Фаворит

Клетка

Визит врача он почти не запомнил, как и события нескольких дней, что последовали за этим. Но он хотя бы спал в удобной кровати и попадал в ванную. В то утро, когда он смог подняться с кровати самостоятельно, его заперли в небольшой комнатке с прочными решётками на окнах. В его распоряжении имелись ванная, туалет, немного чистой одежды, а еду приносили и подавали через узкий горизонтальный проём в двери. При этом всё нарезали заранее, а из столовых приборов позволяли пользоваться исключительно округлой ложкой. Или можно было есть руками. День тянулся в смутном ожидании хоть чего-нибудь, но ничего не происходило. Он бродил от кровати к стене, потом сидел и ждал. От надоевшего безделья лениво разглядывал всё вокруг, пока не приметил камеру. Её постарались скрыть, пусть и не слишком профессионально, но когда делать нечего до такой степени, что выть охота, найти можно даже отлично спрятанную камеру. Под прицелом камеры он привык находиться почти круглосуточно, поэтому уже практически кожей чуял такие вещи, не говоря уж о неплохом представлении, как именно и почему ставятся камеры, для чего, и как рассчитывается максимальный обзор. Его тело зудело от бездействия. Мышцы молили о движении. Не выдержав, он попытался размяться и потанцевать хоть немного без музыки и даже на ограниченном пятачке. Выбившись из сил, пошёл в ванную и встал под душ. Нашёл ещё одну камеру. Не самое приятное открытие. Ночью лежал на кровати, натянув одеяло на голову, и старался расшевелить застывшие в голове мысли, преодолеть оцепенение. Ким Чонин, родился и вырос в Корее, начинающий танцор и будущий хореограф, поступил в академию искусств в прошлом году. И вот, его пригласили для участия в конкурсе в Токио. Тут начинались провал и крах реальности. Он помнил, что вышел на сцену в финале. Нюансы освещения, музыка, покрытие сцены, декорации — помнил всё. Он помнил, что собирался показать, даже сейчас выполнил бы всю программу. Но он не помнил ни того, как закончил выступление, ни того, как ушёл со сцены, ни оценок, ни того, как после оказался... где? Помост, шершавая поверхность под голыми коленями, сведённые болью плечи и руки, ноющая спина, холод наручников на запястьях, толстые пальцы на подбородке, чтобы он вскинул голову и... показал лицо? Сейчас у него не осталось при себе ни одной вещи, что ему бы принадлежала. Только он сам. В маленькой комнате с решётками на окнах. Он даже не мог ни о чём спросить, потому что никто не говорил по-корейски или по-английски. Или никто не хотел с ним говорить. Когда он пытался, охранник просто опускал заслонку, отсекая его от тех, кто оставался в коридоре. На следующий день он обшарил ванную, туалет и комнатку, но даже зеркала нигде не нашёл. Челюсть с правой стороны слабо ныла, но на ощупь он никаких повреждений не отыскал, хотя его точно ударили и достаточно сильно. На запястьях кожа была почти чистой, и уже ничто не напоминало о наручниках или уколах. В ванной он обнаружил бритву на батарейках, но бриться приходилось наугад без зеркала. Полдня он изучал вид из окна: комната располагалась на втором этаже, но всё перекрывали ветви садовых деревьев. Распахнуть окно удалось легко, однако решётки лишали возможности выбраться наружу. Оконное стекло разбить он бы не смог. Прозрачная пластина крепко сидела в довольно массивной деревянной раме и выдерживала все сильные удары. Кровать была без ножек, на сплошной подставке — тоже крепкой. Одеяло, подушка и простыня с матрасом ни на что не годились. Даже если бы ему взбрело в голову повеситься, то высокие потолки и отсутствие любых крючков и перекладин поставило бы на этом плане крест. В ванной потолок тоже был высоким, как и в туалете, а шланг душа — гибким и частично вмурованным в стену, потому не получилось бы им даже и шею обмотать. До самого вечера он мучился и откручивал трубку крана, но без успеха. Он бы и крышку унитаза открутил, если б она вообще существовала. К ночи он пришёл к выводу, что мог бы попытаться утопиться в поддоне душа, но камера давала отличный вид, поэтому ему бы времени не хватило самоубиться — охрана набежала бы раньше. А залепить глазок камеры не получилось бы — слишком высоко даже при его внушительном росте. Умирать, конечно же, не тянуло вообще, особенно в свете неизвестности. Он не знал, где он, почему и для чего. Это давало чёткую цель — вернуться домой. Ещё много лет назад он решил, что непременно станет известным и знаменитым, что покорит сцену. Он хотел, чтобы само его имя стало синонимом слова "танец". Он любил танцевать и не пытался сдерживать амбиции. Он преодолел высокую ступень на пути к вершине, когда получил приглашение из Японии, и всё, что происходило с ним сейчас, вызывало глухую ярость и возмущение. Он работал долгие годы, чтобы взобраться немного выше. Никогда не останавливался и не сдавался, что бы ни случалось. Он чётко видел цель и шёл к ней даже по головам, если требовалось. Теперь же, когда в мыслях прояснилось достаточно, он не мог сидеть спокойно и ждать чего-то непонятного. Ночью он лежал на кровати и лихорадочно перебирал все доступные способы, дабы выбраться на свободу. Не представлял, как много времени провёл в пути к этому конкретному дому, не знал, в какой стране оказался, не понимал того языка, на котором здесь говорили, сидел под замком, но способ выбраться обязан был найти. Если подумать, то человека сложно провезти через границу так, чтобы никто этого не заметил. Однако тысячи незаконных эмигрантов по всему миру доказывали, что это возможно. Но раз у него нет документов... Пока неважно. Об этом он мог подумать позднее. Сейчас важнее было выбраться из вот этой комнаты и этого дома. Вопрос — как? Он уже выяснил, что мог бы только попытаться утопиться. Если бы он попытался, набежала бы охрана, чтобы утихомирить его. Сколько? Сможет ли он вырваться и оказаться в коридоре? К утру он решил, что терять ему особенно нечего, поэтому стоит просто попробовать. Если он попробует раз, и ничего не выйдет, он всё равно узнает больше, чем знал сейчас. С решением он опоздал, потому что дверь в комнату на рассвете распахнулась. Он и спрыгнуть с кровати не успел, как парочка крепких мужчин застегнула на нём наручники и поволокла прочь из комнаты, не позволив даже одеться. Его втолкнули в просторное помещение на первом этаже, где на полу стояли на коленях ещё двое в наручниках. Обнажённые, скованные в движениях, ничего не понимающие. Один из парней был среднего роста китайцем с высветленными волосами, другой — белокурым европейцем. Он замешкался — пытался сообразить, что всё это значит, тут же его ударили по ногам и заставили рухнуть на колени рядом с европейцем. Их всех троих обдали сильной струёй тёплой воды из шланга, затем принялись тщательно мыть. Приземистый человечек, смахивающий на сидящего бульдога, руководил процедурой. "Бульдог" недовольно покачал головой, когда осмотрел всех троих. Негромко велел что-то, и их схватили охранники, чтобы поставить на ноги надёжнее и удержать. Он поначалу не понял, чего ждать, но когда "бульдог» двинулся к нему с опасной бритвой, рванулся прочь изо всех сил. Яростно выворачивался из рук охранников, брыкался, вертелся и дёргался. "Бульдог" ловил его за лодыжку и пытался соскоблить бритвой густые тёмные волоски. Захваченную ногу и пальцы "бульдога" скоро испачкало кровью. Он продолжал вырываться и сопротивляться, оглушённый сразу миллионом предположений, каждое из которых было хуже предыдущего. Хотя куда больше его пугал вид незнакомого человека с острой бритвой в руке рядом с ним. Внезапный громкий окрик заставил "бульдога" отпустить его изрезанную бритвой лодыжку. Он тут же этим воспользовался, чтобы с силой толкнуть "бульдога" ногой и отшвырнуть к дальней стене. Охранники жёстко ухватили его с боков, встряхнули и заставили выпрямиться. Крутили руки так, что ему пришлось встать на цыпочки, чтобы уменьшить боль в сведённых мышцах. В дверях застыл седовласый мужчина в строгом костюме. Небрежно поправил очки в тонкой оправе и осмотрел пленников с головы до ног и обратно. Очкарик плавно повёл рукой и неспешно заговорил. Слов очкарика он по-прежнему не понимал, но охранники ослабили хватку и позволили ему стоять нормально, а "бульдог" отложил бритву. Вскоре привели, видимо, врача, который занялся пострадавшей лодыжкой. Врач сноровисто обработал порезы и аккуратно залепил пластырями в тон смуглой коже. После этого инцидента мужчина в очках постоянно оставался рядом, даже когда все перебрались в соседнее помещение с огромной ванной. Троицу пленников затолкали в горячую воду и вновь принялись тщательно мыть. Даже зубы им почистили и проверили, всё ли с ними в порядке. В воде пластыри отошли от ранок, но царапины потом опять обработали и снова заклеили, пока несколько шумных женщин, постоянно переругивающихся между собой, растирали распаренную кожу пленников какими-то бальзамами и кремами. Затем ему тщательно сбривали щетину на лице, пока двум другим парням подстригали и укладывали волосы. Он не представлял, что и думать, потому что с ними обращались хоть и бесцеремонно, но старались не навредить. Более того, их приводили к блестящему внешнему виду. Не использовали ничего лишнего, просто сохраняли естественный вид, но аккуратный и безупречный. Его стричь не стали, просто расчесали и подсушили влажные волосы, позволив длинной чёлке спадать на лоб. Потом одна из женщин растёрла по его шее, плечам, спине, груди и животу тонким слоем мазь, похожую на вазелин, из-за чего мускулы на теле стали казаться более рельефными и выраженными. Мужчина в очках оглядел его, недовольно поджал губы и указал на изрезанную бритвой ногу. Должно быть, не понравилось, что один из пленников чересчур сухощавый, костистый, ещё и с пластырями, помеченными бурыми пятнами. Ему снова обработали царапины, заклеили обычными пластырями, а поверх ногу от колена до лодыжки обмотали чёрной шёлковой лентой. Такой же лентой ему обмотали правую руку от плеча до локтя. Вот тогда очкарик кивнул уже с довольным видом. Поочерёдно с каждого из троих снимали наручники, растирали запястья и заводили руки за спину, чтобы вновь сковать наручниками. Затем их и вовсе соединили между собой цепью, а конец этой цепи вручили мужчине в очках, который и повёл их за собой в коридор. Охрана в доме стояла почти на каждом шагу, поэтому идти приходилось туда, куда вели, но это не мешало запоминать как можно больше, дабы знать, куда бежать, если удастся вырваться. Он увидел, правда, всё равно немного. Очкарик провёл их по длинному коридору к широкой лестнице и стал подниматься по ступеням. На третий этаж. Сразу напротив лестницы там красовались распахнутые створки, а за ними яркий свет заливал просторный зал, уставленный вдоль стен кадками с декоративными деревцами. У дальней стены зала за длинным столом сидели люди в дорогих костюмах, ели и пили, и переговаривались то громко, то тихо. Возле окна статуями замерли несколько рослых мужчин. Особого ума не требовалось, чтобы опознать в них профессиональных телохранителей. Никто из присутствующих не выставлял напоказ оружие, но сомневаться в его наличии не приходилось. Мужчина в очках остановился в пяти метрах от стола, выстроил всех троих скованных пленников в линию, заставил опуститься на колени, снял цепь и отошёл к столу, чтобы занять своё место. На троицу в наручниках никто не смотрел. Все продолжали пить, есть и беседовать, словно ничего не случилось.