полках библиотеки, ибо были востребованы менее всего большинством из жителей поместья, и, чтобы добраться до этих отдалённых хранилищ, Мелиссе несколько раз пришлось крупно рисковать здоровьем, а то и жизнью: ведь она предприняла подвиг этого исследования в одиночку, без кого-то, кто смог бы поддержать стремянку, пока она буквально парила под потолком). Так что Мелисса, которая нашла свою родную душу в женщине, сумевшей оставить миру столь замечательное произведение, как «Гептамерон», предавалась фантазиям, почти не заботясь о будущем дне и о тонкостях отношений с женихом. Под конец вечера, когда она обдумывала то, что написала Дэну, почти все её мысли оказались сконцентрированы на новом друге, и невеста забыла, что Канато обещал показать ей одну старинную комнату, которая до этого всегда была заперта на ключ. Спохватилась Мелисса тогда, когда прошло уже полчаса после назначенного времени встречи в гостиной этажом ниже. Избавляясь второпях от того, что могло послужить причиной подозрений – от черновиков писем и бумаг, в которых невеста проводила свои сравнения между любовными реминисценциями на Овидия и Катулла, которыми была так богата лирика Дэна, включавшего в свои письма длинные стихи-песни, - Мелисса радовалась, что наконец-то она сможет освободиться хотя бы на время от гнетущего чувства неизвестности и отдаться всей душой новому приключению.