Добро пожаловать домой

В следующие несколько дней Теппей убедился, что в анкете Ханамии на сайте «Фукуро» не было сказано ни слова неправды. Он действительно любил горький шоколад, например — Теппей вспомнил об этом на следующий после их примирения вечер, когда после работы зашел в магазин что-нибудь купить. Еда в доме была — Ханамия, как оказалось, заказал все, что ему было нужно для готовки, накануне, но Теппею хотелось его чем-нибудь порадовать. Тогда-то он и вспомнил про горький шоколад — и купил несколько плиток, как простого горького, так и с добавками: с миндалем, апельсинами, горьким перцем. И вина купил — почему-то ему показалось, что Ханамия должен любить вино, непременно красное сухое. С вином он, как выяснилось, ошибся, а вот с шоколадом не прогадал — Ханамия, увидев шоколад, без слов обвил его шею руками и поцеловал взасос, а потом взгрызся в плитку. Развлечь интеллектуальной беседой Ханамия тоже мог, еще как. Каждый вечер он отнимал у Теппея телефон — за покупками, в том числе мобильником для него, решено было отправиться на выходных, — зачитывался лентами новостей, а потом принимался их комментировать в таких выражениях, что Теппей начинал в конце концов умирать от смеха. Если под «ярким и взрывным» характером составители профиля подразумевали постоянную смену настроения, то и это было правдой. Ханамия мог ластиться, как заправский кот, а через минуту начать язвить так, словно напрашивался, чтобы ему дали в зубы. Теппея, впрочем, это не особенно напрягало — из колеи это его не выбивало, а Ханамии, по его мнению, шло. Главное, что общая атмосфера по-прежнему оставалась мирной. Еще временами Ханамия впадал в мрачное, угрюмое состояние, в котором, как быстро понял Теппей, к нему лучше было вообще не подходить. Что происходит, он не объяснял, и Теппей решил для себя, что эти периоды связаны с нынешним статусом Ханамии и тем, что он так ничего и не узнал о своем напарнике. Про себя Теппей полагал, что напарник Ханамию просто и незамысловато кинул — зачем делиться деньгами, если есть такая прекрасная возможность забрать себе все? — но вслух решил об этом не говорить. В графе «сексуальные предпочтения» тоже не наврали, хотя, конечно, годового голодания не учли. Теппей искренне полагал, что после случившегося в воскресенье ему еще долго ничего не обломится, а то, что было в понедельник, предпочел считать актом доброй воли. Он ошибся — Ханамия был слишком голоден до секса, чтобы это можно было счесть просто исполнением контракта. На следующий же день они трахнулись прямо на кухне — после ужина Ханамия, составив посуду в раковину, уселся Теппею на колени, и они начали целоваться и целовались до тех пор, пока Ханамия, порыкивая, не начал стягивать с Теппея штаны. Теппею тоже в тот момент было не до мыслей о том, что они на кухне, что тут неудобно и нет смазки. Пять минут спустя Ханамия, поскуливая, надевался на его член, а в воздухе стоял горьковатый запах оливкового масла. Теппей одной рукой обнимал его за талию, вжимая в себя, а второй зарывался в волосы на затылке. И целовал. У Ханамии были совершенно обалденные губы — пухлые, мягкие, невозможно притягательные. Примерно два часа спустя эти губы были на члене Теппея. Сосал Ханамия так, словно через член пытался высосать из Теппея душу — и, пожалуй, Теппей бы ему это позволил. Он не мог припомнить, когда в последний раз в жизни у него был такой совершенный партнер. Наверное, никогда. Следующим утром они проснулись «ложечкой» — Ханамия прижимался спиной к его груди. Теппей поцеловал его в затылок, крепко обняв — он ничего не имел в виду, он собирался тут же подняться и уйти, невзирая на намечающийся стояк, но тут Ханамия прижался к нему, потеревшись задницей. Теппей принялся обцеловывать его затылок и шею, и Ханамия прогнулся в пояснице, прижимаясь плотнее, застонал… Две минуты спустя он лежал на животе, широко раскидав ноги, и стонал в голос, протяжно и сладко, а Теппей вбивался в него, мягкого, сонного, раскрытого. Голова кружилась, никакого контроля над собой не осталось и в помине. Теппей повалился на спину Ханамии, когда оба кончили, и так и лежал еще какое-то время, ощущая, как вздрагивает под ним Ханамия. Это было совершенно. И даже своенравие Ханамии, также упомянутое в анкете, не было неправдой. Он решительно отказался провожать Теппея на работу, заявив, что утром недееспособен. — Ага, а трахаться по утрам ты, тем не менее, не против, — фыркнул Теппей. Ханамия и бровью не повел. — Так это ж ты меня трахаешь, я просто лежу. Но самая эпичная разборка произошла у них насчет посуды. Вечером следующего за примирением дня Теппей обнаружил, что грязная посуда, включая ту, что осталась с вечера накануне, так и стоит в раковине немытая. — Ханамия, — сказал он, — а посуду ты принципиально не моешь? На него посмотрели недоумевающим взглядом. — Я не нашел посудомоечную машину. — Ее нет, — кивнул Теппей. Ханамия пожал плечами. — И как я должен мыть посуду без машины? — Ну, — Теппею пришлось прикусить щеку изнутри, чтобы не рассмеяться, — руками? В лице Ханамии мелькнул ужас. — Не умею и учиться не собираюсь. Либо покупай посудомоечную машину, либо мой сам! Забавно, но Теппей, похоже, оказался тем самым «любителем своенравных партнеров», о которых говорилось в анкете. Он ничего не имел против того, чтобы помыть посуду — или даже купить посудомоечную машину в перспективе, — и собираться утром одному ему тоже было не сложно. Ханамия, в конце концов, очень уж мило спал, и у Теппея быстро появилось обыкновение перед тем, как уйти, заходить в спальню и целовать его. Из домашних дел Ханамия не пренебрегал только готовкой — а мог бы, наверное, и того не делать, Теппей бы не расстроился, для него никогда не было проблемой купить готовой еды, заказать что-нибудь или приготовить самому. Более всего его радовало, как изменилась атмосфера в доме, каким спокойным, общительным, своеобразно ласковым стал Ханамия. Это было ценнее еды и чистой посуды. В пятницу вечером Теппей пришел домой, притащив с собой папку с документами по делу. Слушание приближалось, а он понятия не имел, как намерен отстаивать интересы своей клиентки. На мировую она по-прежнему не соглашалась. Правда, уже на пороге квартиры он подумал, что поработать на выходных вряд ли удасться. Запахи стояли такие, что во рту моментально скопилась слюна. — Я дома! — позвал он и начал разуваться. Из кухни раздался голос Ханамии: — Добро пожаловать! У меня тут процесс, прости. — Не спеши, — ответил Теппей, снимая пальто. Пиджак он кинул на спинку дивана в гостиной и прошел на кухню. На плите что-то яростно шипело в большой сковороде. Ханамия в огромных кухонных перчатках вынимал из духовки противень. — Полезешь — убью, — предупредил он, сгружая противень на разделочный стол. — Давай, переодевайся и приходи, мне нужна помощь. — Ханамия, это что, пирожные? — изумился Теппей. — Эклеры, — с досадой в голосе отозвался Ханамия. — Не рассчитал время. Давай быстрее, говорю же, помощь нужна. Вскоре Теппей сидел за столом с кулинарным шприцом в руках, начиняя эклеры кремом, а Ханамия со скоростью профессионального повара крошил салатные листья. Поставил миску на стол, забрал у Теппея готовые пирожные, стремительно полил их шоколадной глазурью и наконец подал основное блюдо — два огромных куска мяса, по одному на каждого. — Передержал, — сообщил он с досадой, разрезая кусок. Со среза потек розовый сок — если Ханамия и передержал мясо, то заметно это было только ему самому. — Ешь, пока горячее, — рыкнул Ханамия, и только тут Теппей сообразил, что совершенно залип на его руки и то, как он жует. Отведя глаза, Теппей отрезал кусочек мяса и положил в рот. Оно было совершенно без специй — чистое мясо, едва обжаренное с двух сторон, наполняющее рот сладковатым соком с привкусом крови. Теппей прожевал, проглотил и с изумлением уставился на Ханамию. Вид у того был исключительно самодовольный. — Вкусно! — Еще бы нет, — фыркнул Ханамия. — Мясо же. Но вообще, было бы лучше, если бы ты дал мне ключи, и я мог бы выходить из дома и сам покупать еду, а не ждать, пока привезут неизвестно что. Теппей прожевал следующий кусок молча. Ханамия, не дождавшись ответа, фыркнул и помотал головой. — Нет, серьезно? Ты думаешь, я сбегу? Теппей вздохнул. — Наверное, нет, не думаю. Прости, я… — он помотал головой, собираясь. — Я сделаю тебе ключи, конечно. Прости. — Да хватит уже, — буркнул Ханамия. — Салат вон жри. Потянувшись к нему, Теппей поцеловал его в висок — Ханамия не отстранился. — Вино, которое ты на днях притащил, — сказал он, не глядя на Теппея, — открывай его. — Мне показалось, ты не любишь красное вино. — Специально — не люблю, — пожал плечами Ханамия. — А под мясо — самое то. Давай, открывай. Вино было, по мнению Теппея, вкусным, но Ханамия наморщил нос и пообещал научить его выбирать нормальное. Поев, они перебрались в гостиную, и Теппей предложил научить Ханамию играть в кой-кой, а Ханамия неожиданно согласился. Комбинации он запомнил стремительно, и собирать их навострился очень быстро, но карта ему не шла катастрофически. — Это потому что ты осторожничаешь, — с удовольствием сказал Теппей, выиграв сет. — Ханафуда любит тех, кто идет «кой-кой»! — Идиотов, то есть? — Ханамия ткнул его кулаком в бок. — Еще раз! Они потянули жребий, и Теппей, как и в первый раз, оказался раздающим. Ханамия, пока он мешал карты, спросил: — На что играем? — На раздевание? — предложил Теппей, улыбаясь. — После каждого раунда? — Замерзнем, — фыркнул Ханамия. — Тогда пошли в спальню, включим кондиционер. Ханамия рассмеялся и легко поднялся на ноги. — Пойдет. В спальне они устроились на кровати. Ханамия сегодня, похоже, сдался холоду, царящему в квартире — на нем были старые домашние штаны Теппея и его же футболка. Как уже успел выяснить Теппей, у Ханамии было какое-то количество одежды — но она за год успела ему опротиветь. В одежде Теппея, которая была велика ему на пару размеров, даже штаны, хотя Теппей носил их еще в старшей школе, Ханамия выглядел еще более тощим, чем обычно, и Теппей старался не очень залипать на то, как футболка то и дело сползает с плеча. — Кой-кой, — сказал он, когда к «сакуре» пришла «чашка». У него на руках была «луна», и он рассчитывал разыграть и ее. — Три синих ленты, — Ханамия сладко улыбнулся. — Закончил. — Ну вот, — Теппей потянул футболку через голову. — Я же говорил — ты не рискуешь! — Две карты осталось на руках, — Ханамия перевернул свои. — Так и знал, что «луна» у тебя. Что за дурацкая игра, в которой не выходит вся колода? Сосчитать же невозможно! Он смешал карты и раздал их заново. Следующий раунд он тоже выиграл, и Теппей расстался с носком. Зато третий — проиграл и, ухмыляясь, снял штаны. — А на кону-то что? — спохватился Теппей. Ханамия полулежал, вытянув ноги, и ему было довольно проблематично на них не залипать. — Желание, — Ханамия ухмыльнулся и добавил: — И не делай такое лицо — желание в койке. — Что-то мне уже страшно, — пробормотал Теппей. Ханамия рассмеялся. — Думаешь, я захочу тебя выпороть? — Это будет честно. Ханамия фыркнул и ничего не ответил. Следующие два раунда Теппей проиграл удивительно глупо. В основном потому, что продолжал залипать на ноги Ханамии. — Если ты поддаешься, я оторву тебе голову, — пообещал Ханамия, сдавая карты. — Прости, — покаялся Теппей — на нем из одежды теперь были только трусы. — Ты без штанов — это диверсия. — Ну хоть у меня мозги есть, — пробормотал Ханамия. — И я могу играть с мужиком без штанов. Впрочем, следующий тур быстро сбил с него спесь — Теппей выиграл, дважды удвоив счет. Ханамия, шипя, снял носок, на следующем раунде — второй. Потом он продул снова — и лишился майки. — Ну, что? — спросил Теппей, улыбаясь как сумасшедший и сдавая карты. Ханамия скалился, глаза у него горели. — Решающий? Решающий раунд кончился ничьей. Раздали снова — и у Теппея перехватило дыхание, когда он заглянул в свои карты. — Двойное тенхо, — объявил он слабым голосом и открыл карты. — Да блин, — прошипел Ханамия, бросая карты. Вид у него был раздосадованный. — Что ты за везунчик такой… Он одним движением стянул с себя трусы и улегся, раскинув ноги. — Ну? Что пожелает господин? Не сводя с него глаз, Теппей тоже разделся и улегся сверху, опираясь на руки. Ханамия смотрел на него настороженным взглядом. — У меня много желаний, — сообщил Теппей. — Но больше всего мне бы хотелось, чтобы ты был со мной честным. Ханамия выгнул бровь. — Договаривались на желание в койке. — А я это и имею в виду, — Теппей улыбнулся и поцеловал его в кончик носа. — Просто если ты захочешь чего-нибудь… да даже выпороть меня, например — я бы хотел, чтобы ты об этом сказал. — Хорошо, — Ханамия заложил руки за голову, глядя на него с насмешкой. — И ты прям исполнишь? — Ну да. — Тогда отсоси мне. Теппей фыркнул. — Не напугал. И, быстро поцеловав Ханамию в губы, сполз ниже. У Ханамии был плоский, ввалившийся живот — от его худобы, от того, как прощупывались под кожей ребра, как выступали тазовые кости, Теппея даже потряхивало. Хотелось облапать Ханамию со всех сторон, общупать, обтрогать. Теппей запустил ладони ему под спину, с силой провел от лопаток до задницы. Ханамия выдохнул. — Какие же огромные… — прошептал он. В ответ Теппей огладил его по бокам до подмышек, вырвав новый вздох, по животу и груди вернулся вниз, провел руками по бедрам. — Ты не был таким худым в школе, — прошептал он, прежде чем лизнуть головку члена. Ханамия ахнул, вскинув бедра. — Пытался качаться, — отозвался он неровным голосом. — Тогда еще не понимал, что бесполезно. — Хотел быть большим и сильным? — Теппей провел языком по его члену от яиц до головки, не сводя с Ханамии глаз, любуясь, как тот запрокидывает голову. — Ага, вроде тебя. Тогда бы мне никто не был нужен… смотрел бы на себя в зеркало и дрочил. Теппей рассмеялся и подул на головку его члена, с удовольствием услышав, как у Ханамии сбилось дыхание. — Врешь ты все. Судя по тому, как ты цепляешься за мои плечи, когда я тебя трахаю, тебе бы не хватало. Он накрыл член ртом, сжимая губы, и Ханамия застонал и вцепился руками ему в волосы. Теппей расслабился, позволяя себя направлять, и тут же почувствовал, как головка члена уперлась ему в заднюю стенку глотки. — Если я скажу, — голос Ханамии срывался, — что никогда не мечтал об этом, это будет неправдой. Прикрыв глаза, Теппей чуть сдвинул голову, глубоко вдохнул. На мгновение ему показалось, что ничего не выйдет — но нет, получилось. Член скользнул в горло, тело прошила острая дрожь. Совершенно некстати в голове мелькнула мысль, что он неправильно израсходовал свое желание… надо было просить Ханамию трахнуть его, он чертовски давно не был снизу. Эти мысли вызывали новую волну дрожи, и Теппей низко застонал горлом. Над его головой ахнул Ханамия. Пальцы сильнее впились в волосы, притягивая Теппея ближе, насаживая его горлом на член. Вторая рука легла на шею под подбородком, бережно погладила — и Теппей сам толкнулся вперед. Это было восхитительное, почти забытое ощущение подчинения. Ханамия трахал его в горло, и его бережность и нежность были такими неожиданными, такими удивительными, что возбуждение Теппея странно сплеталось с признательностью и только усиливалось. Вцепившись одной рукой Ханамии в бедро, вторую Теппей сунул себе между ног, сжал собственный член. В глазах темнело, дышать было тяжело, почти невозможно. Ханамия стонал уже не переставая. Потом рука его в волосах Теппея задрожала, напряглась, Ханамия притянул его голову еще ближе, втискивая лицом себе в живот, почти лишая воздуха. Вторая рука, на шее, на мгновение сжалась. Член во рту запульсировал, и Теппей осознал, что не может дышать. Острое, невыносимое возбуждение пронизало его с макушки до пяток. Он двинул рукой, сжимая свой член — и выплеснулся в кулак, мучительно содрогаясь и пытаясь вдохнуть. Секундой спустя Ханамия выпустил его, и Теппей закашлялся, пытаясь проглотить его сперму. Часть все же потекла по подбородку вместе со слюной, и он попытался кое-как вытереться о простыню. А потом вытянулся рядом с завалившимся на спину Ханамией. — Надо было сделать это еще в школе, — сказал Ханамия после минутного молчания. — Думаешь, получилось бы? — собственный голос прозвучал хрипло. — А скажешь, нет? Пришел бы я к тебе, такой молодой и красивый, полностью в твоем вкусе, предложил бы сделать мне минет… неужели бы ты отказался? Теппей рассмеялся. — Ханамия, я тогда еще не знал, что мне нравится делать минеты. И уж тем более — кто полностью в моем вкусе. — Какая жалость, — в протяжном тоне Ханамии звучало веселье. — Ну хорошо, а если бы я пришел и предложил сделать минет тебе? Теппей задумался, глядя в потолок. — Звучит хорошо. Но не знаю, Ханамия… Мы вроде как не ладили. Ханамия рассмеялся. — Какой, как сказали бы англичане, understatement. Но правда, Киеши? Неужто отказался бы от минета? — он рассмеялся, звонко и заразно, и Теппей, улыбаясь, притянул его к себе, обнял и поцеловал в волосы. — Нет, не отказался бы. Ханамия фыркнул еще раз и затих. Теппей натянул на них одеяло. Ему было так уютно и хорошо, что он сам себе не верил. Еще через пару минут Ханамия потянулся и выключил ночник. И снова вернулся в объятия Теппея. Они лежали в теплой тишине, слушая, как шуршит кондиционер, гоняя нагретый воздух. Теппей полагал, что они оба уснут, но сон не шел ни к нему, ни, судя по всему, к Ханамии. Тот водил, явно машинально, кончиками пальцев по руке Теппея, обнимавшей его поперек живота. Потом вдруг спросил: — А если бы это был не я, а кто-то тебе незнакомый, но повел бы себя так же, ты бы купил? После паузы Теппей ответил: — Не уверен. Наверное, нет. Ты же с незнакомыми себя по-другому вел наверняка. — Пожалуй, — отозвался Ханамия со вздохом. — А почему ты спрашиваешь? — Пытаюсь понять, что я сделал не так. Эти слова странно кольнули Теппея. Зарывшись носом в загривок Ханамии, он спросил: — Со мной? Или не со мной? Ханамия не ответил, и Теппею стало тревожно. Он обнял Ханамию крепче, прошептал в затылок: — Ты хочешь что-то рассказать? Ханамия дернулся, вывернул шею, оглядываясь на него. Взгляд его показался Теппею испуганным. — С чего ты взял? — Не знаю, — ответил Теппей честно. — Ощущение. Несколько секунд Ханамия смотрел на него. Потом отвернулся. — Где-то через восемь месяцев все едва не провалилось. Пришел один мужик, немолодой, здоровый, как медведь. В первый раз мы разговаривали с ним в кабинетике. Он смотрел на меня так, что мне стало как-то нехорошо… — Ханамия хмыкнул. — Знаешь, извращенец, вроде тебя, которому что ни скажи, все как об стенку горох. В общем, я был омерзителен как мог. В какой-то момент он поймал меня за язык… — Что? — переспросил Теппей, хмурясь. — Я не понял… — Буквально, — пояснил Ханамия — в голосе его звучала ухмылка. — Схватил пальцами за язык. Потянул. И сказал, что когда купит меня — «когда», он сказал, не «если», — то первым делом отрежет мне язык. Сказал — жалко, конечно, что я не смогу облизывать его член, но и просто в рот трахать тоже нормально. — Ты испугался? — спросил Теппей, обнимая его крепче. После паузы Ханамия отозвался: — Я струхнул. Иногда бывает так, что человек угрожает, а ты смотришь на него и думаешь — да ладно, ты этого не сделаешь. А иногда бывает так, что человек даже не угрожает — просто озвучивает то, что действительно собирается сделать. И вот этот мужик — он просто озвучивал. — Он помолчал немного, потом продолжал: — Я очень боялся, что он меня просто купит, без второй встречи. Боялся, что нарвался на любителя обламывать — бывают такие. Но он пришел на вторую встречу. — К тебе в комнату, — пробурчал Теппей, чувствуя, как напрягаются челюсти. — Ага, — Ханамия кивнул. — Ты помнишь, что я тебе говорил? Вторая встреча — это такой кусочек на пробу. Можно даже ночь забронировать, только об этом мало кто знает. Вот он — знал. Наступила пауза. В теплой тишине Теппей сместил руку на грудь Ханамии — и ощутил, как в ладонь ему заполошно стучится сердце. — Не хочешь — не рассказывай… — Не хотел бы — не начал! — отрезал Ханамия. — Нет уж, слушай до конца. — Он тебя изнасиловал? — Все к тому шло. Очень здоровый черт, к тому же начал он наше общение со всякого дерьма типа «шлюха должна знать свое место», — Ханамия ухмыльнулся, — а меня такие штуки бесят. А когда я бешусь… ну, ты знаешь. В общем, — он глубоко вздохнул, — он явно собирался выебать меня грубо и насухо… хочу заметить, ты определенно выигрываешь в этом конкурсе. — Пожалуйста, Ханамия, — прошептал Теппей, прикрывая глаза, — не надо. — Хорошо, — в голосе Ханамии звучало насмешливое великодушие. — Мне оставалось одно средство, и я его применил — когда мужик достал член, я начал ржать. — А было над чем? — Ну как сказать… Кривоват и маловат для его комплекции. Никакого, в общем, криминала, но я ржал и глумился как мог. Схлопотал по роже… а потом этот урод ушел. — Ясно, — глухо отозвался Теппей и вжался носом в его затылок. От Ханамии пахло шампунем, какой-то пряностью, потом. Теппей понимал, что не имеет даже права задаваться вопросом, что вызывает у людей жажду сломать других людей. Он слишком хорошо знал, что. — Думаешь, что я это сочинил? — спросил Ханамия после паузы. — Нет. — А вдруг я это и правда сочинил? Ну невероятная же история, сам подумай. Приходит какой-то хрен, издевается над чужим пока еще имуществом… — Ханамия, — попросил Теппей. — Ты бы не стал такое сочинять, потому что знаешь, что я тебя пожалею, а ты ненавидишь жалость. — Но рассказал же, — судя по голосу, Ханамия улыбался. Теппей вздохнул. — Я тебе верю. — Бесишь ты меня, — заявил Ханамия после паузы. — И у тебя стояк. Гребаный ты извращенец, Киеши Теппей! В ответ Теппей подгреб его ближе, навалился сверху. — Ханамия, я тебя ужасно хочу. Но если ты хоть слово скажешь — я тебя больше пальцем не трону, обещаю. Меня тошнит от мысли, что ты со мной спишь только потому, что так надо, а было бы не надо — поржал бы над моим членом… В ответ его двинули локтем в бок. Теппей, охнув, откатился в сторону, и уже Ханамия навалился на него сверху. — Киеши, ты молодой красивый мужик, — тон у Ханамии был яростный. — У тебя не воняет изо рта и ты не обещал отрезать мне язык. И член у тебя что надо. Засунь свою рефлексию куда поглубже, потому что это уже подбешивает. — Я тебя выпорол и изнасиловал, — напомнил Теппей. Ханамия закатил глаза. — Считай, что ты сделал это в удачной комбинации. Окей, Киеши, я и сам понимаю, что должен бы хотеть оторвать тебе голову за то, что ты сделал. Но я не хочу. Мне… не понравилось, но было кайфово. Не порка — секс. — Он вздохнул и уткнулся лбом Теппею в плечо. — Киеши, мне почти тридцатник, а не семнадцать. Передо мной выбор — хорошая жизнь плюс классный секс или оскорбленная гордость с перспективой угодить в бордель. Как ты думаешь, что я выберу? Протяжно вздохнув, Теппей прижал его к себе. — Я помню тебя семнадцатилетним, — сказал он. — Тогда ты бы разрушил все вокруг себя, чтобы расквитаться с человеком, который тебя задел. Ты прилагал столько усилий просто чтобы делать людям больно, даже тем, кто перед тобой ни в чем не провинился. То, что ты так изменился… — Киеши, — Ханамия хмыкнул. — Я две недели изводил тебя, и ты считаешь, что я сильно изменился? — Но сейчас… — Сейчас, — перебил Ханамия, — я не то что не хочу тебя изводить, но твой член в задницу я хочу больше. Не исключаю, что если бы ты трахнул меня в школе, все было бы по-другому. Хотя тогда ты вряд ли трахался так же хорошо. Теппей рассмеялся. — Ладно. Это было убедительно. — И мы больше не возвращаемся к этой теме. — Договорились, — Теппей погладил Ханамию по спине, остановив руку над ягодицами. — Ханамия, насчет моего члена в задницу: сейчас — это «прямо сейчас»? Ханамия глухо фыркнул, потом скатился с Теппея, свесился с кровати — и вынырнул уже со смазкой в руках. — Вот интересно, а в семнадцать ты ведь, наверное, еще больше и чаще мог, да? Его рука, вымазанная в прохладной смазке, обхватила член Теппея. — Наверное, — выдохнул Теппей, запрокидывая голову. — Но кончал быстрее. — Да ты и сейчас не то чтобы терпеливый, — хмыкнул Ханамия, приподнимаясь. Теппей почувствовал, как головка члена проехалась между ягодиц, толкнулась в горячую дырку, и остро пожалел, что в спальне темно. Тут же, словно услышав его мысли, Ханамия протянул руку и включил ночник. А потом, повернувшись к Теппею спиной, начал медленно надеваться на член. Оперевшись на локти, Теппей смотрел на это, не в силах оторвать взгляд. Ханамия постанывал, медленно опускаясь; одной рукой он опирался о постель возле бедра Теппея, второй придерживал у основания его член. Потом убрал руку и нанизался до конца с протяжным громким выдохом, и Теппей ощутил его теплую тяжесть у себя на бедрах. Ханамия крупно вздрагивал. Он пытался двигаться, но ноги его, Теппей видел, не держали. Спину покрывала испарина. Он коротко застонал, качнулся назад, и Теппей сел, опираясь на руку, обхватив Ханамию второй. Он ощущал, как задница Ханамии судорожно сжимается на его члене, но даже это восхитительное ощущение не шло ни в какое сравнение с тем, что он видел: глаза у Ханамии закатывались, он тяжело дышал приоткрытым ртом. Теппей провел двумя пальцами ему по губам, и Ханамия, протяжно вздохнув, втянул их в рот. — Глубоко? — шепнул Теппей ему в ухо. Вытащил пальцы, провел ими по подбородку и шее Ханамии. Тот задрожал, вытягиваясь в напряженную струну. — Какая твоя любимая поза, Макото? Еще одна судорожная волна прошла по телу Ханамии, он сорванно застонал. Мгновением спустя Теппей услышал сиплый шепот: — На… на четвереньках… — Вот так? Обхватив его обеими руками, Теппей переместился на колени, потом надавил Ханамии между лопаток, принуждая его встать на четвереньки. Он ощущал дрожь, проходящую по телу Ханамии, чувствовал, как горячие стенки обхватывают его член, и его трясло от возбуждения и восторга, темного, дремучего. — Вот так, Макото? — он начал двигаться, размеренно, неспешно, толкаясь в Ханамию и натягивая его на себя. — Вот так? Как сучку? От собственных слов по коже продрало морозом — Теппей сам не понял, как это сорвалось с его губ, но Ханамия вдруг прогнулся, сильно, гибко, и низко, вибрирующе застонал. Теппей задвигался быстрее — теперь Ханамия толкался ему навстречу, мягко постанывая на каждое движение. И тогда Теппей заговорил. В голове у него будто что-то перегорело — Ханамия двигался под ним, покорный и мягкий, и Теппея понесло. Он шептал Ханамии на ухо что-то про сучку и шлюху, про роскошную задницу, про то, что предназначение его — лежать в койке и давать; он нес все это, пока Ханамия не начал кричать, захлебываясь, подмахивая резко и яростно; а потом вдруг Теппей ощутил, как внутри все сжалось. Его будто сунули в открытый огонь — он закричал, толкаясь, и повалился на спину Ханамии. Они лежали так долго. Потом Ханамия хрипло произнес: — Твой член все еще в моей заднице. — Не говори так, — попросил Теппей, утыкаясь в его затылок, мокрый от пота. — Иначе он там и останется. Ханамия глухо рассмеялся. — Киеши, ты обалденно трахаешься, — голос его звучал мягко и на редкость искренне. Так искренне, что на мгновение Теппей замер, ожидая, что сейчас будет «купился, идиот?» Ничего, однако, не последовало. — Ты тоже, — он поцеловал Ханамию в шею. — Ханамия, прости… — Нет, — перебил Ханамия все тем же мягким голосом. — Я знаю, что такое dirty talk, так что не извиняйся. — Я бы с ним за тебя подрался, — сказал Теппей, потому что как еще выразить переполнявшие его чувства, он не знал. Ханамия фыркнул. — Охренеть… Слезь с меня, Киеши, если ты на мне уснешь, я не смогу утром встать. Теппей послушно сполз и устроился рядом. Ханамия глянул на него из-под ресниц, а потом закрыл глаза. — Выключай свет, — прозвучал его голос. — И до завтра, Киеши. — Спокойной ночи, — ответил Теппей. Дотянулся до выключателя, вырубил ночник. Устроился рядом с Ханамией, укрыв их одеялом. И сначала просто лежал, глядя, как проступают из темноты черты лица Ханамии: линия тонкого носа, резкий абрис скул и подбородка, острые стрелы ресниц. Потом все же не выдержал — обнял Ханамию, потянул его на себя, укладывая головой на плечо. Ханамия вздохнул, не то устало, не то раздраженно, но вырываться не стал. Так и затих, притиснутый к Теппею. И, умиротворенный, Теппей тоже заснул. Субботнее утро выдалось холодным и ясным, и даже колено Теппея не беспокоило. Он встал раньше Ханамии — тот спал так, словно просыпаться не намерен вовсе, — приготовил завтрак, сварил кофе и совсем было собрался отнести все это в спальню, когда на кухне появился Ханамия, помятый и сонный. — Ты так улыбаешься, — проговорил он, прежде чем Теппей успел хотя бы открыть рот, чтобы сказать «доброе утро», — что хочется тебя удушить. — Почему? — спросил Теппей. Он действительно улыбался — улыбка будто приклеилась к нему с утра и никак не желала сходить. Не то чтобы он переживал по этому поводу. — Потому что глаза слепит, — Ханамия угнездился на стуле и посмотрел на Теппея исподлобья. — Похоже, что я никогда не смогу приготовить тебе завтрак. — А ты бы хотел? — удивился Теппей. — Нет, — мотнул головой Ханамия. — Я просто предупреждаю. И припал к кофе. После первого же глотка лицо у него как-то разом прояснилось, он втянул носом воздух и даже слегка улыбнулся — очень странной улыбкой, словно бы внутрь себя. Теппей понял, что пялится, и быстро уткнулся в свою тарелку. Они закончили завтрак молча. Тишина, впрочем, не напрягала — похоже было на то, что Ханамия просто не особенно разговорчив по утрам. Одевались тоже молча — Теппею все хотелось подловить момент, сгрести Ханамию в охапку и поцеловать — просто так, без каких-либо далеко идущих намерений — но он не был уверен, как это будет выглядеть. Шею Ханамия плотно обмотал шарфом — разумный жест, на улице было ветрено, — и все же Теппею показалось, он сделал это, чтобы спрятать ошейник. Они вышли под солнце, холодное и яркое, и когда сходили с крыльца, Ханамия вдруг замер и будто даже пошатнулся. Теппей невольно протянул руку, чтобы придержать его — но оказалось, что Ханамия даже не смотрит в его сторону. Он, прищурившись, медленно оглядывался по сторонам. Внезапно Теппея пронзила страшная мысль — а что, если он убежит? Ведь, в сущности, Ханамию ничего не держит, чего бы ему не задать деру… Он тут же сказал себе, что это глупо. Ханамии попросту некуда идти, у него нет средств к существованию, любой полицейский, заметив ошейник, задержит его… Додумать Теппей не успел — рядом раздался глубокий, протяжный вздох. Ханамия стоял, запрокинув голову, зажмурившись, подставив лицо солнцу, и Теппей с запозданием сообразил, что, видимо, Ханамия впервые вышел на улицу… за год? От этой мысли похолодели конечности. — Вас что, гулять не водили? — спросил он разгневанно, не успев себя остановить. Ханамия метнул на него удивленный взгляд, потом рассмеялся. — Представь себе, нет. То есть, как. Обычные лоты свободны в передвижениях, почему бы и нет. Могут приходить и уходить когда захочется, главное, чтобы соблюдали комендантский час и были на месте, когда с ними заказывают встречу. Но я-то особенный, — он зубасто улыбнулся. — Никто не жаждал выходить на прогулку с человеком, который, возможно, попытается бежать. Не на поводке же меня водить… хотя в этом что-то есть. Интересно, почему этот момент никак не оговорен в законодательстве? — Людей нельзя водить на поводке, — сердито сказал Теппей. — Людьми вообще нельзя владеть, — отрезал Ханамия. Теппей глянул на него удивленно — он никогда не думал в таких категориях. Никто в их мире никого ни к чему не принуждал, все люди рождались свободными и равными. И человекоимуществом они становились по собственной воле. Примерно так он и сказал Ханамии. Тот в ответ скорчил брезгливую гримасу. — Потому что им выдали возможность не отвечать за свою жизнь, и они в нее вцепились. Как же, можно же жить как безмозглая скотина. Ходи известными маршрутами, работай по известному алгоритму. Компания даст тебе крышу над головой, еду, жену. Никаких забот, никаких решений, — он раздраженно зашипел. — Но что, если, — осторожно проговорил Теппей, — свобода подходит не всем? Может, это и правильно, что большинство лишены права принимать решения за себя? А то ж они напринимают… Ханамия раздраженно дернул плечами, и Теппей смолк, глядя на него. — Какая разница, правильное решение ты принял или нет, если оно твое? — Неправильные решения могут привести к ужасным последствиям, — заметил Теппей. — Зато это жизнь, — ответил Ханамия. — А не жвачное существование. Теппей не стал это комментировать. Он мог бы, наверное, спросить Ханамию, доволен ли тот своим решением — но был ли смысл? Он и так примерно представлял, что ответит Ханамия. Свобода отвечать за свою жизнь, похоже, значила для него очень много, возможно, больше даже, чем для Теппея. Он слегка нахмурился, пытаясь вообразить себя на месте Ханамии. Вот если бы он так же вынужденно стал несвободным? Тяжко, понял Теппей. Ему было бы тяжко. Он бы, наверное, не вел себя так же, как Ханамия, но угнетен был бы не меньше. Хотя, если так подумать, пользовался ли он своей свободой так же широко, как Ханамия? Нет. У него была ответственная работа, но помимо этого, чем его жизнь отличалась от жизни корпоративного невольника? Только тем, что в любой момент он мог захотеть что-то сделать — и сделать это. Бросить работу. Сменить жилье. Найти себе партнера. Переехать в другой город. Отправиться путешествовать. И пусть он ничего из этого не делал и не планировал — он мог. — Ты не считаешь, что я бездарно трачу свою свободу? — спросил он вдруг у Ханамии. Они шли вдоль ограды маленького сквера, заросшего насквозь прозрачной сливой. В начале марта она зацветет… Теппей аж зажмурился от удовольствия, представив, как они придут сюда с Ханамией. — Нет, — несколько удивленно отозвался Ханамия. — Я считаю, что ты бездарно тратишь свою жизнь. Теппей посмотрел на него вопросительно. — Даже так? А почему? — Потому что ты живешь, как бирюк, в одинокой крошечной квартирке, — Ханамия скривился. — Передвигаешься по маршруту «дом-работа». Серьезно, Киеши, я ждал от тебя большего. — Это чего же? Ханамия передернул плечами. — Героической работы, вроде пожарного или воспитателя в детском саду. Тусовок с друзьями. Занятия альпинизмом… — Занятия альпинизмом мне заказаны, — с некоторой ядовитостью отозвался Теппей. — Спасибо тебе за это. Ханамия не смутился. — Как будто мало есть возможностей. Посмотри на паралимпиаду. В крайнем случае, жены и четырех детей! Теппей рассмеялся. — Ханамия, мы же уже выяснили, что я предпочитаю мужчин. Ханамия поморщился. — Ну окей, мужа и четырех детей. И борьбы за права невольников-гомосексуалов. — А что с ними не так? — удивился Теппей. Ханамия бросил на него недоумевающий взгляд. — Их не существует. Теперь настала очередь Теппея смотреть недоумевающе. — Как так? Этого быть не может. Ханамия пожал плечами. — Даже странно, что ты этого не понимаешь. Гомосексуалу, если он решил стать невольником, есть только два пути — в личные партнеры или в бордель. Если он хочет работать в корпорации, то он должен быть готов к тому, что со временем его женят. Компании не поощряют гомосексуальные связи среди своих работников. В Штатах и Европе с этим полегче, как я слышал, но у нас — вот так. Некоторое время Теппей шел молча. Потом признался: — Я об этом никогда не думал. — Даже странно, — фыркнул Ханамия. — Я было подумал, что ты потому в свободную профессию и пошел. — Я бы в любом случае так поступил, — ответил Теппей. На этом разговор прервался, потому что они дошли до торгового центра. Людей здесь было настолько много, что Теппей даже почувствовал себя неуютно. Ханамии же явно было хорошо — он вертел головой, стремительно сновал в толпе и улыбался, широко и довольно. — Мне казалось, ты не очень любишь людей, — сказал Теппей, нагнав его и ухватив за локоть. Сделав это, он тут же подумал, что Ханамия запросто может принять подобный жест в штыки — но Ханамия то ли не обратил внимания, то ли счел это совершенно в порядке вещей. — Не люблю, — признал он, весело скалясь. — Но я люблю толпу и движуху. Со всех сторон звучала музыка, шумели люди, вопили дети, что-то гудело, звенело, трещало. Почти непрерывно звучали какие-то рекламные слоганы, практически тонущие в какофонии звуков. Теппей совершенно ошалел от происходящего — он давно не был в подобной толчее. Будь он один, свалил бы тут же, но Ханамия крепко взял его за руку и повел сквозь толпу с целенаправленностью пули. Минут через десять блужданий они свернули в магазин электроники. Здесь было относительно тихо, да и народу не так чтобы много. Ханамия огляделся с довольным видом, небрежно отослав консультанта. — Ты не против, если я сам выберу? — спросил он, с несколько хищным видом оглядываясь по сторонам. — Только скажи мне цену, — ответил Теппей, с облегчением опускаясь в низкое мягкое кресло. Он почти придремал, дожидаясь Ханамию, и даже не очень понял, сколько прошло времени, прежде чем тот вынырнул откуда-то, разрушив его сонное оцепенение. — Выбрал, цена не страшная, — Ханамия протягивал ему руку, нетерпеливо притопывая. Теппей ухватил его ладонь и поднялся на ноги. Ханамия не соврал — цена действительно была приемлемая. Возможно, потому что бренд оказался незнакомый. — А ты уверен, что он хороший? — с сомнением спросил Теппей. Ханамия закатил глаза. — Да уж не сомневайся. Или ты считаешь, что если что-то не рекламируют из каждого утюга, то оно плохое? Примерно так Теппей и считал, но решил не распространяться об этом. В конце концов, он и на сайт «Фукуро» полез именно потому, что увидел их рекламу. Ханамия, однако, ухмылялся так, словно в точности знал, о чем Теппей думает. Чтобы сменить тему, Теппей спросил: — А ноутбук? — А? — вскинул бровь Ханамия. — Ноутбук. Ты же хотел. — Меня и твой вполне устраивает. Если ты не возражаешь, конечно. — Я не… Ханамия! — Теппей посмотрел на него с изумлением. — Ты же его сломал! Ханамия фыркнул. — Я всего лишь пролил на него чай, и даже не сладкий, между прочим. Разумеется, есть ноутбуки, которые от такого сразу бы сдохли, но твой ничего, молодец, я его просушил, перебрал, почистил, и он оклемался. Систему пришлось переустановить, конечно. После небольшой паузы — они успели выйти из магазина электроники и неспешно двинуться в толпе по переходу торгового центра — Теппей спросил: — Зачем ты его вообще залил? — Времени почистить историю не было, — ответил Ханамия, странно улыбаясь. — Ты искал своего напарника? — Да, — был ответ. — Продолжишь поиски? — спросил Теппей. Ханамия, передернув плечами, ответил: — Не очень представляю, куда. Теппей не нашел, что еще сказать. Его вдруг преизрядно напрягла мысль, что Ханамия действительно может продолжить поиски своего напарника и, возможно, даже найти его, и… что тогда? Продать его Теппей не может. Сбежит? Ханамия уверенно шел вперед, словно искал что-то конкретное, а Теппей плелся за ним почти что на поводке — Ханамия крепко оплетал его запястье пальцами — и пытался не накручивать себя прежде времени. В конце концов, Ханамия же сам говорит, что исчерпал все средства, почему во многом и решил изменить линию поведения. Но надолго ли? Не станет ли ему с Теппеем скучно? Что-то подсказывало, что это весьма вероятно — у них было не то чтобы много общего, мало тем для разговоров. Не трахаться же им двадцать четыре часа в сутки, сил же никаких не хватит. Но долго ли Ханамия будет строить из себя приличную домохозяйку? Работа, подумал Теппей. Ему нужна работа. В этот момент Ханамия дернул его в сторону и практически втащил в открытые стеклянные двери огромного магазина одежды. Здесь орала музыка, сновали молодые девицы и парни, рябило в глазах от ярких цветов. — Ханамия, — изумленно сказал Теппей, — это же магазин молодежной одежды. — Ага, — Ханамия широко, по-акульи улыбнулся. — Люблю такое. И, выпустив руку Теппея, нырнул между рядов. Следующие полчаса, не меньше, Теппей таскался за ним, чувствуя, как потихоньку дуреет. Он, конечно, тоже любил неформальную одежду: какие-нибудь искусственно состаренные, порезанные джинсы или футболки со смешными принтами, но Ханамия выбирал себе такие вещи, какие Теппей до сих пор видел только на студенческой молодежи. — Ханамия, — воззвал он наконец, — ты ничего приличного не хочешь купить? — А зачем? — сверкнул зубами Ханамия. — Слава богам, я не принадлежу корпорации. — Ты что, в студенчестве не наигрался? Ханамия рассмеялся. — О, в студенчестве я был исключительно приличным. Собирался отрываться после. Чем и планирую заняться, — он сгрузил в руки Теппея ворох одежды и мотнул головой в сторону примерочных. — Иди, займи очередь. Теппей пошел, не возражая — уж лучше он спокойно подождет возле примерочных, чем будет и дальше слоняться за Ханамией по этому ослепительному залу. В висках начало ломить, и левая нога потихоньку давала о себе знать. Теппей сложил вещи в корзинку, наклонился, чтобы растереть колено… а когда выпрямился и обвел взглядом зал, понял, что нигде не видит Ханамию. В некоторой растерянности он продолжал глазеть по сторонам, пытаясь успокоиться. В конце концов, что странного в том, что Ханамии не видно? Здесь толпы людей, поди угадай, какая из черноволосых голов — нужная. Теппей опустил взгляд на корзинку с вещами, которую поставил у своих ног. Яркие, молодежные, они совершенно не вязались с его представлениями о Ханамии. А что, если тот привел его сюда нарочно? Огромный магазин, где так легко отвлечь внимание, затеряться в толпе. Стало неуютно и как-то неожиданно тоскливо. Побег невольника означал дознание, расследование, штрафы… но дело было даже не в этом. Теппей просто не хотел, чтобы Ханамия вот так уходил. — Что с лицом? Вздрогнув, Теппей диким взглядом уставился на Ханамию. Тот стоял совсем рядом, и в руках его был еще ворох одежды. Кажется, глянув на него, Ханамия все понял. Небрежно свалив все принесенное в корзинку, он насмешливо спросил: — Про программку слежения у тебя на телефоне ты, разумеется, не в курсе? — Что? — удивился Теппей. Ханамия закатил глаза. — Киеши, ну в самом деле, неужели ты настолько дебил? В ошейнике — чип, в чипе — джи-пи-эс навигатор. У тебя на телефоне — программа слежения… должна быть, во всяком случае, в «Фукуро» тебе ее должны были поставить. В самом деле, как ты работаешь, мне интересно? — Мне как-то не доводилось с таким сталкиваться, — ответил Теппей. Ему хотелось улыбаться — от облегчения, от того, каким весело-сердитым и при этом довольным выглядел Ханамия. Кажется, тому нравилось ловить Теппея на глупостях. А он и не был против. Подошла их очередь, и Теппей проводил Ханамию в кабинку, волоча корзинку с одеждой. Пока Ханамия стремительно переодевался, молча и не высовываясь, — похоже, в чужом мнении он не нуждался, — Теппей смотрел по сторонам. Парочек хватало, и статус большинства из них понять было сложно: на ком-то Теппей видел ошейник, на ком-то нет. Он задумался, а не стоит ли снять с Ханамии ошейник, чип можно и под кожу вшить. Демонстрация статуса невольника уже несколько лет не была обязательной. Многие корпорации полностью отказались от ошейников, и их невольников зачастую нельзя было отличить от свободных. Комендантский час все еще требовалось соблюдать — хотя Теппей не сомневался, что и его скоро отменят, — так что после одиннадцати часов улицы резко пустели, когда корпоративное человекоимущество расползалось по своим общежитиям и квартирам в многоэтажках. С другой стороны, многие ли свободные могли позволить себе гулять после одиннадцати в будний день? Чем мы отличаемся, думал Теппей? Ничем, в сущности. В этот момент молодая женщина — судя по возрасту, уже не студентка, — юркнула за занавеску соседней кабинки, куда ушел переодеваться ее то ли парень, то ли муж, и Теппей услышал сдавленное хихиканье, а потом — звуки тихих поцелуев. Он не понял, были ли они оба свободными, или оба — нет, или хозяином и имуществом. Это не имело значения — он сам так поступить не мог. Мог бы — если бы они оба с Ханамией были свободны. Тогда он ввалился бы за занавеску, сгреб Ханамию, прижал к стене, не слушая тихие шипящие ругательства, и целовал бы, захлебываясь от восторга. Ханамия мог бы оттолкнуть его, мог бы сказать «нет», мог бы пнуть по больной ноге — и наверняка именно это бы и сделал. Сейчас же Теппей имел полное право на все. Ввалиться, взять силой, не слушать ругательств, возражений, протестов. Ханамия принадлежал ему, и пока Теппей не причинял ему существенного и неоправданного вреда — кажется, как-то так это и было сформулировано в законе — он был в своем праве. И поэтому он не мог ничего. Напрягало это ужасно. Но если так подумать, если бы не вся эта ситуация, стал бы Ханамия хотя бы просто разговаривать с ним? Во всяком случае, дольше, чем требовалось, чтобы обозвать Теппея идиотом? — Я готов, — заявил Ханамия, выныривая из кабинки. Большую часть вещей он кое-как запихнул в корзинку, но кое-что отобрал и держал в руках. — Идем. И они пошли. На кассу, на выход, в толпу, где Ханамия снова сгреб Теппея под локоть — в другой руке у него были пакеты — и поволок куда-то. — Что опять с лицом? — спросил он на ходу. Он говорил тихо, и поэтому ему приходилось почти шептать Теппею в ухо. — Что за скорбь всего мира? — Долго объяснять, — Теппей попытался улыбнуться. — И наверняка какая-нибудь ерунда, — буркнул Ханамия. — Ты меня напрягаешь. Я всегда думал, ты веселый и жизнерадостный, как щенок лабрадора. А наблюдаю исключительно унылую рожу. Нельзя ли вернуть улыбающегося идиота? Теппей не выдержал — рассмеялся. — Ты такой заботливый, Ханамия. — Ну, а как же, — охотно отозвался тот. — Все для тебя, мой господин. — Не шути так, пожалуйста. Ханамия раздраженно фыркнул и резко свернул в маленькую кофейню. — Киеши, просто как-то смирись уже, — он почти упал в кресло-мешок, разложив вокруг себя пакеты, и помахал официантке. — Серьезно, получай уже удовольствие от ситуации, что страдать-то. Тем более, ты сам ее и создал. — Спасибо, — вздохнул Теппей, садясь напротив. — Это было очень по-доброму. Ханамия фыркнул. Они пили кофе в задумчивой тишине. У Ханамии был черный, оглушительно пахнущий специями, наверняка без сахара. Теппей пил латте и смотрел, как Ханамия стремительно тыкает в экран своего нового телефона. Кажется, с техникой он был в ладах. Это навело Теппея на неожиданную мысль, которая даже подняла ему настроение. — Ханамия! — позвал он. Тот вскинул голову, глядя вопросительно. — Ты как смотришь на то, чтобы… ну… работать? Взгляд Ханамии сделался заинтригованным и одновременно насмешливым. — Ты понял, что потратил на меня слишком много денег? Теппей улыбнулся. — Нет. Просто мне кажется, что тебе так будет веселее, чем сидеть у меня в квартире. Ханамия хмыкнул, на мгновение отведя взгляд, и по одному только этому Теппей понял, что он заинтересован, и еще как. На душе моментально полегчало. — И что же, у тебя есть варианты, чем я могу заниматься? — Ну да, — ответил Теппей быстро, отчего-то волнуясь. — Ты же починил ноутбук. Ты мог бы вот чем-то таким… ну, знаешь, вроде частного мастера, или можно найти фирму, которая предоставляет такие услуги… Я все узнаю, если тебе интересно. Ханамия улыбнулся, глядя на него, и Теппей будто выдохнул за весь прошедший день, а то и за все прошедшее с покупки Ханамии время. Хорошая это была улыбка, искренняя. *** На следующий день они снова пошли гулять, уже безо всяких магазинов — просто по городским улицам, зашли в парк. Ханамия оказался неожиданно словоохотлив; так Киеши узнал, что заключение Ханамии на самом деле длилось не год, а полтора. — Полгода я провел в тюрьме, пока шло разбирательство, — объяснил он. Теппей признался, что с этой стороной человекоимущественного права дела в своей практике не имел. — А что делают с ворами, например? — спросил он. — Вот с такими преступниками, которые вламываются в дома и все такое? Он имел представление, что делают с убийцами и какими-нибудь наркоторговцами — их попросту казнили, — но как поступали с теми, кто не совершил настолько тяжкого преступления, но, в отличие от Ханамии, был вполне себе опасен для общества? — Мало ли есть занятий, куда нормальных людей отсылать жалко, — фыркнул Ханамия. — Добыча угля какая-нибудь. Или продать русским, а те разберутся. Теппей задумчиво кивнул. — Пожалуй, это даже справедливо. Казнить их вроде как не за что, а содержать в тюрьме за счет государства… Ханамия что-то прошипел сквозь зубы. Теппей посмотрел на него, вскинув бровь. — Тебе это не нравится? — Я говорил, — буркнул Ханамия. — Мне вообще не нравится идея владения одними людьми других. Это расхолаживает и превращает людей в безответственных идиотов. Ты можешь себе представить, как бы весь этот планктон корпоративных рабов существовал, будь они свободными? — Не знаю, — покачал головой Теппей, улыбаясь. — Эта система, — с отвращением проговорил Ханамия, — поощряет человеческую глупость. Теппей вздохнул. — Что же ты хочешь, освободить всех? Ханамия поморщился. — Я похож на героя-освободителя? Нет, я просто хочу как можно меньше иметь с ними дела. Как вообще, — он вскинул руки к небесам, — как тебе пришло в голову купить себе кого-то для ебли? Я бы сроду на это не пошел. — Ну, вот такой я идиот, — суховато ответил Теппей. Ханамия на это неожиданно улыбнулся. — Нет, — сказал он, и в голосе его была неожиданная мягкость. — Ты другой идиот. Вечером, когда Ханамия снова с головой ушел в свой телефон, Теппей решил, что имеет смысл заглянуть в бумаги по делу. Может быть, на свежую голову, после таких хороших выходных, он вдруг увидит что-то новое. Он пролистывал документы, сидя за столом, когда почувствовал затылком чужое тепло. Не успел он повернуть голову, как рука Ханамии легла ему на загривок, прошлась вверх, взъерошила волосы на затылке. Прикрыв глаза, Теппей заурчал. — А почему он решил дать ей вольную? — Ты что, давно там стоишь? — Не очень. Просто быстро читаю. Так почему? — Не знаю, — Теппей вздохнул. — Сам пытаюсь понять. Ну… он захотел увидеть ее свободной? — Никогда не ищи благородные мотивы там, где может быть злой умысел, — наставительно сказал Ханамия. — Мне казалось, что не стоит искать злой умысел там, где все объясняется глупостью. — Чушь, — отрезал Ханамия. — Всегда есть злой умысел. — Он склонился над плечом Теппея, быстро пролистнул несколько бумаг, выхватил из стопки огромную банковскую выписку. — Вот это что за сумма? — Что? — Теппей заглянул в выписку и нахмурился. Он не мог понять, как они это пропустили: действительно, в графе «Приход» на счет компании Морисаки значилась очень пристойная сумма. Это было до развода, но, если Теппей помнил даты верно, после освобождения Морисаки-сан. Теппей стремительно закопался в документы в поисках копии вольной, нашел, и они с Ханамией вдвоем склонились над бумагой. — Две недели прошло, — проговорил Ханамия, щурясь на дату. — Он освобождает жену, после чего получает кругленькую сумму… — Губы его растянулись в улыбке. — Послушай, Киеши, а выписка с ее банковского счета у тебя есть? — Нет, — покаялся Теппей. — Я как-то не подумал… Ханамия подпихнул ему телефон. — Звони в банк. Теппей рассмеялся. — Ханамия, ну кто же мне даст информацию вот так, по телефону, на горячей линии? Это нужно подавать официальный запрос… Ханамия фыркнул. — Что за банк? — Токийский. Ханамия? Две минуты спустя Теппей с изумлением наблюдал, как Ханамия, представившись младшим дознавателем из офиса генерального прокурора, жестко выпытывает у девушки на «горячей линии» данные по счету Морисаки-сан. По мнению Теппея, никто нормальный на такое повестись не должен был. Тем не менее, пять минут спустя у Ханамии была вся информация. — Через две недели после подписания вольной твоя Морисаки получила приличную сумму денег на свой свежеоткрытый счет. И почти всю ее тут же перевела на счет фирмы своего мужа. А год спустя она получила еще одну приличненькую сумму. После чего и подала на развод. — Но откуда деньги? — с изумлением спросил Теппей. — И почему она мне об этом не рассказала? — Ну, ты, надо полагать, не спрашивал, — Ханамия осклабился. — Ты, Киеши, как маленький, честное слово. Неужели ты не знаешь, что люди не рассказывают о том, о чем ты их не спросил, часто потому, что не понимают важности? — Хорошо же ты разбираешься в природе людей, — заметил Теппей уязвленно. Ханамия фыркнул. — Естественно, я же собирался разбогатеть, используя их. А что до того, откуда деньги… — он задумчиво постучал себя по губе. — Послушай, Киеши. А какая у нее была фамилия прежде? — У нее не было, — ответил Теппей. — Она же невольница. — Дурак ты, — мягко сказал Ханамия. — До того, как она стала невольницей. Они перерыли все бумаги по два раза, но информации о том, как звалась Морисаки-сан, пока была ребенком, не нашли. — Видимо, не распечатал, — с досадой сказал Теппей. — Хоть на работу езжай прямо сейчас… что ж я домой электронную папку не принес… — Ее бы все равно не было, — помотал головой Ханамия. — Я же снес систему. Но я могу попробовать вломиться на сервак твоей компании… — Не надо! — …или позвони своему ассистенту! Он-то наверняка унес с собой электронную папку. Время было уже довольно позднее, но в азарте Теппей не обратил на это внимания. Он набрал номер стажера — Ханамия следил за ним жадными блестящими глазами. Стажер ответил сразу, с ходу понял, что от него требуется, и ответ нашел практически моментально — Теппей решил, что парень, видимо, проводит выходные за компом. — Ее фамилия была Накаяма, — сказал Теппей, пообещав стажеру завтра первым же делом рассказать, к чему все это было, и попрощавшись. — И зачем нам это знать? — Затем, что, может быть, нам повезет, — ответил Ханамия. Он уже успел притащить ноутбук и включить его и сейчас стремительно щелкал клавишами. — Дай мне немного времени… Немного времени вылились в пятнадцать минут. Решив не стоять над душой, Теппей прошел на кухню и сделал чаю. Стоя с кружкой в дверном проеме, он смотрел, как Ханамия, скорчившись на диване с ноутбуком на коленях, что-то изучает на экране. Глаза его метались с какой-то нереальной скоростью. — Ага, — раздался его голос так неожиданно, что Теппей чуть не поперхнулся. — Иди сюда. Теппей, подойдя, присел рядом. Кружку он от греха подальше поставил на журнальный столик. На экране он увидел отсканированный газетный лист с разделом некрологов. Ханамия у него на глазах увеличил масштаб, демонстрируя короткую заметку — в ней было сказано, что вчера вечером в собственном доме скоропостижно скончался некий Накаяма Мамору, восьмидесяти четырех лет от роду. Господин Накаяма почувствовал жжение в груди и вызывал «скорую помощь», но к приезду парамедиков все было кончено. Поверенный господина Накаямы просит откликнуться ближайших родственников, чтобы решить вопрос о погребении и наследстве. — Ты понял? — спросил Ханамия, глядя на Теппея посветлевшими глазами. Губы его растягивала улыбка. — Этот твой Морисаки не дурак, между прочим. — Он не мой, — автоматически отозвался Теппей. — Но ты прав. Не дурак. Картина была яснее ясного. Попала ли эта заметка на глаза Морисаки случайно — Теппей такой возможности не исключал, центральная ежедневная газета все же, по-прежнему не утратившая популярности, невзирая на все электронные аналоги, — или он специально следил за разделом, в любом случае, увидев знакомую фамилию, он немедленно подсуетился. Выяснил, действительно ли покойный Накаяма состоит в родстве с его невольницей, а потом пошел к ней с вольными документами. Поскольку, естественно, несвободный человек ничего наследовать не мог. — Вот уверен на сто процентов, — говорил тем временем Ханамия, — дела у его фирмочки шли так себе. А тут явно неплохие деньги. — А вторая сумма? — спросил Теппей, хотя примерно представлял себе ответ. Ханамия отозвался: — Надо полагать, удалось наконец продать недвижимость. После чего твоя клиентка вдруг сообразила, что она свободная женщина с деньгами и вполне может избавиться от муженька. Теппей, откинувшись на спинку дивана, закрыл лицо руками. Он действительно чувствовал себя круглым дураком, и даже тот факт, что слишком много его душевных сил ушло на разборку с Ханамией, не слишком его оправдывал. — Почему она мне об этом не сказала? Ведь она знала о наследстве! — Ну, — голос Ханамии раздался совсем рядом, и, открыв глаза, Теппей увидел, что тот нависает над ним. — Все же очевидно. Она идиотка. Он перекинул ногу через бедра Теппея и уселся к нему на колени. Теппей с удовольствием обнял его за талию, положил ладони на спину, забравшись под футболку. — А я? — И ты идиот, — охотно отозвался Ханамия, после чего наклонился и поцеловал Теппея. Тот ответил — обхватил ладонью затылок Ханамии, притягивая его ближе, вторую руку запустил под резинку штанов, погладил ягодицы, скользнув пальцем между ними. Ханамия выдохнул ему в рот. — И, тем не менее, ты со мной целуешься, — прошептал Теппей, стягивая штаны Ханамии вниз. Тот фыркнул, приподнимаясь, высвободил ноги из штанин. — Так вроде это не заразно, — Теппей потянул вверх его футболку, и Ханамия прильнул к нему голой грудью. — Я тебе еще и дать собираюсь… Резко выдохнув, Теппей отшвырнул футболку в сторону, обхватил Ханамию обеими руками, притягивая его ближе. Ханамия заерзал на его коленях, потом сунул руку между ними, дернул завязки на штанах Теппея. — Давай, доставай его уже! — Ханамия, — прошипел Теппей — его руки без участия сознания тискали задницу Ханамии, разводили ягодицы, — смазка в спальне. — Дам без смазки, значит, — Ханамия коротко, нетерпеливо куснул его в плечо. — Не льсти себе, войдет и так. — Не хочу делать тебе больно, — пробормотал Теппей, приникая губами к шее Ханамии. Тот потрясающе быстро заводился, и от этого сносило крышу. — Поздно спохватился, — выдохнул Ханамия. Потом вдруг соскользнул с его колен на пол, между ног Теппея, и без лишних слов наделся ртом на его член. Ахнув, Теппей вцепился обеими руками ему в волосы, но тут Ханамия, дернув головой, выпустил его член изо рта, облизал собственные пальцы, потом завел руку себе за спину, расставил ноги пошире. Не вполне доверяя своим глазам, Теппей смотрел, как Ханамия, сунув пальцы себе в задницу, растягивает себя — а потом он снова обхватил губами член Теппея. Очень хотелось закрыть глаза, но Теппей не мог — зрелище было настолько завораживающим, что он даже моргать боялся. Ханамия тянул себя, тщательно, неспешно, и так же неспешно его губы и язык ласкали член Теппея. Потом он вскинул голову — глаза у него были темные, губы — алые, припухшие. Теппей протянул руку, и Ханамия, уцепившись за нее, почти вполз ему на колени. Хотелось что-нибудь сказать ему, но у Теппея не было слов. Так что он просто положил руки Ханамии на бедра, а тот приподнялся над ним и начал неторопливо опускаться на его член. Впустив его в себя до основания, Ханамия обмяк, уронив голову Теппею на плечо. Теппей водил пальцами по вздрагивающей, мокрой от пота спине — в ушах у него звенело, виски ломило, и только одна мысль билась в голове — он бы хотел остаться в этом мгновении навечно. Ханамия обнял его руками за шею, губы его ткнулись Теппею под ухо. От жаркого дыхания по позвоночнику бежали мурашки. Он едва заметно двигал бедрами, но даже и этих движений Теппею было достаточно. Он притянул Ханамию ближе, провел пальцами по пояснице, потом подхватил под ягодицы — и начал двигать его сам, почти снимая с члена и насаживая снова. Ханамия задышал тяжело и рвано, потом застонал. Он вздрагивал в руках Теппея, задница его сжималась, и Теппей, не помня себя, притиснул его, обнял до костного хруста. Ханамия выгнулся, а потом обмяк, распластавшись по Теппею, и тот ощутил липкую влагу на животе. Он кончил в два толчка и растекся по дивану. Ханамия сполз и улегся головой ему на колени. — Брейншторм меня возбуждает, — неожиданно признался он. Теппей, хмыкнув, провел пальцами по его лицу, обвел губы. Рот Ханамии дернулся в легкой усмешке. — А я думал, я тебя возбуждаю. — Ты тоже, — легко согласился Ханамия и погладил его по груди растопыренной ладонью. — Хотя в спортзал бы я тебя сгонял. — Что? Ханамия рассмеялся, плавно сел и коротко коснулся губами губ Теппея. — И сам бы с тобой сходил. Завтра вечером. Я найду хороший клуб, — он поднялся с дивана, потянулся, потом обернулся на Теппея, вскинув бровь. — Ну, ты идешь или нет? — Куда? — улыбнулся Теппея, любуясь им. — В спальню, разумеется, — Ханамия остро ухмыльнулся. — Я с тобой не закончил.