Добро пожаловать домой

Утром в офис Теппей вошел бодрым, пружинящим шагом, и начальник, встретившийся ему в коридоре, даже похлопал его по плечу. — Отлично выглядишь! Хорошие выходные? — Очень, — широко улыбнулся Теппей. На рабочем месте поджидал, беспокойно вертясь на стуле, стажер. При виде Теппея он аж подскочил. — Ну? Победно улыбаясь, Теппей изложил ему все, что с помощью Ханамии понял накануне. — Потрясающе, — выдал парень после паузы, глядя на него восторженно. Теппей неожиданно смутился. — Это не моя заслуга, — признался он. Впрочем, стажер его особо не слушал — он едва не подпрыгивал от волнения. — Надо вызвать Морисаки-сан и поговорить с ней! — Уже, — кивнул Теппей. — Написал ей утром, она обещала приехать к обеду. Появления Морисаки-сан стажер едва дождался, да и сам Теппей успел известись. Молодая женщина выглядела поникшей и уставшей — и еще утратившей всякую надежду. Теппей предложил ей сесть, а стажер принес кофе. — Почему не рассказали про наследство? — спросил Теппей, когда они наконец оказались в закрытой переговорной втроем, в компании документов и кофейных чашек. Морисаки-сан вскинула на него изумленный взгляд. — Как вы… откуда? — Морисаки-сан, — вздохнул Теппей, — это не очень-то тайная информация. Ваш двоюродный дедушка скончался больше года назад, не оставив завещания, и вы оказались первой в линии наследования. Ваш хозяин понял это и поспешил дать вам свободу и тут же на вас женился, чтобы наложить руки на наследство. Почему вы не рассказали об этом мне? Это же вам на руку. Она смотрела на Теппея, тиская свою сумочку, и глаза ее постепенно наливались слезами. — Простите, — прошептала она. — Он мне сказал… сказал, что это вроде мошенничества, и если кто-то узнает… что я никому не должна говорить, что он освободил меня нарочно… да я и не знала долго, зачем он это сделал… даже думала, что, может, он в меня влюбился. Он просто пришел ко мне однажды, сказал, что хочет дать мне свободу и жениться на мне, и я согласилась. Наверное, это глупо, но когда мы подписали вольные документы, я даже не поняла до конца, что свободна… и я вышла за него замуж, хотя к тому моменту уже получила этот, — она нарисовала в воздухе прямоугольник, — сертификат на наследство, и… — Подождите, — перебил ее Теппей с чувством, что сердце сейчас выпрыгнет у него из груди. — Вы получили наследство до того, как вышли замуж? Она кивнула. Теппей переглянулся со стажером — глаза у того сияли. — Простите, Киеши-сан, — аккуратно подала голос женщина. — Что-то случилось? — Выходит, Морисаки-сан, — мягко проговорил Теппей, — ваше наследство — это ваше имущество, а не то, что было нажито совместно. Вы получили его, будучи свободной незамужней женщиной. Я правильно понимаю, что фирма вашего мужа была на грани разорения? — К нам приходили кредиторы, — она вздохнула. — Вернее, от кредиторов — коллекторы. Грозили пустить все имущество с молотка. Я знаю, потому что муж… хозяин он тогда еще был… прятался и оставлял меня с ними разговаривать. — То есть, вы совершили финансовое влияние, позволившее предприятию встать на ноги, — Теппей широко улыбался. — Морисаки-сан, это потрясающе. — Потрясающе? — она смотрела на него с недоверием, в котором, однако, проглядывала слабая надежда. — Да. Понимаете, мы можем теперь требовать не только всех ваших людей, но и предприятие в придачу. Оно ваше. Они расстались через два часа. Морисаки-сан будто прорвало — она рассказала все, что с ней случилось с того момента, как она закончила школу и продала себя в компанию, торгующую личными партнерами — это была не «Фукуро», а фирма попроще. Оказалось, что как таковой любовницей своему хозяину она была очень недолгое время — тот быстро с ней наигрался, но не перепродал, как периодически делали, а оставил при себе в качестве домохозяйки и заодно — работницы на своем мыловаренном предприятии. Там Морисаки-сан — тогда еще просто Азуми — занималась всем понемножку, пока вдруг не оказалось, что она знает предприятие как никто другой, а работники доверяют ей. Фактически она стала управляющей, но юридически, разумеется, была по-прежнему личным партнером хозяина. А потом случилась история с наследством, освобождением и женитьбой. Но статус Азуми — теперь Морисаки-сан — изменился лишь формально, в жизни ее все оставалось по-прежнему, пока год спустя, получив деньги за проданный дом покойного двоюродного деда, она вдруг не осознала, что ничего, кроме брачных уз, ее возле мужа не держит. И тогда она подала на развод. Но очень быстро осознала, что уйти одна не может. — Понимаете, Киеши-сан, — закончила она свою историю, глядя на Теппея снизу вверх и прижимая руки к груди, — у них никого, кроме меня, нет. Они мне доверяют. Я не могу их бросить. Теппей кивнул — он понимал ее более чем хорошо. — Все получится, Морисаки-сан, — уверенно кивнул он. Его будто накачали новой, легкой, непреодолимой силой, и она придавала уверенности и знания — все обязательно получится. — Мы выиграем. Когда женщина ушла, Теппей на пару со стажером взялись за работу. В первую очередь Теппей выяснил, не управление ли Азуми подтолкнуло предприятие ее мужа к разорению — но оказалось, что молодая девушка вела дела неожиданно неплохо, в отличие от ее мужа, который был склонен неразумно тратить заработанные деньги. Поразмыслив немного, Теппей отправил стажера на фабрику — поговорить с работниками. Те, как невольники, свидетельствовать не могли, но через них можно было выйти на тех, кто мог: деловых партнеров, поставщиков сырья и так далее. Необходимо было доказать, что Азуми действительно сама, вместо своего хозяина, вела дела — а значит, она достаточно компетентна, чтобы вести их дальше. Около пяти часов вечера Теппей позвонил Ханамии. — Наверное, задержусь, — признался он. — Хочу накопать сегодня как можно больше по этому делу. — Чем ты до этого занимался? — желчно поинтересовался Ханамия. — Серьезно, как тебя до сих пор не уволили? — Я занимался тобой! — возразил Теппей, улыбаясь. — Ханамия, не сердись. Я оставил ключи дома, так что ты можешь выйти куда-нибудь, если хочешь. — Крайне вовремя ты мне об этом сообщил, — фыркнул Ханамия. — Ладно, увидимся, когда ты там вернешься. И ты до сих пор не купил посудомоечную машину, кстати. — Купи сам, — радостно ответил Теппей. — Я все равно в них ничего не понимаю. Они попрощались, Теппей повесил трубку, а потом, немного подумав, отправил Ханамии сообщение с номером риэлтора и текстом: «Я не знаю, когда у меня будет время посмотреть новое жилье, и не знаю, чего ты хочешь. Может, займешься этим сам?» Ответа от Ханамии не пришло — впрочем, Теппей его и не ждал. В таком же состоянии напряженной работы прошли еще два дня — фактически они собирали все дело заново. Теппей невольно побаивался, что Ханамия начнет злиться, но тот, очевидно, прекрасно понимал, что такое увлеченность работой и, кроме того, явно не нуждался в компании. Три дня подряд Теппей приползал поздно вечером, и Ханамия выходил его встречать, и даже забирал сумку, но не помогал ни с одеждой, ни с обувью, за что Теппей был ему благодарен. Он сам грел себе ужин, но Ханамия приходил на кухню и сидел с ним, и травил какие-то язвительные байки, в основном на тему последних мировых и японских новостей. Потом Теппей шел в душ, а потом — сразу в постель, и там ему хотелось только отрубиться, но Ханамия укладывался сверху, смотрел в глаза — Теппею казалось, что зрачки его светятся, как у зверя, — целовал напористо и настойчиво, притирался, улыбался жадно и вызывающе, и руки его скользили по животу, по ногам, а потом — по члену Теппея, и не усталость отступала, нет, но словно что-то включалось внутри, какой-то резервный генератор. И они трахались. На третий день, уставший до легкого звона в голове, Теппей развел под Ханамией ноги, а потом оплел ими его бедра. — Внезапно, — мурлыкнул Ханамия ему в ухо, но возражать не стал. Кончал Теппей уже в полусне, и оргазм вышел тягучий, долгий, сотрясающий все тело. Теппей вырубился сразу и только успел почувствовать, как Ханамия обнимает его и целует в шею под линией челюсти. В четверг Теппей со стажером показали все материалы по делу начальнику. — Мы подадим встречный иск, — сказал Теппей. — За неправомочное использование человекоимущества — Морисаки-сан работала у своего хозяина на фабрике, будучи официально личным партнером, без соответствующих документов и с превышением допустимых часов. В целом, можно попробовать тут же подать второй иск, за незаконное присвоение денежных средств — я имею в виду то, что он изымал из доходов своего предприятия, — но мне кажется, и первого хватит. К сожалению, юридических оснований обвинить его в дурном обращении с человекоимуществом нет, все, что у нас есть — это записи звонков в службу доверия, так что просто будем использовать их как дополнительный аргумент, если дело дойдет до суда. Начальник покивал. — Договаривайтесь о встрече со второй стороной и попробуйте склонить их к мировой. Если же они не согласятся — что ж, думаю, у нас хватит материала для слушания. В этот день Теппей решил уйти с работы пораньше — во-первых, он осознал, что успел нешуточно соскучиться по общению с Ханамией, во-вторых, потому что ему хотелось показать Ханамии результаты своей работы. Но когда он уходил, секретарь на ресепшн подала ему визитку. — Этот господин заходил в понедельник и вчера, но вы просили не беспокоить, так что я его не пустила, — сказала она. — Он сказал, что это не срочно, но просил позвонить, когда у вас будет возможность. Имя на визитке было Теппею незнакомо, но зато он знал должность — менеджер-консультант в компании «Фукуро». Спустившись в холл, Теппей набрал номер. — Добрый день, Киеши-сан, — поприветствовал его в трубке знакомый голос. — Прошу прощения за беспокойство, но руководство просило уточнить у вас, не изменились ли ваши намерения относительно Макото. Видите ли, мы переходим в заключительную стадию оформления документов с… — Я понял, — перебил Теппей. — Спасибо за ваш звонок, но я не намерен возвращать Макото. Мы нашли общий язык. — Рад это слышать, — по голосу менеджера было слышно, что он действительно рад. — В таком случае, у меня есть к вам один, — в трубке образовалась крохотная пауза, — достаточно деликатный вопрос. — Да? — напрягшись, Теппей опустился на одну из скамеек, что стояли в холле возле высоких, от пола до потолка, окон. На улице снова лил дождь, и люди сновали, удивительно одинаковые в своей корпоративной черной одежде и с черными зонтами. Ему вдруг стало тревожно. — Дело в том, — голос менеджера сделался ниже, словно он пытался говорить как можно тише, — что к нам в компанию обратилась Ханамия-сан, — и пояснил, как если бы Теппей не мог его понять, — мать Макото. — Так, — проговорил Теппей — а в голове его волной взметнулось все, что он знал о родительских правах в подобных случаях. Но нет, все законодательство говорило, что нет у родителей никаких прав. В сущности, воля хозяина в такой ситуации была абсолютна — если он не хотел, чтобы единицы его человекоимущества общались со своими родителями, он мог запретить. Другой вопрос, что так почти никто не делал. Большинство граждан страны принадлежало корпорациям, часто — целыми семьями. В любом случае, у Ханамии-сан не было никаких прав, она не могла забрать Макото у него… Теппею стало холодно, когда он осознал, о чем именно думает. — И чего хотела Ханамия-сан? — уточнил он хрипловатым голосом. — Она хотела разузнать, где Макото находится сейчас, — тон менеджера сделался мягким. — Как вы понимаете, мы не даем такую информацию. Однако, как правило, мы все же стараемся идти навстречу свободным людям. Так что я сказал Ханамии-сан, что передам вам ее контакты в том случае, если вы захотите с ней связаться. Вы хотите, Киеши-сан? — Да, — сказал Теппей твердо. — Да, я хочу. — В таком случае, я вышлю вам ее контакты, — кажется, парень даже вздохнул с облегчением. — Большое вам спасибо, Киеши-сан. — За что? — удивился Теппей. Теперь менеджер явно улыбался. — За то, что вы — вот такой, — сказал он. — До свидания, Киеши-сан. Они распрощались, а через две минуты телефон тренькнул, извещая о пришедшем сообщении. Теппей смотрел на него молча, неподвижно, пока экран телефона не погас сам. Он мог позвонить ей прямо сейчас. Но по отношению к Ханамии это было бы неправильно. В конце концов, мало ли, что там у него за отношения с матерью. Нет, прежде всего этот вопрос Теппей должен был обсудить с ним. Поднявшись со скамейки, он вышел из здания, раскрыл над головой зонт и двинулся в сторону метро. Когда он вышел со своей станции, дождь все еще лил и стал, кажется, даже сильнее. От сырости снова разболелось колено, Теппей наклонился, чтобы растереть. — Эй, Киеши! Он выпрямился, пытаясь рассмотреть что-то сквозь сплошную стену дождя. В следующее мгновение под купол его зонта нырнул Ханамия — с пакетом в руках, запыхавшийся и мокрый насквозь. — Ты почему без зонта? — изумленно спросил Теппей, совершенно автоматически притягивая Ханамию к себе — того явно трясло от холода. — Потому что когда я вышел, его не было, — сердито сообщил Ханамия. — Ну и зима нынче, — он выпутался из объятий Теппея, сунул ему в руки пакет и перехватил зонтик. — Пришлось пробежаться два квартала. Поблизости от тебя даже нормальных магазинов нет. — А комбини? На лице Ханамии отразилось все, что он думает насчет комбини. Теппей заглянул в пакет — оттуда торчало горлышко бутылки, кажется, багет, и что-то еще, что он не разглядел или не узнал. — И ты нашел какой-то магазин дорогой и вычурной еды… Я понял твою цель, ты пытаешься меня разорить. Ханамия фыркнул. — Ну и жлоб. В следующий раз куплю замороженные полуфабрикаты, посмотрим, сможешь ли ты их есть. — Я все могу есть. — Повезло тебе! Они вошли в подъезд, поднялись на лифте. В квартире Ханамия первым делом содрал с себя промокшую насквозь куртку, потом забрал у Теппея пакет и ушел с ним на кухню. — Только переоденься обязательно, — сказал ему вслед Теппей. — Спасибо, мамочка, — услышал он недовольный ответ. — Без тебя бы не догадался. Теппей собирался ему ответить — что не горит желанием ухаживать за простуженным Ханамией, потому что тот, болеющий, наверняка еще более противный, чем здоровый, но слово «мамочка» заставило вздрогнуть. Чуть помедлив, он пошел следом за Ханамией в спальню. — Ханамия, тут такое дело… Ханамия, успевший уже раздеться догола и роющийся в шкафу Теппея, вскинул на него взгляд. — Да? — Твоя мать связывалась с «Фукуро». Наступила тишина. Ханамия медленно вытянул из шкафа домашние штаны, потом футболку. Оделся, затянул завязки, подвернул штанины. Наконец проговорил глуховато: — И что? — И они передали ее контакты мне, — ответил Теппей, внимательно глядя на Ханамию. — Если мы… если ты хочешь, можем с ней встретиться. Можем пригласить сюда, если хочешь, или… Ханамия коротко мотнул головой. — Что? — не понял Теппей. — Не хочешь с ней видеться? — Не сюда, — ответил Ханамия. Голос его был напряженным. — Где-нибудь… на нейтральной территории. — Если хочешь, — Теппей не сводил с него пристального взгляда, — в смысле, если не хочешь… Можем с ней и не встречаться. Может быть, ты хочешь один, или… — Перестань мямлить, — раздраженно буркнул Ханамия и вышел из спальни. Почти тут же Теппей услышал, как он чем-то гремит на кухне. Теппей решил не спешить. Ему надо было собраться с мыслями, да и Ханамии, наверное, тоже. Он сходил в ванную, где неспешно умылся, потом прошелся по квартире, рассеянно расставляя по местам разбросанные вещи. Ему подумалось, что Ханамия привносит в его жизнь хаос во всех смыслах. Не то чтобы Теппей возражал. На журнальном столике обнаружилась смутно знакомая папка — Теппей открыл ее и не сразу сообразил, что смотрит на документы о возвращении товара, которые ему всучил юрист «Фукуро». Ему подумалось — наверное, Ханамия их тоже видел. Хорошо было бы отнести их на работу и спустить в шредер. С кухни потянуло чем-то вкусным. Теппей пошел на запах. Ханамия возился у разделочного стола, а на плите булькала вода в кастрюльке. Как раз в тот момент, когда Теппей вошел, Ханамия развернулся к плите и аккуратно всыпал в воду щедрую порцию крупной соли. — Паста? — догадался Теппей. Ответом ему было рассеянное «мгм». — А с чем? — Увидишь, — отозвался Ханамия. Он осторожно, будто от любого неловкого движения что-нибудь могло взорваться, засыпал в кастрюлю пасту. — Вино. Открой. Теппей послушно взял бутылку и штопор. Вино пахло перезрелыми фруктами и чем-то еще, чего он не мог опознать; Теппей плеснул немного в бокал и протянул Ханамии, который как раз развернулся от плиты к нему. — Сядь, — приказал Ханамия, принимая бокал. — Тут и так места нет, а с тобой его еще меньше. Теппей фыркнул, налил себе тоже и сел. — Из тебя получился бы гораздо лучший хозяин, чем из меня, — сказал он, почти не думая, что именно говорит. Ему было хорошо — тепло, уютно, вкусно. Ханамия задумчиво исследовал вино: понюхал, посмотрел на свет, покачал, потом глотнул. — Вот это вино, — сказал он одобрительно. А потом без перехода добавил: — Ты не прав. Эта ебаная система и из тебя-то чудовище сделала, страшно подумать, что вышло бы из меня. Надеюсь, у меня никогда не будет, — он ядовито выделил слово, — человекоимущества. Теппею стало неожиданно обидно — он даже не понял, что именно его задело, то ли то, что Ханамия считал его чудовищем, то ли такая откровенная неприязнь к системе, в которой они оба жили. — Система существует и работает, — заметил он. — Что бы ты предпочел видеть вместо нее? — А насчет себя ты спорить не будешь? — фыркнул Ханамия. — Тебе виднее, — ответил Теппей сухо. Ханамия коротко рассмеялся, а потом неожиданно шагнул к нему, наклонился и коснулся губами волос. — Не обижайся. Но что есть, то есть. Власть людей над людьми развращает. Ты повел себя со мной так, как никогда бы не повел, если бы не был моим хозяином. — Или если бы я был хозяином кого-то другого, не тебя, — холодно проговорил Теппей. — К тому же власть хозяина не абсолютна. Убийство, нанесение увечий — это все не спустят с рук. — Да, такая радость для того, кого убили или нанесли увечья, — буркнул Ханамия, отставляя бокал и закапываясь в пакет с покупками. — У каждого человека найдутся недостатки. Но проблема в том, что хозяева считают, что вправе что-то делать или не делать с человеком, сообразуясь с этими недостатками. — Он всучил Теппею свежий чеснок. — Почистить и раздавить. — Раздавить? — переспросил Теппей. Чеснок пах изумительно, как никакая сухая приправа никогда не пахла. — Чем, давилкой? — Можно, — пожал плечами Ханамия. — Но лучше, — он выудил из нижнего посудного ящика сковороду и протянул ее Теппею, — этим. Возясь с чесноком, Теппей никак не мог выкинуть из головы слова Ханамии — но думал он не о нем и себе, а о Рико и Хьюге. Выходило, что Рико делала как раз то, о чем Ханамия говорил — ограничивала Хьюгу, потому что считала, что есть вещи, на которые он не способен. Как родитель с ребенком. Выходит, что невольники — это не выросшие дети? — Готово. Ханамия кивнул и забрал у него сковородку. Поставил ее на огонь, налил масла. Теппей залюбовался его движениями — Ханамия двигался стремительно, но плавно, размашисто, но точно. — Тебе нужно свое кулинарное шоу. — Ненавижу камеры, — ответил Ханамия, забрасывая в сковороду чеснок. — Ты чего такой задумчивый? Теппей пожал плечами. — Думаю о том, что состояние несвободы — это по сути своей детство, только с работой. Никаких обязанностей, кроме минимальных, никакой ответственности, никаких решений. — А то, — Ханамия перемешивал в сковороде чеснок. По кухне поплыл острый вкусный запах, и Теппей почувствовал, как сжался в голодном спазме желудок. — Доставай овощи, режь салат. Теппей исполнил едва ли не бегом. — А что ты туда еще положишь? — Сыр, — Ханамия, не глядя, сунул руку в пакет и достал кусок сыра. — О, кстати, можешь его пока потереть. Именно это объясняет, — продолжил он, не меняя тона, и принялся выуживать из масла кусочки чеснока, — почему люди предпочитают несвободу. Ребенком быть легче и приятнее. — Я так не думаю. — Да ты им и не был никогда, разве не так? Теппей, не ответив, занялся салатом. Ханамия колдовал над сковородой — было слышно, как шипят масло и вода. — Так что с твоей матерью, Ханамия? — А что с ней? — спросил Ханамия после паузы. — Почему ты не хочешь ее видеть? — Что за сеанс диванного психоанализа? — Ханамия выключил плиту и достал тарелки. — Я хочу ее видеть. Но я облажался. — Он принялся раскладывать макароны. — Она одинока и немолода. Живет в Киото. У нее прачечная-химчистка, — он поморщился, будто бы невольно. — Наливай вино. — Тебе не нравится ее бизнес? — Да мне ничего не нравится, — отрезал Ханамия, поставив тарелки на стол. — Она из семьи чиновников, папаша тоже был. Потом он, забыв подать на развод, съебался неизвестно куда, прихватив с собой домработницу. С целью неправомерного использования единицы человекоимущества, если ты понимаешь, о чем я. — Понимаю, — пробормотал Теппей. Ханамия пожал плечами, намотал пасту на вилку и сунул в рот. — И что?.. — И у матери не было ни гроша за душой, — отозвался Ханамия. — Образование неходовое, профессии нет. Тут как раз откинулся какой-то родственник, у которого в Киото была химчистка, желающих не нашлось, и мама взяла это на себя. Я уже был в Кирисаки. — Тут он остро глянул на Теппея. — И если ты скажешь что-нибудь вроде «я понимаю, почему ты такой», я ткну тебя вилкой в колено. В правое. — Почему в правое? — спросил Теппей, невольно улыбаясь. — Чтобы ты на обе ноги хромал, — буркнул Ханамия. — Ешь, стынет же! Теппей послушно сунул вилку с макаронами в рот. — Вкусно! — Твое изумление оскорбительно. Теппей рассмеялся. — Это странно! Просто, ну… это же макароны, чеснок и сыр, и все. — Ты будто холостяком не жил, — фыркнул Ханамия, — раз не знаешь, какой вкусной может быть простая паста. — А ты сам научился готовить? — спросил Теппей. Ханамия пожал плечами. — По-разному. У мамы подсмотрел, у Фурухаши. В интернете. В определенный момент тебе уже ничего не нужно, ты просто берешь то, что у тебя есть в холодильнике и в шкафу, и что-то с этим делаешь. Да ведь и ты умеешь готовить. — Умею, — согласился Теппей. — Но для меня это такое всегда было, по особым случаям. Самому себе проще готовый обед разогреть. — Невкусно же. Теппей пожал плечами, улыбаясь. — Еда и еда. Ханамия вздохнул и встал из-за стола — тарелка его была пуста, и Теппей, заглянув в свою, обнаружил, что и сам умял свою порцию и не заметил. — Добавки? — Да! — наверное, сейчас у него была действительно улыбка идиота, судя по тому, как выразительно Ханамия закатил глаза. Но добавки положил щедро, а потом еще и вина подлил. — Я ем готовые обеды, когда все дерьмово, — признался он неожиданно. — Аналог самоубийства. Теппей вспомнил коробки с едой, которые Ханамия заказывал первое время, но не стал ничего говорить. Ханамия вернулся за стол — себе он тоже положил вторую порцию. — Подразумевалось, что я позабочусь о ней, — сказал он, и Теппей вздрогнул, не сразу сообразив, что Ханамия вернулся к разговору о своей матери. — Не то чтобы я хочу сказать — я украл кучу денег не ради себя, а чтобы моей мамочке было на что жить в старости, — он легко рассмеялся. — Но я собирался позаботиться о ней. Она не заслуживает того, чтобы вкалывать до самой смерти или поселиться в доме престарелых на остатки своих сбережений. А теперь выходит так, что я преступник, денег у меня нет, и к тому же я невольник. Не сказать, что это успех. Теппею захотелось взять его за руку, но он подумал, что вряд ли Ханамия сочтет это уместным. — У тебя еще будет возможность о ней позаботиться, — твердо сказал он. — Мы же договорились, что ты будешь работать. Хочешь, составим черновик договора? Впишем минимальный хозяйский процент, какой возможен, тогда все остальное ты сможешь откладывать или сразу отсылать ей. Ханамия смотрел на него, улыбаясь странной, невеселой улыбкой, которую Теппей не мог толком охарактеризовать. — Ты прямо сейчас хочешь составить договор? — Почему бы и нет? Хотя нет. Прямо сейчас я хочу написать твоей матери. Назначим ей встречу на выходных, что ты думаешь? А еще я бы хотел, чтобы ты послушал мою речь… Он смолк под взглядом Ханамии — темным, тяжелым, абсолютно нечитаемым. — Надо было, — Ханамия поднялся на ноги, шагнул к нему — плавно, угрожающе, так, что Теппей невольно вжался в спинку стула, — мне держаться подальше, — он опустился на колени Теппея, положил руки ему на плечи, — от тебя и твоей команды. И, наклонившись, он поцеловал Теппея в губы.