Шарфы и прочие неприятности Кацуки Юри

      День не задался с самого утра. Сначала он полночи сидел с докладом по ЗоТИ, а потом оказалось, что Якову он не понравился. Видите ли, слишком много теории, но мало практики. Да какая уж там практика!       Ещё и Пхичит. Ну, на самом деле, уже всегда Пхичит. Бесило то, как быстро он сходился с людьми вокруг, как беззаботно дарил им свою улыбку и тепло, как не видел ничего странного в дружеских объятиях… Это бесило настолько, что при виде очередного примера дружелюбности тайца, у Ли всё вспыхивало в груди неизвестным холодным огнём. То, что это ревность, он не знал, а объяснить это было некому — Сынгыль всегда был один и, кажется, не особо-то и стремился сбиваться в дружеские кучки. Люди вокруг видели это и благоразумно не совались. Все, кроме Пхичита, который казался ну совсем особенным. Ещё с первого курса, когда двенадцатилетний Ли увидел загорелого ярко улыбающегося мальчика за столом Пуффендуя, он понял, что Чуланонт — особенный. Ну не могут обычные люди будто бы лучиться счастьем и греть не хуже солнца. А Пхичит, вот, мог.       В общем-то, после этого он про тайца забыл, появились другие заботы. Например, нужно всегда было всё делать на высший балл. Мама Сынгыля — взрослая уважаемая волшебница — всегда холодно разъясняла сыну: если ты не лучший, то ты никакой. Мама всегда была авторитетом (в отличие от отца, который пытался было робко что-то сказать про личные желания, но сдался под напором жены), поэтому Ли серьёзно — насколько маленький мальчик это может — кивал и запоминал. Надо всегда быть лучшим.       Но мама не говорила, что это так сложно.       Настроение было испорчено. Он потратил всю ночь впустую, делая доклад, который не оценили по достоинству. Он даже с этим не справился! Может, мама и была права, когда год назад, недовольно глядя на табель сына, в котором среди пятёрок затесалась одна четвёрка, назвала его «разочарованием».       «Ты должен больше стараться!» — Кричала она, хотя сын и так только и делает, что учится.       «Безответственный ребёнок!» — Который вкладывает все силы в то, что делает.       «Сплошное разочарование» — Хотя он один из лучших на факультете.       Но не лучший же.       — Победитель должен быть один, — тихо бормочет себе под нос Сынгыль, вспоминая давно въевшиеся в корку мозга слова, — только один.       — Ты что-то сказал? — Пхичит как из воздуха вылез. Стоит, улыбается и смотрит так… влюбленно? Сынгылю становится неуютно, взгляд смущает, но в то же время льстит. Неужели Пхичит смотрит так на всех? И на хилого японца, и на этого американца Лео с его китайским дружком? Неужели всем так ярко улыбается?       Внутри снова вспыхнуло холодное пламя. Улыбка тайца так раздражала, что хотелось стереть её с загорелого лица, а ещё лучше — впиться в пухлые губы и целовать до мушек перед глазами… стоп, что? Ли тряхнул головой. Не помогло. Зажмурился, открыл глаза. Снова мимо — взгляд всё время соскальзывал к манящим губам, растянутым в ненавистную улыбку.       — Раздражает.       — Что, прости? — Улыбка на лице Пхичита нервно дёрнулась, а потом и вовсе пропала, глаза же удивлённо распахнулись.       — Я сказал, что ты раздражаешь, — слова вылетали сами, прежде чем Сынгыль успевал понять, сколько в них неправильного. — Постоянно улыбаешься, неприлично громко смеёшься, да и вообще, шумный донельзя, а эта твоя любовь к интернету… Не понимаю, почему у тебя до сих пор телефон не отобрали?       Нет, нет, не то! Это не то, что он хотел сказать! Пусть Пхичит смеётся, улыбается, хлопает его по плечу — но только его! Только Сынгыля. Ли хочется крикнуть: «Просто свети только для меня! Будь только со мной!»       Но слова не лезут, дышать трудно.       Спокойно. Это же Пхичит — вечно улыбающийся мальчик-солнышко. Сейчас он, как всегда, улыбнётся, спросит, в чём дело, и предложит выпить чаю. Того самого, с апельсинами… Но Пхичит почему-то молчал. Смотрел так непривычно растерянно, а в глазах читалось столько неизвестных Сынгылю — но явно несчастливых — эмоций.       — Э-эй… — вышло тихо, даже как-то жалко. Пхичит, видимо, этого даже не услышал.       — Да, прости… Ну, это, увидимся, наверное… — сипло пробормотал таец, натянул повыше шарф и обогнул Ли, чуть ли не вылетая из зала.       Это сбило с толку. Надо было, наверное, побежать за ним, остановить, объясниться, но Сынгыль не смог сдвинуться с места. Он всё испортил.       Всё.       Испортил.       Кореец медленно повернулся, заглядывая в зеркало. Так и есть — холодные, ледяные глаза, которые он впервые в жизни ненавидел. Раньше они помогали — удобно было скрывать от матери свои слабости. Но теперь…       Чёрт. Что делать? У Сынгыля никогда не было друзей, он понятия не имел, как нужно извиняться за грубые слова.       «Может, подарить цветы?» — лихорадочно думал он, стараясь припомнить, что делали его родители, когда ругались. Увы, выходило так, что они никогда и не мирились или делали это вне поле зрения Сынгыля.       Впервые в жизни хотелось выть от безнадёжности, от незнания того, как следует поступить.       Сынгыль ведь так был счастлив, когда улыбчивый парень начал увиваться за ним. Нет, сначала это, конечно, раздражало — Пхичит, сметая все границы личного пространства, вертелся рядом, отвлекал, слишком ярко светил… Потом до Сынгыля дошло, что с ним пытаются подружиться, но что в таких случаях стоит делать, он не знал. Поэтому просто позволил Пхичиту быть рядом, иногда разговаривал с ним, гулял…       Когда Пхичит внезапно признался в любви — Ли безумно обрадовался. Впервые в жизни к нему привязались! То, что это были иного рода чувства, он и не подозревал.       Но вслед за эйфорией пришло другое чувство — названия ему Сынгыль не знал, но оно холодным пламенем разгоралось внутри каждый раз, когда Чуланонт кому-то улыбался, с кем-то веселился, кому-то нравился… Это чувство было настолько сильным, что хотелось надеть на Пхичита мантию-невидимку и спрятать. Ото всех и даже от себя. Ли боялся своих желаний, считал их странными, ненужными, мешающими. С такими эмоциями невозможно учиться, а ведь успеваемость должна быть на первом месте.       «Да какая уж там успеваемость!» — взвыл внутренний голос. Как можно думать сейчас об учёбе?! Он обидел друга неосторожными словами, потушил солнце и не знает, как исправить ситуацию!       Ли вцепился в собственные волосы, почувствовав аморальное желание побиться головой об стенку. Такому мама его точно не учила. Да и к жизни, как оказалось, не очень подготовила.       — Эй, ты в порядке?       Ли вздрагивает, резко выпрямляясь по струнке и немного загнанно смотря в сторону говорящего. Парень кажется смутно знакомым — вроде бы один из этих русских слизеринцев…       — Ты… — Сынгыль чуть щурится, даже не пытаясь вспомнить его имя — бесполезно. Он запоминает только сильных противников (например, Виктора) или Пхичита (потому что он исключение из всех правил корейца).       — Георгий, — кивает русский и улыбается, — с тобой всё хорошо? Может, проводить к мадам Помфри?       — Не твоё дело, — колкость, как защитный механизм, снова вылетает прежде чем он успевает обдумать.       — Не моё, — Попович кивает, — но ты выглядишь так, будто бы тебе очень больно. Я просто хочу помочь.       — Зачем кому-то безвозмездно помогать незнакомым людям? — Ли недоверчиво косится на странного человека, который на корню перерубает всё устои мамы.       — Ну, Виктор называет это широкой русской душой, — хохотнул Георгий, на что Ли дёрнулся. Логическая цепочка была до ужаса простой: Виктор — Юри — Пхичит. Пхичит.       — Надеюсь, Виктор или Юрий тут не причём? — Нахмурился Попович, заметив перемену настроения, — а то они могут… Многое могут. Прямо как моя Анечка, — парень мечтательно закатил глаза, — она тоже многое умела, только в хорошем ключе…       О какой такой Анечке идёт речь, Ли не понимал. Он вообще перестал понимать мир, а в голове кружилось мантрой «Пхичит, Пхичит, Пхичит».       Кажется, один раз он проговорил это вслух. Георгий прекратил воспевать никому не известную Анечку и удивлённо посмотрел на Сынгыля.       — Тебя обидел Пхичит?       Сама эта фраза была до ужаса нелепой. Чтобы Пхичит и кого-то обидел? Скорее Хагрид возненавидит разных монстров, а Снейп полюбит свою работу.       — Нет… — слова снова давались с трудом, но на этот раз хотя бы не лились оскорбления. — Это… это я его обидел, но не знаю, что теперь делать.       Почему он вообще начал советоваться с незнакомым человеком, Сынгыль не понимал. Может быть, это просто Георгий распространял ауру непоколебимого спокойствия, которой хотелось верить. Может, он выслушает, поможет?       Георгий и правда выслушал, вмиг стал серьёзным и сосредоточенным.       — Тут всё просто, тебе надо извиниться. От чистого сердца сказать «прости» и… Ну, было бы неплохо объяснить причины своих поступков, чтобы в будущем больше не было непониманий на этой почве.       Георгий, казалось, был старше Ли лет на десять, не меньше, хотя выглядел, конечно, одногодкой. Но глаза у него были мудрые, с долей тоски и снежных русских метелей. И слова были простыми, понятными и до боли нужными.       — А цветы дарить не надо? — Всё же решил уточнить Сынгыль. Всё-таки он ещё многого не понимал в общении с людьми.       — Смотри по обстоятельствам. Если ты его на свидание хочешь позвать, то можно, а извиняться лучше безо всякого фарса, а просто — от души.       Ли кивнул.       Понятно, от души. Что ж, в свете последних событий это будет ой как не легко. Но ради Пхичита он обязан постараться.       — Спасибо, — выдавил Сынгыль из себя такие непривычные слова.       — Удачи, — Георгий легонько хлопнул его по плечу и одобряюще улыбнулся.       Сынгыль кивнул парню и почти бодро направился… А, собственно, куда ему идти? Ли замер. И правда, если вдуматься, то он понятия не имел, где сейчас может быть таец. Перебрав в голове вариантов двадцать, начиная с его комнаты и заканчивая Запретным лесом, Сынгыль всё же остановился на комнате Пхичита. Посмотрит там, а если парня не будет, то, может, его сосед подскажет. Кивнув самому себе, кореец отправился в сторону пуффендуйского крыла, но чем ближе он подходил, тем менее уверенным себя чувствовал. Что он ему скажет? Как извиниться? А вдруг Пхичит его не простит?       Георгий сказал говорить от чистого сердца, но как это? Сынгыль никогда такого не делал, а мама об этом не рассказывала. Она вообще мало затрагивала тему эмоций людей, ее больше интересовали прибыль и успех.       Подходя к комнате Пхичита, Ли уже думал о том, что извиниться можно будет и завтра… или послезавтра… Но сбежать ему не дал появившийся Виктор.       — Знаешь, — Никифоров остановился перед ним, смотря непривычно серьёзно, — не знаю, что у вас там произошло, но не веди себя, как идиот и исправляй ситуацию. Так он забирает мои драгоценные минуты с Юри, — а потом, помолчав, всё же добавил, — да и улыбка у Пхичита красивая.       Внутри Сынгыля снова вспыхнуло холодное пламя. Конечно, у Пхичита красивая улыбка, но она принадлежит Ли и никому больше. Страх испарился, оставляя на месте себя желание обладать. Он хотел, чтобы Пхичит был только с ним, и он этого добьётся.       Дверь открыли не сразу. А когда открыли, чуть было не захлопнули снова прямо перед носом у Сынгыля. Тот просунул ногу и хмуро уставился на Кацуки. Юри вздрогнул.       — Я к Пхичиту. — Ли чисто на автомате обвел комнату взглядом, натыкаясь взглядом на маленькую фигурку, свернувшуюся на кровати Юри. Так, это тоже надо будет исправить.       — Нет, — неожиданно твёрдо отрезал Кацуки, но тут же стушевался под ледяным взглядом и поспешил исправиться, — он недавно заснул, оставь. Хватит с него переживаний на сегодня.       Переживаний.       Это слово резануло по сердцу, и Сынгыль понял: не оставит.       Отодвинуть Кацуки рукой — легче лёгкого. Он не тяжёлый, хотя и чуточку полноватый, да и не строптивый, как Плисецкий, например. Только ойкнул тихо, неловко покачнувшись, но лезть больше не стал, хотя смотрел необычно пристально. Сынгыль понял — один неверный шаг, и его выставят отсюда, но сдаваться не собирался.       Пхичит и правда спал, свернувшись и немного хмурясь во сне. Это было непривычно настолько, что Ли даже чуть не забыл изначальную причину его прихода. При нём Пхичит всегда улыбался, но, видимо, только Кацуки был достоин видеть иные эмоции тайца. Это злило, но в уме внезапно сложилась картинка, на детали которой Сынгыль раньше не обращал внимания. Пхичит ведь пытался открыться ему, пытался показать себя настоящего, довериться, но Ли был слишком глуп, чтобы понять это. Чёрт.       — Пхичит.       Чуланонт вздрогнул, открыл глаза и подскочил на кровати, растеряно смотря то на собранного Сынгыля, то на виноватого Юри.       — Надо поговорить, — продолжал тем временем Ли. Таец неуверенно прикусил губу, сделал попытку улыбнуться — не получилось. Юри позади тихо вздохнул и вышел, прикрывая за собой дверь. Судя по шуму в коридоре, его тут же поймал Виктор.       — Я… Я не хотел этого говорить, — Сынгыль осторожно прикоснулся рукой к загорелой щеке.       Говори от самого сердца, говори от души, ну же!       — На самом деле, мне нравится твоя улыбка. Она волшебна. И ты тоже… Ты тоже мне нравишься. С ней или без неё — не важно.       Пхичит завороженно смотрел в потеплевшие на время глаза, жадно вслушиваясь в бархатистый голос.       — Ты простишь меня?       — А ты будешь со мной? — Выпалил Чуланонт, хватаясь за руку корейца, как утопающий за соломинку.       Сынгыль не позволил себе заминки, сжимая его руку в ответ и слегка улыбаясь.       — Буду.       И от этих простых слов, от радостного смеха Пхичита, от его объятий стало так легко и хорошо. От Пхичита пахло солнцем и чем-то неизвестным пока Сынгылю, но про себя он подумал, что это, наверное, любовь.       «Учёба — не главное, — решил для себя парень, — с сегодняшнего дня Пхичит — важнее».       Важнее, чем все наставления мамы про ответственность и учёбу, важнее её недовольства, важнее, потому что это, ну, Пхичит. И Сынгыль его, вроде как, любит. А то, что он ещё почти ничего не знает о человеческих чувствах — это ерунда. Пхичит научит.