Ты рядом

      Если бы она взяла эту чашечку с обжигающим кофе и вылила мне на голову, а потом похлопала дружески по плечу и спела какую-нибудь весёлую песенку, я была бы шокирована меньше. По-моему, мы были точной копией друг друга: её шок передался мне, потому что я тоже округлила глаза, да так ровно, словно по циркулю чертили. Воцарилось тяжёлое молчание, разряжаемое лёгкой музыкой, наполняющей кафе. Костия оказалась более сильной, потому что после покашливания всё же смогла выдавить из себя вопрос:       — Это тебе так Лекса сказала?       Я чувствовала себя ужасно глупо. То, что Костия не врёт, я поняла сразу: так бесподобно сыграть удивление не смог бы никто. Я молчала. Молчала и не знала, что сказать, потому что крыть было нечем. Девушка немного оправилась, поёрзала на стуле, сцепив перед собой красивые руки настолько сильно, что побелели костяшки пальцев.       — Я никогда не встречалась с Уэллсом. Кларк, — мягко прокатилось моё имя у неё на языке. — Честное слово, я хотела поговорить о другом, но не знала, что Лекса до сих пор… — она осеклась.       — До сих пор что? — с трудом услышала я свой голос как бы со стороны.       На лице Костии выступило сожаление. Она вообще разбивала все стереотипы о бывших девушках: наглые стервы, желающие сделать больно всем последующим возлюбленным их половинок. Костия смотрела на меня серыми глазами, в которых светились ум и сочувствие. На секунду у меня мелькнула мысль, что на месте Лексы я бы тоже в неё… Нет, ничего. Девушка беспомощно прикусила нижнюю губу.        — Если не секрет, что она тебе сказала?       — О тебе?       — Ну, в целом о наших отношениях, об Уэллсе?       «Наших отношениях?» — завопил кто-то очень ревнивый внутри меня, сжигая яростным огнём все внутренности. Я, словно под гипнозом, изучала лицо Костии. Имела ли я право обсуждать Лексу за её спиной? «Имела ли она право тебе врать? — продолжил тот же голос чуть громче. «А она мне врала?» — «Про наркотики не сказала!»       Костия терпеливо ждала, наблюдая, как на моём лице проступает попеременно то растерянность, то злость, то отчаяние.       — А если я не хочу обсуждать с тобой что-либо? — с усилием заставила я прямо взглянуть на неё. Она внимательно посмотрела на меня:       — Я же не вправе тебя заставить, верно? — она опустила глаза, бросив тень ресниц на лицо; аккуратно поводила ложечкой в чашке, вытащила и положила рядом, на салфетку. Я машинально отметила все её действия в голове. Напряжение между нами возросло настолько, что было практически осязаемым. Мне ужасно хотелось уйти, но что-то останавливало.       — Думаю, ты хороший человек, — начала Костия, не дождавшись от меня ответа.       — С чего ты взяла? — недоверчиво ощетинилась я, не принимая её комплимент.       — Иначе Лекса не изменилась бы так, — пожала она плечами (опять, да прекрати ты так делать!)       — Откуда ты знаешь? Вы же не общаетесь!       — Пересекались пару раз.       Я стиснула зубы, ожидая дальнейшего рассказа.       — И что же?       — И я подумала, что ты правда можешь ей помочь.       — С чем?       — Как я уже говорила, Лекса — наркоманка.       — Бывшая! — вырвалось у меня.       — Бывшая, — мягко, как ребёнку, который капризничает, отрицая очевидные вещи, улыбнулась мне она. — И я очень хочу, чтобы так и оставалось.       — ???       — Она очень восприимчивая девушка.       Меня убивало то, как Костия говорила о Лексе, о моей (!) Лексе: с несомненной любовью, заботой; Костия знала Лексу вдоль и поперёк, могла объяснить любой её поступок. Я почувствовала пустоту внутри себя, когда поняла, что мне до этого очень и очень далеко. Если вообще я когда-нибудь смогу так разбираться в ней.       — Мы встречались с ней довольно долго, прости, если что-то тебя ранит; сейчас у нас дружеские отношения.       Я вспомнила, как Лекса рассказывала о том, что Костия объявилась в конце весны, начала ей звонить, просить о встрече… Кто из них врёт?       — С Уэллсом мы действительно знакомы, это наш одногруппник. Лекса как-то заболела, мы учились на 4-м курсе, мне и Уэллсу достался проект на двоих. Лекса сходила с ума от ревности, хотя, конечно, между нами ничего не могло быть: мне нужна была только она. Лекса дико переживала, отказывалась меня видеть, обвиняя в том, чего не было. Уэллса она на дух не переносила, хотя до этого мы втроём почти дружили; мне пришлось снизить уровень общения с ним до минимального. Я знала, что потеряю, расставшись с Лексой, поэтому шла на уступки ей во всём. Ты, наверное, уже поняла, какой она может быть, — тепло, с ноткой грусти сказала Костия, задумчиво уставившись в кружку, не заботясь о том, что напиток остывал. — О наркотиках я узнала от Ани. Я долго не могла понять, в чём причина резких перепадов её настроения: она могла примчаться ко мне ночью с цветами, а могла игнорировать неделями, забивая на учёбу; как она закончила университет — для меня вообще загадка. Она сдала все сессии досрочно, но это полностью заслуга отца, который очнулся и взялся за неё крепко. На неё не могла повлиять даже бабушка, которую Лекса очень любит. Ей просто снесло крышу. К концу четвёртого курса она уже принимала тяжёлые наркотики, — поморщилась от воспоминаний Костия. — Это был самый ужасный период в моей жизни: я вытаскивала её из притонов, в последний раз она обезумела, не понимала, что творит, размахивала руками, кричала, что никуда не пойдёт, что я сломала ей жизнь. Было страшно видеть, как человек, которого ты любишь, превращается в ничто.       Костия помолчала, потом машинально погладила левое предплечье.       — Её немного отрезвил тот случай, когда она ударила меня, в приступе злости. Я забрала её в очередной раз из какого-то наркопритона, мне повезло: через два дня его накрыла полиция. Я бы с ума сошла, если бы Лексу посадили. Привезла её домой, пыталась уложить спать, позвонила Ане, чтобы она приехала: одной мне справиться с ней было не под силу. Она крушила всё, что попадалось ей на глаза, перебила кучу посуды, потом швырнула в меня осколок.       Я подавленно молчала, отказываясь верить услышанному, но глаза Костии были наполнены такой болью, что сомнений не оставалось: это правда.       — Мне рассекло кожу, пошла кровь. Залила весь пол, Лекса словно немного очнулась: бросилась извиняться, даже пыталась искалечить себя в знак раскаяния. Видела у неё на запястье небольшой шрам?       — Да, — заторможенно ответила я. — Лекса говорила, что напоролась на ножницы.       — Ну, в её репертуаре, — горько усмехнулась Костия. — Она схватила осколок тарелки или чашки, не помню точно, стала резать себе кожу, я её остановила. Боже, не знаю, как мы вообще это вынесли. Когда приехала Аня, то чуть в обморок не упала: вся кухня была разгромлена, мы с Лексой сидели на полу, она истерично рыдала, прося у меня прощения, а я до смерти боялась, что она что-то сделает с собой. После этого она пообещала бросить. В начале пятого курса всё было более или менее хорошо: Лекса успокоилась, мы с ней съездили в Детройт к нашей общей знакомой, погостили у её семьи пару недель, я пыталась увезти Лексу от всего, что могло спровоцировать её снова принимать наркотики. Она была идеальной: каждый раз, стоило мне только о чём-то её попросить, она кидалась без слов, словно заглаживая вину за ту боль, которую причинила. Не отходила от меня ни на шаг, а я от неё. Я думала, что всё наладилось, но потом у неё заболела бабушка. Лекса очень нервничала, винила в этом себя, снова сорвалась и начала принимать наркотики. Я умоляла её этого не делать, плакала, грозила тем, что уйду: всё бесполезно. Она словно уходила от всех проблем, которые её окружали. Она безумно боится одиночества, боится боли: не физической, а именно душевной.       Я вспомнила, как Лекса отреагировала на мою ревность по поводу Костии, как она, сломанная пополам от боли, корчилась около стены, протягивая бессильно руки, шепча, чтобы я не уходила. Как она побелела, увидев меня и Финна. Меня затошнило.       — Она жила будто в придуманном мире, — продолжала Костия. — С ней невозможно было говорить серьёзно. Она всё переводила в шутку, даже если не была под дозой. Я устала от такого, к зиме я была вымотана: Лекса могла позвонить в три часа ночи с просьбой забрать её от очередных друзей; я выполняла все совместные проекты одна, умоляя преподавателей принять у неё зачёты, говоря, что она болеет. Уверена, некоторые догадывались, в чём дело, но, так как до этого Лекса блестяще училась, шли ей навстречу. Я бы простила ей всё: знала, что нельзя бросать её в таком состоянии, может, винила в чём-то себя, проклинала тот момент, когда взяла этот чёртов проект с Уэллсом… если бы не он, возможно, мы с Лексой были бы … Прости, — покраснела она. — В смысле, Лекса была бы нормальной и не прошла через весь этот ад, протащив также через него родителей и друзей. Один раз я приехала домой (Лекса иногда ночевала у себя, но я старалась, чтобы этого не было, потому что это означало, что она где-то шляется), а там… В общем, она потом извинялась и говорила, что не знает, как эта девушка попала в квартиру, как они очутились в нашей с ней постели…       Голос Костии сорвался, она быстро провела рукой по лицу, смахивая слёзы.       — Мне… Мне очень жаль, — дотронулась я до её холодной руки. Господи, сколько она перенесла? Почему Лекса… Как такое вообще? У меня в голове была полная сумятица, но передо мной сидел человек, который прошёл через ад, иначе не назовёшь.       — Всё нормально, — собралась с силами Костия. — Этого я не простила. Я забрала документы из университета, потому что только так можно было заставить Лексу лечь в больницу: я поставила ультиматум: или она ложится на лечение, или я ухожу из её жизни. (Лексу всегда бесили разговоры о клинике, она кричала, что адекватная, что может завязать сама, если захочет. Просто белела от злости, когда я говорила об этом.) Она думала, что я хочу её испугать. Поэтому мне пришлось идти до конца. После этого она легла в больницу, где-то в конце января… Я держала связь с Аней, она мне сообщала, в каком состоянии Лекса. Её сильно потряс мой уход, Аня рассказывала, что Лекса послушно принимала все препараты, выписанные врачом, но была словно зомби. Я не могла вернуться к ней: слишком тяжело было видеть её после того, как она… Ну, ты понимаешь. Боже, она даже не знала, как зовут ту девушку! Просто притащила первую встречную в нашу квартиру!       Костия сжала изящными пальцами виски, болезненно прислушиваясь к пульсации, прикрыла глаза.       — Кларк, с тобой она ожила.       — Что? — я встрепенулась, потому что уже забыла, о чём мы говорили, погружённая в историю сидящей напротив девушки.       — Я знала, что с Лексой у нас больше ничего не может быть. Она тоже: такое не забывают. Мы не виделись около четырёх месяцев, когда мне позвонила Аня. Она сказала, что Лекса позвонила ей, плакала, словно случилось что-то невероятно страшное. Сестра переживала: Лекса так изменилась после лечения, мы все очень боялись нового витка очередного круга ада. Я не смогла отказаться от неё, поехала к её дому, встретила её на улице, она ничего не соображала: шла, словно пьяная, лицо белое, тяжело дышала. Еле-еле мне удалось заставить её зайти домой. Она сначала даже не поняла, кто перед ней. Я дала ей выпить таблетку, уложила спать. — Костия помолчала. — Это было в день, когда она призналась тебе в своих чувствах.       — Ты ответила мне по телефону, — медленно протянула я.       — Я прекрасно знала, что никакого проекта нет, — криво улыбнулась Костия, скользнув взглядом по стенам кафе. — Я знаю всех знакомых Лексы наизусть, я знаю, когда ей больно, когда ей одиноко, когда ей хорошо. И я знаю голос человека, который боится, что совершил ошибку, — прямо взглянула она на меня. — Такой голос был у тебя.       Я, чуть покраснев, отвела взгляд:       — Она тебе рассказала?       — С утра, очень сумбурно. Аня приехала, чтобы остаться на ночь с ней, а я обещала заехать. Я успокоила, как могла, Лексу. Она сидела, как испуганный ребёнок, у которого вот-вот отберут любимую игрушку. Сказала, что ты ей очень нравишься, — с трудом всё же призналась Костия, хотя было видно, что ей тяжело об этом говорить. — Я видела, сколько жизни у неё в глазах, в них читалось желание двигаться дальше, изменить всё, что было, исправить ошибки. Поэтому я молилась, чтобы ты ей перезвонила; успокоила ей, рассказав о твоём звонке. Она почти утешилась, согласилась с тем, что тебе нужно время. Лекса очень прислушивается к моему мнению, — извиняющимся тоном произнесла девушка, осторожно посмотрев на меня. — Я попросила её дать тебе шанс, потому что… Не знаю, Кларк. Может, это прозвучит дико, но я почувствовала, что ты — тот человек, который её спасёт окончательно. Я люблю Лексу. Но уже как человека, за которого несу ответственность. Она мне дорога, я всегда её поддержу, поэтому и встретилась с тобой.       Я приподняла бровь, не понимая, о чём она.       — Кларк, она умрёт без тебя, — просто сказала Костия.       Я вытаращила глаза, напуганная её тоном.        — Ты вернула её к жизни, поэтому я прошу: будь рядом, не оставляй её. Я в курсе о том недоразумении с Финном, но то, как страдает Лекса — невозможно видеть. Она старается этого не показывать, прячется за стеной из шуток, разыгрывает роль простой девчонки, но внутри… Кларк, это такая бездна любви, которую ей кому-то нужно отдать, это столько эмоций, чувственности! Пожалуйста, будь с ней рядом. Она не выдержит, если ты уйдёшь.       — Я не собиралась уходить, — скривилась я.       — Знаю, просто хотела предупредить насчёт того, что было с ней в прошлом. И не пугайся из-за её недавнего приступа, — мягко попросила Костия.       — Откуда ты?..       — Она всё рассказывает сестре, а Аня делится со мной. Я знаю, что Лекса была ужасно напугана тем, что ты узнаешь о наркотиках. Нервничала и не решалась тебе рассказать, хотя обещала мне. Поэтому не вини её: она очень впечатлительная.       — Честно, я не знаю, что сказать, — вздохнула я, повозив кружку по столу, чтобы потянуть время. — Я люблю её.       — Тогда больше ничего не надо говорить, — озарилось улыбкой лицо Костии. — Возможно, не надо было всего этого тебе рассказывать, но теперь ты знаешь, что ты такое для неё. Лекс очень тебя любит.       — Лекс?       — Ну да, а что?       — Я тоже так её называю, — горько усмехнулась я.       — У тебя нет повода для ревности, — проникновенно сказала Костия. — Думаю, при другом раскладе мы были бы хорошими друзьями.       Я промолчала. Мне нужно было переварить всё услышанное. По итогу, получается, что Лекса мне всё-таки врала. И нехило врала. Да что там, она придумала себе абсолютно другую жизнь!       — Кларк, знаю, тебе тяжело всё это сейчас принять. Но наберись терпения. Не оставляй её, она того стоит.       У меня зазвонил телефон. Лекса. Костия деликатно кашлянула:       — Пойду схожу… Эмн… Помою руки.       — Спасибо, — благодарно посмотрела я на неё, провожая взглядом её удаляющуюся фигуру. — Да, Лекс.       — Даже не буду в очередной раз напоминать, что у моего имени есть финальная гласная буква….       — И правильно.       «Потом швырнула в меня осколок», — пронеслось в моей голове.       — А просто спрошу одну важную вещь!       — Какую?       «Она безумно боится одиночества».       — Когда ты ушла из квартиры, ты помыла посуду?       — Немножко.       — Тогда предоставляю тебе шанс вечером домыть её! — торжественно объявила Лекса. — Приедешь?       «Она прячется за стеной из шуток».       — Приеду.       — Отлично, скучаю по тебе.       — И я по тебе.       — Кларк, я же говорила с помытой посудой, а не с тобой!       — Спать сегодня будешь тоже с ней.       — Это какое-то извращение, — поморщилась Лекса. — Может, оставим всё по-старому?       — Хорошо, — вздохнула я. — Оставим всё, как было.       Она и понятия не имела, что я говорю не о нашем сегодняшнем вечере.