Ангел за партой

Следующим утром я просыпаюсь на диване в гостиной, скрученный в невозможной позе и заваленный грудой подушек. Какая-то домовая фея заботливо укрыла меня пледом, и я уже начинаю думать, что это Алия сжалилась надо мной, но тут с кухни доносится звонкий свист чайника и невообразимый запах домашних оладий, которые приводят меня к пониманию, что домовая фея — это Том. Я тут же встаю, потягиваясь как довольный кот, и топаю на кухню, радостный оттого, что хотя бы сегодняшнее утро начинается не с отцовских истерик из-за наших с Алией поздних сборов в школу. Завернув за угол, останавливаюсь в дверном проёме, прислонившись к косяку, и скрещиваю руки на груди. Томас стоит ко мне спиной, держа в одной руке три пустые кружки, а другой подливая масла в сковороду с шипящими на ней оладьями. От запаха еды желудок мгновенно отдаётся требовательным спазмом. Я ухмыляюсь: — Браун, тебе только передника не хватает. Том поворачивает голову, на его лице сверкает улыбка: — С добрым утром! Помоги мне накрыть на стол, скоро Грег с Алией подойдут. Позёвывая, я с ленивым видом прохаживаюсь до ближайшего стула и плюхаюсь в него, закинув руки за голову: — Благодарствую. Но я, пожалуй, лучше посмотрю, как ты играешь в домохозяйку. Поверь — нет зрелища слаще! Том смеётся. — Помогай давай, кретин, у меня сейчас кружки упадут! — Ладно, не кипятись, — я поднимаюсь, подхожу к Тому и изымаю у него злосчастные кружки. — О, ничтожнейшее из ничтожеств, что бы ты без меня делал?.. — Ума не приложу, — перевернув оладьи другой стороной, Том кивает в сторону верхнего шкафчика. — Разложи тарелки, король, — он внимательно смотрит на меня, а затем добавляет, — будьте так любезны. — Король польщён, — я тянусь за четырьмя тарелками и сразу вспоминаю, что когда-то с этого начиналось каждое утро: я доставал тарелки к завтраку, и их было ровно четыре — для папы, для мамы, для Ким и для меня. Алия ела свои дурацкие фруктовые пюрешки для карапузов, сидя на высоком стульчике рядом с мамой, а я всегда старался сесть напротив Ким, чтобы она лучше видела, как я корчу рожи на мамины возмущённые реплики, и хоть раз улыбнулась за утро, которое редко было для неё добрым. — Ты чего застыл? Таракана увидел? Я чуть отклоняюсь и быстро моргаю. На лице Тома появляется смутное подозрение. Я небрежно веду плечом, ставлю тарелки на стол и занимаюсь остальной сервировкой так, чтобы Том не видел моего лица. Но мне не удаётся его провести. Когда, покончив с делом, я сажусь и начинаю прокручивать кончиками пальцев чашку на столе, слышу его настороженный голос: — Ты в порядке? Я просто киваю, глядя на свои руки. Опять этот грёбаный скачок. Мимолётный осколок тоски, как прыжок в неведомое, от которого перехватывает дыхание. Будь они трижды неладны, эти дурацкие тарелки! — Доброе утро! Вскидываю голову и вижу в дверях лохматое чучело-мяучело, трущее глазки кулачками и подслеповато глядящее на меня из-за космы растрёпанных волос. — Доброе утро, красавица! — Том отклоняет корпус назад, чтобы улыбнуться моей сестрёнке, и та в ответ только пунцовеет как свёкла, молча прошмыгивает к столу и садится рядом со мной, глядя куда угодно, только не на Тома. Я толкаю её локтем в бок и притворно округляю глаза: — Ты что, не поздороваешься со своим воображаемым мужем? Алия краснеет ещё больше и со всей силы бьёт меня кулаком в живот, прямо под солнечное сплетение. Чертовски больно, надо сказать! — Па-лех-че... — я захожусь кашлем, скрючившись в три погибели. — Это тебе за твою жестокость, — мудро комментирует Том, а затем подмигивает Алии. — Так ему и надо, правда? — Да! — яростно соглашается Алия. — Слышал, ты, вонючка?! Вот как в жизни бывает. Ты, значит, ценой пробитых кишок соединяешь сердца, а тебя нарекают вонючкой. Тяжела участь нас, купидонов, но такова наша доля незавидная... Я тыкаю Алию пальцем в разгорячённый лоб: — Остынь, рыбёшка, брата пожалей, он у тебя один. Вот не станет меня — кто будет смотреть с тобой твои сопливые мультики про принцесс? Она смотрит на меня так, что чувствую — ещё чуть-чуть, и мне правда станет страшно. — Ещё раз назовёшь его моим мужем, и тебе не поздоровится! — злобно цедит она. Я поражённо вскидываю ладони: — Ладно-ладно, о'кей, не бузи. Сахарницу лучше передай. Успокоившись, Алия встаёт и подходит к столешнице. — Где она? — Не знаю, у мужа спроси. Том издаёт протяжный свист: — Да, чувак, вот это ты попал... — Ну, всё! Алия с гневными криками кидается назад в мою сторону, вооружившись детской вилочкой, так некстати лежащей на столе. К слову, детской она называется только из-за размера, а не потому что её острия сделаны из пластика, резины или какого-либо другого материала, который оставил бы мне шансы на выживание. — Мать, ты чего?! Не подходи ко мне, я жить хочу, я всё осознал! НЕ ПОДХОДИ! Когда вилка оказывается уже в опасной близости от моих глаз, Том в последний момент сгребает Алию сзади в охапку и поднимает на руки. У бедняжки аж ручки слабеют: вилка со звоном падает на пол. От вида её широко раскрытых глаз, неотрывно смотрящих на Тома, мне хочется смеяться, но я сдерживаю себя, щадя её нежные чувства. — Давай не будем его убивать, — предлагает Том. — Он нам ещё пригодится. — Ладно, — еле дыша, кивает Алия. Я хватаюсь за сердце: — Брат, ты настоящий друг! Том опускает Алию на стул и возвращается к плите. Я опасливо кошусь на сестру: — Ты мне ночью скальп не снимешь? Чтоб я знал, вешать мне амбарный замок на дверь или нет. Она отмахивается, протирая пылающее лицо руками: — Отстань. Я фыркаю: — Неженка. — Идиот. Ну, как тут не возгордиться — моя школа... Я откидываюсь назад с требовательным видом: — Эй, кухарка! Когда там нам подадут завтрак? Том даже не оборачивается: — Тебя как больше устроит: оладьями по уху или сразу в глаз? Я соскальзываю вниз на стуле: — Мог бы и не угрожать... Нервный какой... Маленькая выскочка тут же нанимается его бесплатным адвокатом: — Вовсе он не нервный, Кор. Это ты с утра выводишь всех из себя и бесишь! Я обращаюсь к Тому: — Нет, слыхал? Я, значит, английский с ней до ночи делаю, рюкзачок её школьный собираю, как мать родная, мужа ей достойного нашёл — а она мне: "бесишь!". Ясно всё с тобой, всё ясно... Том смеётся: — Ладно тебе, не преувеличивай. Слишком много драмы. Я воинственно кладу локоть на стол, оперевшись на него всем весом: — Браун, на минуточку! Тот подходит и смотрит на меня со снисходительной улыбкой: — Чего тебе? — Ты знаешь, что принцесса Селестия является наставником пони Сансет Шиммер? Знаешь, как называется самый большой клан земных пони-фермеров? — Нет. — Вот и умолкни, повернись к плите и пеки свои оладьи. ... И... лучший игрок серии нескольких поединков Томас Браун отправляется в нокаут... Том поджимает губы. — Ладно, беру свои слова обратно. Алия, ты должна его ценить. Алия хмыкает, скрестив руки на груди. — Это он так издевается надо мной, потому что я не Ким, — она посылает в мою сторону гневный взгляд. — Вечно третирует меня. Всё веселье, всё моё хорошее настроение мгновенно сводится на нет. Я тревожно смотрю на Алию. — Что... ты такое говоришь? — мой голос тихий и севший. Том с улыбкой подаёт голос: — Тут ты ошибаешься, Алия. Ким от братца доставалось не слабо. — Ага, как же! У меня мгновенно пропадает аппетит, стены начинают сужаться. Я молча поднимаюсь с места и выхожу в коридор. В спину мне доносятся непонимающие восклицания Тома. — Эй, ты куда? Кор, что случилось? — Ничего. — Оставь его, Том, он сам придёт. В коридоре мне приходится остановиться, чтобы взять передышку и понять, что со мной происходит. Мне уже осточертели эти вспышки апатии, с каждым разом они всё чаще и чаще. Что это, чёрт возьми, такое? Господи. В холле отец разговаривает с кем-то, открыв нараспашку входную дверь. Любопытство берёт своё, и я подхожу, чтобы посмотреть на этого отважного перца, который не побоялся пожаловать к нам домой с утра. Но тут за отцовской фигурой показывается краешек знакомой красной юбки, и я тут же ретируюсь, прячась в нише. Лиззи, твою мать! Этого мне ещё не хватало! Пока отец о чём-то негромко с ней переговаривается, я молю всех богов, чтобы у него хватило мозгов не приглашать её позавтракать с нами. Хотя отец никогда особой гостеприимностью не отличался, именно сегодня я рад тому, что он от своих принципов не отказывается. Когда он закрывает дверь, я выхожу из-за своего укрытия и подхожу к нему: — Привет! Он смотрит на меня как-то странно, словно находится ещё в собственных мыслях, а затем протягивает мне мои наручные часы. — Держи. Я больше ничего не куплю тебе, пока ты не научишься следить за своими вещами. Я беру у него из рук часы и недоуменно смотрю на них. — Откуда они? — Твоя подружка принесла. Лиза, кажется. Я поднимаю на него взгляд, потому что мне очень не понравилась его интонация. — Она не моя подружка. Мы просто вчера вместе с Максом гуляли, я честно не знаю, как мог не заметить, что часы пропали. Надо её поблагодарить. Отец потирает идеально выбритый подбородок, глядя куда-то сквозь меня. — Она сказала, ей четырнадцать, — протягивает он. Я не понимаю, куда он клонит. — Ну да. Наверное. — Слишком мала для тебя, не находишь? Я аж отступаю на шаг от удивления: — Что? Папа, я же сказал, что она... — Хочешь сказать, ты с ней не встречаешься? — Боже упаси! За что ты меня так не любишь?! Он переводит взгляд на меня, и в его холодных золотистых глазах появляется металлический блеск: — Это хорошо. Потому что я запрещаю тебе встречаться с девушками, которые младше тебя хотя бы на два года. Я не допущу, чтобы мой сын вырос извращенцем. Я смотрю на отца и наконец-то начинаю понимать. Дело не во мне. Он имеет в виду не меня. У него всегда перед глазами другой пример. — Что-то к нам давно не заходила твоя девушка, — говорит отец. — Ребекка, кажется? У неё всё в порядке? — Мы расстались. — Вот как? — У неё... другие взгляды на жизнь, — уклончиво отвечаю я. — Видимо, она более серьёзно относится к ней, чем ты. Я знаю, почему отец так следит за моей личной жизнью. Он всю жизнь подозревает меня в двойственных наклонностях, хотя, выражаясь его понятиями, я в этом плане нормальный. Только раз, лет в четырнадцать, решил взбунтоваться ему назло. Был у меня друг, Кевин Торрес, как выяснилось позже, моя маман крутила шуры-муры с его папой до самой его смерти, но сейчас речь не о том. Так вот, я был так зол на отца за его несправедливые обвинения, что решил для себя устроить мятеж. Ну, я и поцеловал тогда Кевина. Только вот я сразу понял, что это не моё, а Кевину понравилось. С тех пор нет у меня больше приятеля по имени Кевин Торрес. Папин голос возвращает меня к реальности. — Надеюсь, ты не нашёл утешение в своей милой соседке. Я закатываю глаза: — Да успокойся ты, между нами ничего нет! Он обходит меня стороной, направившись в сторону кухни: — Что ж, скажи ей это, когда в следующий раз соберёшься её поцеловать. Он покидает меня в полнейшем расстройстве моей нервной системы. В мозгах одни руины. Я замечаю за собой, что уже минут пять тупо пялюсь в закрытую дверь, сжав зубы до хруста. Так, и в каких именно подробностях эта дурная описала нашу вчерашнюю встречу? Толкаю дверь и выхожу на улицу с твёрдым намерением разобраться. Лиззи и не думала никуда уходить. Стоит возле нашей клумбы с самым что ни на есть благоговейным видом, будто только что прикоснулась к святым мощам. Я быстрым шагом сокращаю разделяющее нас расстояние. Я до того зол на неё, что уже не обращаю внимания на восхищение в её глазах, когда она видит меня. — Привет, Кор! Так рада видеть тебя! — Удивительно, правда? У меня дома. Вау. Её брови озабоченно хмурятся: — Ты чем-то расстроен? Я вскидываю голову, со всех сил сдерживаясь, чтобы не закатить глаза. Вместо этого делаю глубокий выдох. — Прошу прощения, Лиззи, но за каким чёртом ты здесь? — Пришла поздороваться с тобой и отдать тебе часы. — За часы спасибо. Только можно поинтересоваться, что ты моему папе сказала? Она радостно хлопает глазами: — Что ты, должно быть, потерял их, когда мы целовались на прощание... Я медленно закрываю глаза. Кажется, у меня сейчас начнётся истерика. Надо собраться, чтобы не напугать её и сделать всё максимально мягко. — Лиззи, — спокойный тон голоса даётся мне с трудом. — Пожалуйста, запомни одну вещь: не надо путать фантазии с реальностью. Нельзя рассказывать людям того, чего не было, это может только навредить. Мой отец теперь обо мне не лучшего мнения. — Тебе из-за меня досталось? — она прикрывает ладошкой рот. — Ой, прости меня, я не хотела! — Всё в порядке. Просто в следующий раз подумай, прежде чем кому-то о чём-нибудь расскажешь, ладно? Её глаза начинают наполняться слезами. Да чтоб тебя! — Я так не хочу, чтобы ты на меня сердился! — всхлипывает она. — Лиззи, я не сержусь. Правда. Успокойся. — Я соврала твоему отцу... — Забыли. Всё в прошлом. — Нет, я соврала ему про часы! Я замираю с каменным выражением лица: — А что с часами? — Ты их не потерял, — Лиззи протирает глаза пальцами. — Это я сняла их с твоей руки, пока ты не видел. Мой голос начинает вибрировать: — Зачем? — Чтобы принести их тебе сегодня. Меня охватывает ступор. Значит так: либо у меня первая стадия паранойи, либо я действительно влип во что-то очень-очень нехорошее. Я даже не знаю, что страшнее — то, что она украла у меня часы, или то, что она украла их затем, чтобы мне вернуть. От необходимости мучительно подбирать слова для очередной пыточной лекции меня спасает звонок телефона. — Прости. Машинально вытаскивая мобильник, отхожу на шаг от Лиззи и нажимая на кнопку принятия вызова. Кем бы ты ни был, анонимный спаситель, я обязан тебе по гроб жизни. — Алло? — Привет, Кор. От звука её голоса мой пульс подскакивает до неба. Я готов прямо сейчас схватить Лиззи в охапку и пуститься с ней в пляс по участку. — Здорово, Ким. — Что у тебя с голосом? — Да так, расчувствовался. Нечасто из самого Лондона звонят, сама понимаешь... — Вот глупый, — она смеётся, а затем замолкает. — Я скучаю по тебе. — Я тоже очень по тебе скучаю. Я хочу, чтобы она поняла, что это не просто формальная фраза. Я действительно очень сильно тоскую по ней. И кажется, она понимает. — Как твои дела? У неё на заднем фоне слышатся гулкие невнятные разговоры. — Ты сейчас на учёбе? — интересуюсь я. — Пришла слишком рано, надо доделать один проект. — Со своим голубым приятелем Джорджо? Она снова заходится смехом: — Нет, не с ним. Ты-то как? — У нас всё в порядке. Том опять завтраки готовит, а я наслаждаюсь внеплановыми каникулами. Голос Ким становится чисто сестринским: — Тебя всё-таки отчислили... Я знаю, мама уже сказала. Как же ты умудрился? — Ладно, слушай. Это долгая история берёт начало с момента, когда в парке на болоте я увидел двух жаб... — Ну и дурачок же ты у меня! Дальше можешь не рассказывать, я примерно представляю выражение лица миссис Тот. — Нет, Ким, это надо было видеть! Когда мы оба перестаём смеяться, она вдруг спрашивает: — Раз уж ты шатаешься там без дела, может, навестишь нас? Пятого числа праздник Гая Фокса, Шейн говорит, что его родители всегда его отмечают. Алекс тебя ждёт-не дождётся. А миссис Дэвидс обещала испечь имбирные печенья к твоему следующему приезду. Я делаю глубокую паузу. — Ты ведь понимаешь, что сейчас самым бесстыжим образом соблазнила меня? — Понимаю. Мне жаль, что ты не сможешь взять с собой Алию, но если ты скажешь отцу, что едешь к маме, возможно, он её отпустит? — Вряд ли. Её-то из школы пока не отчислили. — Я могу рассчитывать на то, что ты принял наше приглашение? — Передай миссис Дэвидс, пускай добавит в имбирь корицу. И напишет на печеньках моё имя. — Не наглей, — сквозь улыбку говорит Ким. — Ладно, мне пора, Ханна уже подошла. Я рада, что ты согласился. Мы все будем тебя ждать. Целую. — До скорого. Я отключаю звонок и ещё долго пялюсь в тёмный экран. — Это твоя сестра, да? Вскидываю голову и замечаю Лиззи, о присутствии которой уже успел забыть. Так, о чём я с ней хотел поговорить? А, неважно! Я улыбаюсь ей: — Лиззи, ты не голодна? У нас на завтрак вкуснейшие оладья.