Каждому свое, или Обычные будни Паскаля

      — Где он? Где он? ГДЕ ОН?!       Мещанин резко схватил Догматика за ворот рубашки и с силой встряхнул. Очки бездушного прагматика съехали набок, а в глазах промелькнул... Неужели это страх? Мещанин не был силен в эмоциях, но уловил некое колебание уверенности Догматика в своем превосходстве. Однако не стоит его винить в сдаче позиций без боя, ведь не каждый день видишь, как вечно робеющее лицо перекашивается от решительного гнева. Наверняка можно сказать лишь то, что Догматик был искренне удивлен: откуда у Мещанина столько смелости, чтобы не просто озвучить свой вопрос, но еще и повысить голос на старшего?       — Что. Ты. Творишь, — наконец выдавил из себя Догматик. Он довольно быстро справился с потрясением и отчеканенные им слова были не столько вопросом, сколько претензией на главенство. Без лишних движений он строго скосил глаза на руки Мещанина. Последний на удивление лишь усилил хватку.       — Спасаю своего друга!       — Нет. Сейчас ты на меня кричишь, — непререкаемым тоном отрезал Догматик. Он словно заглаживал свою оплошность в неоперативном реагировании на внезапный бунт, отчего его следующий вопрос вновь звучал как утверждение. — И я хочу знать, почему ты тратишь столько энергии на бессмысленный процесс.       Глаза Мещанина отдавали нездоровым блеском. Его руки дрожали как в лихорадке, сильнее сминая ворот рубашки Догматика, а в душе клокотало пламя Роковой Горы. В напряженной тишине его голос звенел яростью.       — «Почему»? Да потому что я хоть что-то пытаюсь сделать! «Бессмысленный процесс»... Бессмысленный, понимаешь?! Тебе просто плевать с высокой башни на то, что случится с кем-то из нас. Ты воспринимаешь нас как должное, как какую-то константу из своих заумных книжек. Но мы переменные, целиком и полностью. И с нами может произойти что угодно. Эта простая возможность не посещала твою умную голову?       Догматик упрямо молчал. На истерику Мещанина он реагировал лишь ходившими на щеках желваками. Оставалось только гадать, сколько нелестных слов было проглочено им во избежание ответа на столь явную провокацию.       — Уйми себя, — спустя минуту процедил Догматик, едва повысив голос. Он все-таки отцепил от своей рубашки напряженного до предела Мещанина и слегка оттолкнул его. Мещанин так и не опустил руки, продолжая стоять напротив Догматика со стиснутыми кулаками. Он смотрел будто сквозь своего старшего брата, который сейчас походил скорее на бесчувственного тюремщика, нежели на мудрого наставника. Это был хладнокровный и беспринципный фаталист, в котором здравый смысл граничил с безразличием. — Актер наверняка задержался у какого-то друга и скоро вернется. А ты понапрасну сходишь с ума. Твой рассудок помутнен, и мыслить адекватно ты не в состоянии. Витаешь где-то в другой реальности, не спускаясь на землю. Может, в этом твоя проблема? О такой возможности твоя горячая голова не соизволила подумать?       Мещанин отшатнулся, как от пощечины. Он просто стоял и хватал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, едва оставаясь в сознании от такого давления со стороны сильнейшего. И дело тут даже не в авторитете Догматика, а в том, что он сказал правду. Мещанин не знал, да и не хотел знать, как Догматику удалось так близко подобраться к его самому сокровенному секрету. Хотя, конечно, это было видно и невооруженным взглядом. Он ведь сам состоял из сплошной нерешительности и беспокойства. Но это была лишь верхушка айсберга. Своими корнями робость уходила глубоко в его основную способность — видеть альтернативы. Для кого-то способность полезная, для кого-то нет. Мещанин же считал ее своим благословением и проклятием одновременно. С одной стороны, она помогала ему не зачерстветь и не допускала равнодушия, как говорил Актер при очередной своей утешающей реплике. С другой же, как верно подметил Догматик, эта способность не давала здраво мыслить и спокойно принимать решения без лишних душевных метаний. Ведь, в самом деле, имея богатое воображение на пару с Актером, Мещанин мог навоображать себе неисчислимое множество альтернатив и возможностей. Но знать наверняка, какие из них осуществить стоит, а какие нет, не мог. Он боялся, хватит ли у него выдержки, терпения и главное — смелости на любую из альтернатив. Потому так и сомневался в себе, потому и медлил в принятии решений.       — ...щанин. Эй, Мещанин. Земля вызывает Мещанина!       Щелчок пальцами перед самым носом заставил вздрогнуть и моргнуть. В его поле зрения сфокусировалось озадаченное лицо Лентяя.       — А?       — Завис ты чего-то. Голодный что ли? Или не выспался?       — Я... — Мещанин заозирался. — Э-э, нет... Спасибо.       Лентяй хмыкнул.       — Да на здоровье, хоть я ничего и не предлагал. Я думал, тебе плохо. Сидишь в ступоре и не шевелишься, будто в кому впал.       Мещанин рассеянно улыбнулся грубоватому юмору Лентяя, толком не вникая в суть. Он почти ничего не замечал, а весь его мыслительный процесс был занят осознанием реальности. Настоящей реальности, а не выдуманной им самим.       Это опять случилось, думал он. Опять Мещанин провалился в кротовую нору своей фантазии. Он даже не заметил границ, поскольку для него они были крайне нечеткими. Как если бы он был дальтоником, а кто-то специально для него использовал краску похожих оттенков. «Благодаря» своей нерешительности и этой особенности не видеть границ воля Мещанина вместо воображаемой безграничной оказывалась плоской и хилой, а сам Мещанин — жалким подобием Царя. Пожалуй, одни лишь утешения Актера спасали его от всепоглощающего отчаяния и неверия в свои силы. И пропажа своего последнего остова очень пугала.       Мещанин уже давно расправился с журналами и заметил, что Актер сильно задерживается с прогулки. Такое бывало и раньше, что он уходил гулять один, для вдохновения, но так надолго Актер еще ни разу не пропадал. Хотя, может и пропадал, а он не замечал? Не суть. Важно лишь то, что теперь его нет, и надо ведь что-то делать. Но что?       Мещанин с некоторой опаской посмотрел на Догматика. Конечно, тот все еще сидел за компьютером, участвуя в какой-то интернет-баталии. Однако еще пару минут назад Мещанин был на все сто уверен, что набросился на сильнейшего, мытаря его по всем статьям. А на самом деле смелости ему только и хватало, чтобы тихонечко что-то спросить и потом слиться со стеночкой. Поэтому, памятуя о воображаемом ответе Догматика, Мещанин переключил свое внимание на Лентяя.       Флегматичный Лентяй сидел с краю дивана и увлеченно жевал ириску вместе с бумажной оберткой. Это действие настолько удивило Мещанина, что на миг он забыл, о чем волновался.       — Э-э-э... Лентяй... Прости, что мешаю, но... Почему ты не очистил конфету от обертки? Может, стоит ее снять?       — Я пытался, — ответил тот, чавкая. — Но она, видимо, уже вросла в эту ириску.       Мещанин смотрел на Лентяя с непониманием.       — И тебе не мешает... Ну, то есть, тебя все устраивает?       — А чего нет? — не понял Лентяй, вскинув брови. — Не из свинца же обертка-то, в конце концов. Да и конфета так в зубах не застревает.       Это в некотором роде буддистское отношение Лентяя к неприятностям всегда поражало Мещанина. Он понимал умом, что такой же подход помог бы избавиться от ряда проблем, но душа его не желала с этим мириться. Вечное «что, если» и великое «а вдруг» были постоянными спутниками Мещанина во всех трудных вопросах. А всякий вопрос, будь то философский спор или выбор десерта к чаю, был для него трудным. Возможно потому, что Мещанин знал цену поступкам и понимал, что каждый из них ведет к уйме самых разных последствий. И это понимание было поистине тяжкой ношей. Как любил повторять Догматик, большие знания — великие печали.       Кое-как отведя взгляд от ходящей вверх и вниз челюсти Лентяя, Мещанин полюбопытствовал:       — Так, а мы будем обедать? — он знал, что внимание Лентяя можно привлечь только одним способом. — Актера что-то долго нет, и я волнуюсь...       — Я уже поел, — Лентяй показал полупустой пакет из-под сладостей. — Ты видишь, как я постарался?       — Да, но... Я думал, может, ты еще что-то захочешь. Или, может, с нами за компанию.       — Не-е, ребят, вы уж как-нибудь без меня, — Лентяй с улыбкой погладил свой живот. — Но я точно видел где-то в холодильнике начатый батон колбасы и полбуханки хлеба.       — И когда ты это видел? — скептически изогнул бровь Мещанин.       — Сегодня утром.       — Уверен?       — Да.       — А я вот помню, что вчера вечером там еще ничего не было. И ночью точно никто не ходил в магазин и не делал бутербродов с колбасой.       — Да? Ну тогда это было не сегодня.       — Угу, не сегодня. И даже не на этой неделе.       Мещанин сложил руки на груди и с некоторой укоризной смотрел на Лентяя. Последний протянул соседу свой пакет.       — Ириску?       Мещанин замешкался, слегка нахмурившись.       — Эм... Знаешь, наверное, нет.       — Ну а чего ты хочешь?       — Я не знаю.       Лентяй уставился на друга.       — А как я тебе приготовлю то, о чем ты не можешь сказать? Я же не экстрасенс.       — Телепат, — послышалось из-за спины Догматика.       Мещанин с Лентяем обернулись на новый голос.       — Чего?       — Ты неверно использовал термин, — пояснил Догматик, продолжая что-то быстро печатать. — Под телепатией понимают гипотетическую способность мозга передавать информацию другому организму на расстоянии без известных средств коммуникации. В то время как экстрасенсорика — общий термин для обозначения всяких паранормальных форм восприятия или способностей человека.       Лентяй поскреб затылок.       — А какая разница?       Стук клавиш резко прекратился. Догматик, усиленно моргая, медленно обернулся. Его лицо почти что пылало праведным гневом.       — Как это, какая разница? Я ведь только что все объяснил!       Мещанин вжался в диван от этого взгляда, который даже не ему был адресован. Ему казалось, что он мог бы прекратить спор, даже не начиная его. В том, что инициатором спора был он сам, Мещанин почему-то даже не сомневался. «Если бы я не стал приставать тогда с расспросами к Лентяю, Догматик спокойненько сидел бы себе дальше, — в панике думал он, следя большими глазами за развернувшейся сценой. — Я должен как-то на это повлиять, я ведь могу! Но как?..»       Пока душу Мещанина бередили сомнения, Лентяй устало закатил глаза.       — Ох, ладно. Пусть будет по-твоему, — он в капитулирующем жесте вскинул руки. — Только не шуми ты попусту.       Догматик с минуту помолчал, все еще прожигая Лентяя негодующий взглядом. Но потом буркнул себе под нос: «Невежда», — и вернулся к монитору.       «Догматик, вероятно, не мог наверняка понять, что думает о нем Лентяй, а оттого и не мог решить, что делать. А был бы здесь Актер, он сразу сказал бы, что к чему, — подумал Мещанин и тут же разволновался пуще прежнего. — Актер!»       Жизнерадостного друга не было уже почти полдня, а списка всех мест, где может задержаться, он не оставил. «С Актером наверняка что-то случилось, иначе он бы уже давно вернулся! А может, он просто встретил Романтика и они весело проводят время? Тот ведь собирался устраивать в парке концерт, об этом было в журнальной афише... Так может Актер решил сходить к нему? Но почему тогда не взял нас? Ох, не к добру это... Позвонить ему или не надо? Позвонить? Нет. Но может..?»       Мещанин несколько раз набирал номер Актера и сразу сбрасывал, не решаясь тревожить друга. Но, когда заметил, что на его душевные метания ушло около получаса, почти не колеблясь нажал кнопку вызова и дождался гудков.       Ту-у-у... Ту-у-у-у... Ту-у-у-у...       С каждым длинным сигналом сердцу Мещанина становилось все неспокойнее. Там будто поселилась длинная змея и ползала, ползала, ползала, не находя покоя.       «С ним определенно что-то не так. Зачем бы ему в таком случае не брать трубку? Только если он не хочет со мной говорить, — от этой мысли Мещанину стало тошно. — Нет... Он ведь всегда так рад нам помочь. Зачем так поступать, если тебе это не нравится? Просто он не может подойти к... С ним точно что-то случилось!»       Окончательно разволновавшись, Мещанин решил, что Актера надо спасать. Но как и от чего?       Он оценивающе посмотрел на своих соседей.       Догматик вновь вернулся к своему занятию и выглядел крайне взбудораженным. Мещанин подумал, что отвлекать его снова было бы крайне неразумно. Лентяй же теперь был занят тем, что пытался разжать челюсть от цепкой сладости.       — Помогла обертка? — с сомнением спросил Мещанин.       — Нэ онэнь, — с трудом прогнусавил тот сквозь сжатые зубы.       Молчаливый Лентяй — еще более бесполезный помощник, чем Лентяй-говорун. Может он и будет менее заметен в толпе, но в случае переговоров толку от него будет ноль.       «Кого же выбрать? С Догматиком я может Актера и найду, но он ведь постоянно будет говорить мне, как и что надо делать. А если я буду с ним не согласен? Я ведь тогда все испорчу! И сделаю возможно и без того нелегкую ситуацию Актера еще труднее. Не-ет. А Лентяй попросту не полезет в опасность. Ему ведь нужна твердая рука, как у Догматика. Он не захочет слушать моих указаний... А в одиночку с этой проблемой мне не справиться. Что же делать?!»       Теребя в руках телефон, Мещанин обводил рассеянным взглядом пространство, пока не наткнулся на один из журналов Актера. На его обложке красовался мотивирующий слоган известной фирмы: «Просто сделай это!»       «Верно, — решился Мещанин и встал. — Надо действовать. Ведь если не я, то кто?»