Каждому свое, или Обычные будни Паскаля

      Стена. Опять глухая стена.       В темноте Сухарь на ощупь двигался вперед, ища выход. Но он то и дело натыкался на гладкие стены без единого окна или двери. Что-то подсказывало, что он уже бывал здесь и, кажется, не раз, но выхода так и не находил. Как же ему тогда удавалось выбраться? Сухарь не мог вспомнить, как ни старался.       Наконец-то окно. Но нет, оно замуровано...       Сухарь поискал хоть какую-то щелочку, но не нашел. Вздохнув, он двинулся дальше.       Этот бедолага не знал, сколько минут или часов он так бродил по темной комнате, натыкаясь время от времени на забитые окна и двери. Но в какой-то момент вокруг стало светлеть. Источника света нигде не было, лишь предметы в помещении стали четче, как и сами стены.       Но где же они теперь?       Сухарь, замерев, следил, как стены постепенно становились прозрачнее, будто таяли на глазах. А за ними... Сухарь проглотил крик потрясения и ужаса. Лица. Сотни лиц кривились и щурились, будто выискивали его в исчезающей темноте. Сухарь попятился и обвел глазами углы комнаты, где он мог бы спрятаться от них. Но в какой-то момент оказалось, что это не комната, а клетка. Люди стали находить его взглядом и тыкали в него пальцем, говоря: «Покажи! Ну же!» Сухарь не мог понять, чего от него ждут, лишь затравленно озирался по сторонам. Зрителям это не понравилось. Они стали кричать и обзывать его. Самые дерзкие бросались объедками и плевались. И ломились, ломились, ломились внутрь с горящим взглядом. Они дичали прямо на глазах.       С каждым мгновением становилось все светлее, и прутья, почти невидимые, но окружавшие его отовсюду, еле сдерживали людей за пределами клетки. Лес рук тянулся к нему сквозь решетку своими скрюченными пальцами - они мотались, загребали и хватали воздух, скребли по невидимой поверхности когтями... Это были уже не люди. Сухарь, стараясь не терять присутствие духа, сильно сосредоточился и попытался стать невидимым. У него такое обычно неплохо получалось, но сейчас очень мешал весь этот балаган вокруг, и все усилия были тщетны.       Сухарь на своей шкуре прочувствовал, каково это на самом деле быть животным в зоопарке. Его трясло мелкой дрожью, но он не мог и шага ступить. Только ждать, когда трещащие прутья сломаются и его поглотит волна чудовищных полчищ...       — А-а!       Сухарь будто со стороны услышал свой вскрик и резко подхватился. Перед его глазами сгустилась прежняя темнота, но в ней проглядывали очертания знакомых предметов спальни. Его лицо покрывали липкие капельки пота, а ноги запутались в одеяле. Железный привкус на губах подсказывал, что он прокусил их до крови. Опять.       Стараясь никого не разбудить, Сухарь поднялся на ноги и тихо прокрался в ванную. Он прикрыл за собой дверь и уставился в зеркало. Зрелище малоприятное: осунувшееся лицо, темные круги под глазами, кровоточащая губа.       — Просто мечта, — прокомментировал он вслух.       А ведь раньше такого не было. Сухарь помнил, что еще недавно, даже когда он пребывал в напряженном состоянии, Собственник с Дворянином следили, чтобы он не терял божеский вид. И более-менее это срабатывало. До какого-то момента.       Пока Сухарь почти машинально приводил себя в порядок, попутно молясь, чтобы Собственник на утро не увидел этого удручающего вида, он размышлял. Выбор предмета для раздумий был невелик: увиденный сон или давешнее фиаско во время долгожданного знакомства. Из двух зол он выбрал меньшее.       Сны Сухаря все до единого были реалистичны и зачастую отображали некогда произошедшие события. Будь то обычный рабочий день или тихий семейный праздник, Собственник, с аппетитом уплетающий жюльен, или Школяр, разглядывающий пособие «для чайников». Или же Дворянин, выступающий посредником в семейных спорах и отстаивающий мнение Сухаря, хоть он того и не просил.       Однако, не всегда его сны были столь же прямолинейны и точны. Ему часто снились иносказательные видения, сны-аллегории, вызванные происходящими вокруг событиями. Поутру они нередко озадачивали Сухаря, заставляя его подолгу ломать голову. Но ничто не шло в сравнении с кошмарами, от которых он пробуждался в холодном поту да так и лежал до самого утра, не смыкая глаз. Чаще всего сон был один и тот же: заколоченный дом с запертыми дверьми, превращающийся в арену страстей. Не то, чтобы Сухарь обладал хорошей памятью, особенно на эмоции, скорее даже наоборот. Но когда подобное сумасшествие происходит едва ли не каждую ночь, это поневоле отпечатается в памяти и будет все сильнее потрошить нервы. И как выбраться из этого порочного круга, Сухарь не знал, а помочь ему в этом было некому.       Конечно, Сухарь не делился снами со своей семьей. Несмотря на томительные переживания, он не хотел никому навязываться. К тому же, было просто жутко вообразить, как бы они отреагировали на его «небылицы». Да и если Сухарь расскажет им, то что получит в ответ? Самый неравнодушный к нему Дворянин посоветует не бояться и ободрит какой-то мотивирующей речью. Но как это поможет не переживать? От наименее чутких членов семьи и ожидать нечего. Ведь Школяр не будет знать, что ему сказать и как помочь, в крайнем случае, сошлется на Собственника. Ну а последний одним махом «решит» проблему: вкусной по его мнению едой и долгим сном. И если что-то будет не так, то он не переспросит, а Сухарь сам не скажет.       Так он и варился в соку собственных чувств и эмоций, не зная толком, «как их готовить». А с некоторых пор в его эмоциональное варево один человек стал подбрасывать совершенно новые, незнакомые специи, которые вызывали совсем неожиданный отклик в поведении Сухаря.       Вот все-таки умеет он сам себе мозг взрывать. Равно как и переходить от плохого к худшему, причем даже особо не стараясь. Сухарь как-то попытался объяснить причину своего нервного состояния Школяру, на что последний прямо заявил: «Знаешь, Собственник говорит, что ты мазохист. И, по-моему, он прав». Теперь же он был склонен согласиться с этим мнением. А как назвать иначе того, кто в принципе не может спокойно существовать, как тот же Школяр, почти со всем соглашаясь, или как Собственник делать то, что захочется, наплевав на реакцию остальных. Сухарь с чего-то решил, что Актер поймет его. Но когда тот при встрече раскрыл поведение Сухаря как на ладони, ему стало страшно неуютно, будто это не собеседник, а он сам оказался в свете софитов, в своем кошмаре наяву. Он понял, что просто физически не может общаться с другими людьми. Да кто он такой в сравнении с таким красавцем и мастером на все руки, как Собственник? Или таким умелым посредником с широкими взглядами, как Дворянин? Даже Школяр не создавал столько проблем в их семье, как это делал Сухарь. Чего по сравнению с ними он заслуживал? Наверное, лишь жалости. От этого осознания становилось тошно. Он ждал другого от Актера. Чего конкретно — Сухарь и сам не знал, но явно не этого. Возможно ли, что слова Актера подняли какой-то тяжелый подводный камень из его памяти? То, о чем ему еще не доводилось думать и... чувствовать? Сухарь не знал, но понимал, что больше этого не вытерпит. Тогда он был готов провалиться сквозь землю, раствориться навеки в той темноте, лишь бы не переживать это снова. Его нутро вопило, перемалываясь в адской мясорубке, но вслух он смог выдавить лишь несколько слов. В итоге Сухарь прогнал Актера. Теперь он не видел вообще никаких положительных перспектив для себя, а уж о внимании Актера можно было и вовсе забыть.       Сухарь неотрывно сверлил взглядом свое отражение в зеркале. Кому мог бы он понравиться, с такой неуверенностью в себе? И что хорошего получилось с того, что он равнялся на сильных личностей? Он по прежнему оставался «сухарем» с комком каких-то непонятных ощущений в груди, способным время от времени самопроизвольно взрываться. Он попросту не знал, что с ними делать. Может, и не стоило отказываться от жалости Актера, но Дворянин бы такое не одобрил. Он, правда, всегда подавал пример того, что надо верить в людей, тогда и люди будут оправдывать ожидания и надежды, возложенные на них. Но жалости Дворянин никогда не проявлял. Из его уст можно было слышать о справедливости, равном распределении обязанностей, равноправии и прочем, но никак не о проявлении чувств. И, поскольку Дворянин был идеальным сочетанием мягкости и уверенности в себе, Сухарь брал пример именно с него. Только вот к чему это привело?       Измученный человек накрыл лицо руками и присел на ванну. Он не раз думал, прав ли он в своем поведении. Хотя куда там — он был одержим мыслями о том, как его воспринимают другие, а также правомерностью своей реакции на это восприятие. Замкнутый порочный круг, не иначе. Но по-другому Сухарь жить не мог. Да и можно ли назвать подобное существование жизнью — тоже оставалось под вопросом. А как же ему хотелось просто жить...       Сухарю вдруг вспомнился вчерашний момент в парке. Актер просто лежал и пел. Собственник тогда сказал, что голос у него слишком тихий и слабый, чем заслужил максимально возможный убийственный взгляд от Сухаря. Он тогда не знал, почему Актер исполнял песню не на публику, когда мог бы собирать вокруг себя большие шумные компании подобно Романтику. Но такая уединенность и отстраненность ото всех понравилась Сухарю. Он нашел в ней что-то знакомое. Как, впрочем, и в другие случаи наблюдений за Актером.       Сухарь встречал Актера на улице, в магазине, в кафе, однажды даже в больнице. Но почти всегда он был не один — либо в кругу семьи, либо с Романтиком. Ну и «встречал» тоже громко сказано, скорее видел издалека. Он улавливал наклон головы Актера при разговоре, когда тот внимательно слушал собеседника, его улыбку при встрече с друзьями, его сведенные «домиком» брови у постели больного и прочее. Сухарь считал, что из всех движений Актера можно было составить многотомный справочник, ведь каждое выражение лица, каждый его жест наверняка значил что-то свое. Возможно, Сухарь бы так и поступил, если бы знал, что именно все они значат. А еще, он сделал бы эту книгу своим настольным пособием, шпаргалкой в общении с людьми. Как же это могло бы ему...       — Хватит ворон считать.       Сухарь подорвался с места, вытянув руки по швам. В дверном проеме комнаты появилось лицо Собственника, которое как-то хмуро смотрело на туалетного затворника.       — Так, пока ты не слился с занавеской, дуй на кухню, все уже стынет.       Похолодевший Сухарь машинально кивнул. Когда Собственник недовольно хмыкнул и скрылся из ванной комнаты, Сухарь глубоко вздохнул. Он не удивился тому, что пропустил общий подъем. В последнее время он нередко оказывался в такой ситуации, когда выпадал из реального течения времени.       — Что день грядущий мне готовит, — пробормотал Сухарь, покидая свое убежище. А про себя подумал, что все его мысли о «если бы» — лишь пустые мечты.       Ведь они были слишком идеальны, чтобы быть правдой.