Ангел за партой

Вернувшись домой после укороченного школьного дня, мы с Алией, к своему удивлению, застаём отца в гостиной. Он сидит на диване, закинув ногу на ногу, и со скучающим видом читает газету. Вопреки моим ожиданиям он не переоделся, оставшись в деловых брюках и рубашке, в которых пришёл с работы. — Привет, мы пришли, — здороваюсь я, проходя в гостиную. — А чего ты не спишь? У тебя же выходной. — Не спится, — коротко бросает он. По тому, в каком беспокойном нетерпении раскачивается его левая нога, я понимаю, что отец нервничает. — Еда на кухне в миске под фольгой, — сухо добавляет он, не глядя в мою сторону. — Накорми сестру. — Мама ещё не приходила? Он недовольно кривит рот, расправляя газету: — Нет. Лучше бы ей поторопиться. Я разогреваю еду для себя и сестры, и мы садимся обедать в гостиной у телевизора. По ящику показывают какое-то бредовое интеллектуальное шоу для детей, но если тебя половину утра пытали сдвоенной лекцией по физике от мистера Эрджа, из уст которого простой текст выходит, как одно сплошное нытьё, то ты и этому будешь доволен. Алия тыкает в меня вилкой с мясной запеканкой, кивая в экран: — Кор, а ты как думаешь, в сундучке красные туфли или серебристые? — Сто пудово красные. Спорю на все свои деньги. «Ты считаешь, что красные, дорогая? Ты точно уверена? Сейчас посмотрим: итак, наша прелестная помощница Линда открывает сундучок! О, нет! Посмотрите — они серебристые! К сожалению, ответ неправильный. На самом деле настоящий цвет туфелек Дороти из сказки «Удивительный волшебник из страны Оз» — серебристый! Следующий вопрос!» Я боком чувствую полный укоризны взгляд Алии. Она медленно мотает головой: — Ты был бы самым бедным ребёнком в Англии. Хорошо, что ты не участвовал в программе. — Ой, да кому нужны эти идиотские телевикторины! Тоже мне! — Сам ты идиот! — Дети, — шикает на нас раздражённый голос папы. В прихожей громко лает Макс. — Это мама! Это мама! — не обращая внимания на гневные выкрики отца, Алия бросает недоеденную запеканку прямо на диван и бежит в прихожую. Я кладу свою тарелку на журнальный столик, поднимаюсь и иду за сестрой. — Да посмотри в глазок сначала, кто там! — я не успеваю договорить, как Алия проворачивает замок, открывает дверь и виснет на маме. — Мамочка! — Ух, моя дорогая, какая ты стала тяжёлая, — мама улыбается, обнимая дочку, и пытается не умереть от удушения. — Раскормили слониху, — я подхожу к маме, снимаю с неё Алию и целую в щёку. Мама обнимает меня и тут же отстраняет на вытянутых руках, чтобы посмотреть на меня. Жуть как не люблю подобные техосмотры. — Мой мальчик, какой же ты у меня всё-таки красавец! — Ты тоже, мам, замечательно выглядишь. Мамино лицо сияет: — Спасибо, дорогой. Я действительно считаю, что развод пошёл ей на пользу. Как и новое замужество. Её никогда нельзя было упрекнуть в отсутствии вкуса и ухода за собой, но последние полгода её совместной жизни с отцом я то и дело видел маму измученной, вымотанной жизнью и жутко уставшей. Теперь она выглядит, как красивая, ухоженная зрелая женщина, у которой всё в порядке. Она сделала новую стрижку — теперь у неё карамельно-каштановые волосы до плеч, в ушах аккуратные серьги, она одета в строгое коричневое платье и белый пиджак. Смотря на неё, я невольно вспоминаю выжженные краской волосы Октавии, её бесконечный вырез на платье, потасканный вид, и делаю один справедливый вывод. Мой папа — кретин. Мама вскидывает руки: — Убери его! Убери собаку, Кор, немедленно! Пока мама проходит в дом, я оттаскиваю за ошейник сопротивляющегося Макса за дверь и оставляю на улице. Повернувшись, чтобы закрыть дверь, получаю бесплатный удар сзади по почкам: — Сам ты слониха! В гостиной почувствовать напряжение в воздухе можно даже кожей. Мама стоит в дверях, сжимая в руках сумочку, и смотрит на отца, который сидит в кресле с таким видом, будто только сейчас узнал о её приезде. — Привет, Грег, — я не привык слышать в мамином голосе такую неловкость. — Здравствуй, Кларисса. Я стою в дверях рядом с мамой, потираю шею и стараюсь не вмешиваться. Жгучее молчание прерывает Алия, которая громко плюхается на пол и начинает греметь в своём ящике с игрушками с намерением отыскать там что-то, достойное похвалы от мамы. Надеюсь, она ищет не пластилинового гнома. Потому что я лишил его жизни на прошлой неделе и похоронил труп в мусорном ведре. — Где мой гном?.. Ох, чёрт! — Как у тебя дела? — мама заправляет волосы за ухо, глядя на бывшего мужа. Папина нога раскачивается ещё быстрее. — У нас всё хорошо, мы счастливы. Дети хорошо учатся… Алия поворачивается к нему с удивлённым видом: — А ты забыл, что у меня выходит три по математике? А Кора вообще на неделю отчислили. Видя, как поменялось его выражение лица, я начинаю ржать. Отец мотает головой, как ни в чём не бывало. — А как у Дэйва дела? — холодная ярость в его голосе, скрывающаяся за напускной любезностью, даёт понять: если мама сейчас скажет, что у Дэйва всё хорошо, он сделает так, что у Дэйва всё будет очень плохо. Мама кивает. — Он в порядке, благодарю, — она крутит головой, пытаясь отыскать часы, которых здесь уже давно нет. — Сколько времени я могу провести с детьми? Отец поднимается с места, и только сейчас я замечаю, что газету он читал в перевёрнутом виде. Феноменальный умелец! — Я вернусь в десять. — Спасибо. Отец бросает на меня странный взгляд, нечто среднее между обидой и злостью, затем забирает с каминной полки свои ключи, кошелёк и телефон и направляется к выходу. Проходя мимо мамы, он на ходу поворачивает голову в её сторону и тихо бросает: — Хорошо выглядишь, Клэр. Не оборачиваясь, отец скрывается в коридоре. Мамино лицо неистово пылает, на губах застыла тревожная полуулыбка. Заметив, что я смотрю на неё, она тут же меняется в лице и шикает на меня: — Чего уставился? Бога ради, убери запеканку с дивана — видеть больше это безобразие не могу! *** День с мамой проходит отлично. Мы вместе валяемся у телека в гостиной, в сотый раз пересматривая её любимый «Дневник памяти», от которого меня раньше тянуло к тазику, а теперь даже пробивает на слезу. Потом она решает приготовить нам наш старый добрый пирог «По рецепту Лаундж», и мы втроём дурачимся на кухне, рассыпая орехи по всему полу. Алия красит мне губы соком от вишни, а я ссыпаю ей муку за шиворот. Так странно, что за подобные шалости в детстве мама всыпала бы нам обоим по первое число, а сейчас она смеётся вместе с нами, и глаза у неё светятся от счастья. Поедая пирог с чаем, мы болтаем о школе, о наших друзьях, о её жизни с Дэйвом и её визитах к Ким, которые оказались гораздо более частыми, чем я представлял. — Мне так жаль, что вы почти не общаетесь, — вздыхает мама, глядя в окно, за которым Макс гоняет птичек по двору. В общем, я бы мог сказать, что этот день стал одним из самых идеальных в моей жизни, если бы под конец мама не полезла наверх смотреть мои картины и не увидела бардак у меня в комнате. *** На следующий день я просыпаюсь от звонка Ким с приглашением пройтись с ней после школы по магазинам за рождественскими подарками. Это одна из немногих наших детских традиций, нарушить которые не по силам никаким планам и расстояниям. Я думаю о том, что мне самому не мешает уже начать присматривать что-то для Алии, Рэя, Тены и Тома, поэтому после обеда с готовностью прыгаю в автобус до Лондона, без особой необходимости прогуляв пару последних школьных занятий. Сестра встречает меня возле входа в большой торговый пассаж, где мы с ней уже на протяжении четырёх лет обычно делаем покупки на Рождество. Завидев меня, Ким радостно улыбается и тепло приобнимает меня. — Как дела, братишка? — она взлохмачивает волосы у меня на голове и смеётся, заметив моё возмущение. — До этого момента было нормально, — бурчу я, поправляя причёску. Ким улыбается. Сегодня на ней прямое серое платье до колен и голубое пальто. Длинные волосы заплетены в красивую косу, один вид которой разом возвращает меня лет на семь назад. — Тебя восстановили в школе? — интересуется она. — Да, и даже прижали к стенке с очередным школьным проектом, — почувствовав вибрацию, я лезу в карман и проверяю сообщение в телефоне. — Тот очень хочет, чтобы я нарисовал ей что-нибудь для конкурса. Входящие: 1 сообщение. Отправитель: И. «Мы встретимся сегодня?» — Это же отличная новость! К тому же, у тебя появится возможность наконец показать свои картины публике. Я не сомневаюсь, что тебя высоко оценят. Получатель: И. Отправить: «Пока не знаю, когда буду дома. Может, завтра? — Угу… — Кор, не будь глупым, это отличный старт, ты и сам знаешь. Входящие: 1 сообщение. Отправитель: И. «Сегодня. Жду у себя в семь». Я хмыкаю в экран, улыбаясь одним уголком губ. «P.S. И купи кофе, у нас закончился». — С кем переписываешься? — Ким подходит сбоку, чтобы заглянуть мне за плечо, но я мигом отскакиваю и прячу телефон обратно в карман. — Так, ни с кем. Пару мгновений она смотрит на меня с заинтригованной усмешкой, а затем пожимает плечами: — Ладно, не буду лезть. Ну что, ты готов? Придумал, что будем дарить маме? Я предлагаю сначала заглянуть в отделы с украшениями для дома, а потом можем прогуляться по магазинам с одеждой, как ты на это смотришь? Я согласно киваю: — Отличная мысль. Так и сделаем. В это время молл ещё не настолько заполнен людьми — фееричные давки начнутся здесь ближе к середине декабря, когда народ кинется покупать подарки на праздничных ярмарках, что откроются здесь за неделю до Рождества. Мы с Ким бродим из отдела в отдел, пока у меня не начинает кружиться голова от изобилия света, ярких цветов и попсовых песен, льющихся с потолка, и решаем перекусить в кафе, прежде чем продолжить вылазку. В отделе товаров для дома Ким покупает несколько красивых ёлочных шариков, пару золотистых подсвечников и длинную гирлянду. Пока она копается в стеллажах с праздничным сервизом, я от нечего делать беру пару больших ёлочных игрушек в форме снеговичков, вешаю себе на уши и так хожу несколько метров до кассы, пока консультант не спрашивает меня, может ли он чем-нибудь мне помочь. Судя по выражению его лица, помощь он имел в виду явно психологическую. Спустя полтора часа мы с Ким добираемся до магазина одежды. — Что ты даришь Алии? — спрашивает она, шагая вдоль длинных рядов с вешалками. — Эээ… а рисунок уже за подарок не сойдёт? Ким смеётся: — Это время уже прошло. Если хочешь, можем вместе подарить. Я на прошлой неделе видела в магазине на нашей улице очаровательный белый макинтош, мне кажется, ей понравится. — А мне кажется, что из белого ей сейчас нужно только платье. Свадьбе с Томом она обрадуется больше, чем Рождеству. Ким не может сдержать улыбку: — Она всё ещё влюблена в него? Я делаю жест рукой, будто выстреливаю себе в голову. Ким опускает взгляд, продолжая улыбаться. — Как Том поживает? — спрашивает она. — Всё у него хорошо, — я пожимаю плечами. — Учится до посинения, вроде даже школу нашёл, где будет преподавать. По крайней мере, хочет. Лесли иногда кидает ему фотки их Шона, пацанёнку уже почти пять. Мне кажется, они наконец нашли общий язык, правда, навещать их она всё равно ему не разрешает. Честно говоря, мы с ним на эту тему нечасто говорим, Том расстраивается. — Вот бы снова его увидеть, — с лёгкой грустью протягивает Ким. — Сто лет не общались. — Ага, чтобы Шейн на молекулы его расщепил? Ким снисходительно качает головой: — Ладно тебе. — Нет, серьёзно. Я удивлён, как он ещё не убил ни одного парня из твоей группы. Сестра немного мешкается возле стойки с футболками. — На самом деле, он пытался… — смущённо произносит она. — Один раз. — Так я и знал! К тебе, небось, теперь никто кроме Джованни в жизни за парту не подсядет. — Это был преподаватель. Я захожусь таким хохотом, что покупатели через ряд оборачиваются в мою сторону. — Боги, Ким, ты неисправима! — Прекрати смеяться! Он приревновал меня на ровном месте. Шейн приехал за мной после занятий, мы уже стояли на парковке, и тут ему показалось, что профессор как-то не так на меня посмотрел. — Не знал мужик, с кем связывается. — Ох, лучше помолчи. В этом моя главная проблема. Излишняя открытость. Я не собирался начинать этот разговор, но хорошее настроение, радость от общения с Ким и лёгкая усталость после прогулки по торговому центру развязывают мне язык раньше, чем я успеваю понять, что именно спрашиваю: — Ким, можно задать тебе вопрос? Пролистнув очередную вешалку, она улыбается, разглядывая понравившуюся ей блузку: — Конечно. Я мнусь в нерешительности, стоя позади неё, и потираю шею, уставившись в пол. Унять внезапное беспокойство мне не помогает даже глубокий вдох. Я ещё не решил, стоит ли это делать, но раз начал — надо довести дело до завершения. Ладно, будь что будет. — Скажи, вот если... если бы ты... ну, скажем, вдруг узнала, что у тебя есть ещё один родственник... как бы ты к этому отнеслась? Я вопросительно смотрю ей в затылок, не понимая, почему так гулко колотится сердце, а кровь резкими долгими толчками бьёт по крупным артериям. Ким поворачивается ко мне вполоборота с кремовой блузкой в руках и иронически вздёрнутой бровью: — Ты тайно женился? Мне требуется не меньше трёх секунд, чтобы понять, что она надо мной издевается. — Что?.. Вот дура! Нет, Ким, я серьёзно. Снисходительно улыбнувшись, она снова поворачивается к полке, пожав плечами. — Наверное, это зависит от того, кто этот родственник и кем он приходится нашим с тобой родителям, — рассуждает она. — Вполне возможно, если это какой-нибудь дядя с криминальным прошлым, от общения с которым нас с тобой целесообразно оградили, в знакомстве с таким будет мало приятного. Но если это не тот случай... хм, почему бы не узнать об этом побольше? Думаю, это было бы мне чертовски интересно. Я размышляю над её словами некоторое время, разгуливая с ней между бесконечными рядами полок и напольных вешалок. Вскоре ноги незаметно ведут нас в отдел с детской одеждой. — Давай зайдём? — предлагает Ким. Я слегка наклоняю голову, занятый собственными мыслями. — Почему всего этого не было, когда я была маленькой?.. — задумчиво восхищается она. — Я бы из этих брючек неделями не вылезала... Я плетусь за ней на автопилоте, слишком взвинченный, чтобы восторгаться чудесами швейного прогресса. Она замечает, что со мной что-то не так. Вообще-то, Ким всегда это замечает. — Ты в порядке? Я киваю головой, уставившись на свои кроссовки: — Угу. Она останавливается. Я чувствую, как её пристальный взгляд жжёт моё лицо. Она делает это намеренно, чтобы я не выдержал, поднял голову и посмотрел на неё. Когда это происходит, Ким кладёт вещь на полку и участливо заглядывает мне в глаза: — Ты ведь не просто так спросил про родственника, верно? — в её голосе нет ни укора, ни тревоги. Я глубоко вздыхаю, совершенно растерявшись. Не знаю ни как начать этот разговор, ни как можно было быть таким дебилом, чтобы вообще его затрагивать. — Рассказывай, Кор — мягко вздыхает Ким. Мои пальцы сами тянутся к пуговице на детском шерстяном свитерке и начинают нервно её крутить. Ким закатывает глаза: — Давай, братец, колись уже! Я же вижу — ты сам не свой. — Прости, — я мотаю головой. — Я должен был сказать тебе сразу, как узнал. — Что узнал? — Я встретил... одну девушку. Ким одобрительно кивает и улыбается одним уголком губ: — Поздравляю! Пресвятая Франческа, почему они с Теной слышат меня одинаково неправильно?! — Нет, не в том смысле, — я взъерошиваю волосы на затылке, думая, как подступиться. Я жалею, боги, как я жалею, что вовремя не прикусил язык. Ким наклоняет голову в ожидании продолжения. Я поднимаю взгляд: — В общем, это дочь нашего отца от его первой жены. Вот. Меня охватывают двойственные ощущения: это и явное облегчение от признания, и неясный, необъяснимый страх. Но всё же облегчения здесь больше — я словно избавился от незримого камня, который висел надо мной, как тайный грех. Я давно хотел рассказать Ким, потому что она имеет право знать правду, но больше этого мне хотелось, чтобы я шагнул за этот занавес не в одиночку. Разделённая на двоих, эта правда больше не кажется так похожей на секрет. Ким пару раз моргает, пытаясь осмыслить неправдоподобную новость, затем слегка отклоняется назад, почти не изменившись в голосе: — Дочь? — Помнишь, ты ещё давно рассказала мне, что видела, как отец переписывался с какой-то Изабелой? Так вот, Изабела — это наша... ну, единокровная сестра, получается. Наступившее неловкое молчание лишний раз убеждает меня, что я просто жалкий безмозглый недоумок. Ну зачем было Ким знать об Изабеле? Теперь она будет мучиться в сомнениях и жуткой путанице, как я первые две недели. Жила бы себе дальше в приятном неведении, куда ты, Кор, полез со своей правдой? Тупой, тупой, тупой, тупой болван... — Ты уверен в этом? — Ким смотрит на меня с подозрением. Я молча киваю. — Как ты узнал? — Встретил её после того, как они с отцом... "мило беседовали в кафешке?" Ты действительно не подумаешь о том, как больно будет ей это слышать? —... встречались на другом конце города. Я познакомился с Изабелой, а потом с её матерью, Октавией. И ты себе даже не представляешь, насколько сильно наша семья отличается от их. Ким закусывает губу: — Как ты думаешь, мама знает? — Лучше бы не знала. — Это уж точно, — выдыхает Ким. Тут она неожиданно улыбается и качает головой, приложив руку ко лбу: — Боже, что за семейка!.. С моих губ срывается то ли полусмех, то ли полувздох: — И не говори. Когда небо начинает наливаться закатной медью, мы выходим из торгового центра и Ким решает проводить меня до нужной мне автобусной остановки. Я немного успокаиваюсь, когда вижу, что сестра выглядит безмятежной и с улыбкой на губах подставляет лицо последним тёплым лучикам солнца. Скоро наступит зима, и оно перестанет греть. Гуляя по городу, я думаю о предстоящих Рождественских каникулах, когда Ким вдруг просит: — Расскажи мне об Изабеле. Какая она? Меня пугает моё не совсем понятное смущение и невозможность придумать связную характеристику человеку, про которого можно рассказывать очень долго. — Она... не подходит ни под какие ожидания, — я пожимаю плечами, медленно переставляя ноги. — Могу заверить: всё, что ты подумаешь о ней, окажется неправдой. — Ты ведь подружился с ней? — Дружбой это назвать сложно, — я уклончиво бормочу почти про себя. Ким внимательно смотрит на меня: — В каком смысле? Мне приходится ответить на её взгляд: — С ней очень сложно установить какие бы то ни было отношения, очень часто я совсем её не понимаю. В чём-то даже разочаровываюсь. Когда я с ней общаюсь, то испытываю… странные чувства. Я даже не могу объяснить тебе, Ким. Изабела с причудами. И... — я мнусь. — Что? — И она вся в отца. Характер, поведение, манера общения — иногда это меня напрягает. — Кто-нибудь ещё в курсе, что ты её встретил? — интересуется Ким. Я вскидываю запястье: — Только Рэй и Тена. Я не сказал отцу, — я снова смотрю себе под ноги. Она как-то улавливает, что именно это тревожит меня больше всего. После мимолётной паузы голос Ким становится тише: — Почему? Почему? Если бы я знал! Каждое утро за завтраком я хочу ему рассказать. «Пап. Я знаю про Октавию и Изабелу. Я не осуждаю тебя. Почему ты не сказал раньше?» Но каждое утро моя уверенность испаряется вместе со стремительно утекающим временем, которое остаётся до сборов в школу, намерения растворяются, как сахар, который папа размешивает в чае, решимость падает, как его настроение перед уходом на работу. И это драгоценное время — время, когда я могу задать ему этот самый важный вопрос, уходит, и я снова и снова не успеваю. А иногда мне кажется — и не надо его задавать. — Может, я просто не хочу, чтобы он знал. — Ты злишься на него? — Нет. Да. Злюсь, что держал нас за дураков, когда Изабела знала о нас практически всё, но также понимаю, что он, наверное, хотел... хотя бы одну семью сделать здоровой… — Как жаль, что он не справился. Горечь и язвительность, так плохо сочетающиеся в голосе Ким, заставляют меня повернуть голову и внимательно посмотреть на сестру. Теперь она смотрит куда-то перед собой, взгляд застывший, застекленевший в неподвижности. Понимание, что это бессмысленно, не удерживает меня от попытки снова начать этот разговор: — Ким, может ты всё-таки... — Нет, Кор. Я не хочу об это говорить. — Ты даже не дослушала меня! Можешь хотя бы ответить — почему? Она оборачивается ко мне, заставив остановиться, и я так неожиданно вижу в её глазах застывшие слёзы. — Потому что не всё можно простить, — я застигнут врасплох внезапной сменой её настроения и резким скачком голоса. — Кор, есть вещи... которые уже никогда не исправить! Чёрт! Я стою столбом буквально пару мгновений, пока не вижу, как на её щеках проступают слёзы. — Э-э-э-эй, вот этого не надо, — я обхватываю Ким руками и прижимаю к себе. Надо отдать Ким должное — она моментально успокаивается и утирает слёзы кончиками пальцев, прижавшись к моему плечу. — Ты же знаешь, что я не выношу женские слёзы, — шутливо журю её я. — Кого мне, себя самого, что ли, побить за это? — Тебе бы лишь бы кого-то побить, — хмыкает Ким с полуулыбкой. — Тебе тоже. Знаешь, я назвал эту нашу генетическую особенность "Синдром непереносимости Луиджи". Ким смеётся: — Боже, нашёл, кого вспомнить! Я радуюсь, видя, как она успокаивается, и клянусь себе раз и навсегда закрыть обсуждение их с отцом взаимоотношений. Отныне это мёртвая тема. — Кстати, я слышал, Кевин открыл в Ланкастере свой мясной магазин, и говорят, дела у него идут неплохо. — Рада за него. — Насколько неплохо вообще могут идти дела у того, кто сам ходячая свинина. Ким прыскает: — Кор! Она мягко отстраняется, вытирая щёки. — Спасибо, — тихо произносит она. — Всегда к твоим услугам, — пожимаю плечами я. Ким кутается в пальто. Я замечаю, что она начинает нервничать, словно внутри неё происходит какая-то внутренняя борьба, и решаю пока не вмешиваться. Моргнув пару раз, Ким взволнованно смотрит на меня: — Кор, знаешь, на самом деле, я позвала тебя не просто так. Я тоже хотела рассказать тебе кое-что. Я весь сжимаюсь, скованный внутренним напряжением. Ким делает глубокий вдох и берёт меня за руку, как будто хочет ощутить поддержку: — Мы ещё никому не говорили, знает только Алекс, но мне очень хочется с тобой поделиться. Я судорожно сглатываю: — Что случилось? Ким неуверенно улыбается: — Я жду ребёнка. Мои пальцы сами разжимают её ладонь, я отхожу на полшага назад, прижав руки ко рту. Затем прячу лицо в ладонях и качаю головой. — Боже, — шумно выдыхаю я. Ким смеётся, когда я подлетаю к ней, обнимаю и кружу в воздухе. Я стараюсь быть очень осторожным, но эмоции что-то делают с моими мышцами — я становлюсь неуклюжим и неловким. Ким снова смеётся, когда я опускаю её на ноги, и почему-то начинает одновременно плакать. Я снова крепко обнимаю её, положив голову ей на плечо: — Поздравляю, сестрёнка, — я едва узнаю свой голос, искажённый счастьем. — Спасибо, — всхлипывает она. — Правда, я ещё не доучилась… — Плевать. Возьмёшь отпуск. Боже, ура, ура, ура! — Я не поняла, кто тут беременный — ты или я? Я радостно смеюсь, осторожно отстраняясь. — И где твой живот? Ким качает головой: — Так маленький срок ещё. Кор, можно попросить тебя пока никому не рассказывать? Мы с Шейном планируем объявить об этом на Рождество, мы и маму с Дэйвом пригласили. — Я буду нем, как покойник! Как целое кладбище покойников! — Мне бы очень хотелось, чтобы и вы с Алией приехали. Пожалуйста, попробуй уговорить отца. И можешь взять с собой Изабелу, если хочешь. Мне бы хотелось с ней познакомиться. Я моментально впадаю в ступор: — Ну… не знаю, если честно… — Почему бы тебе сначала не привести её к нам как-нибудь на выходных? — предлагает Ким. — Разумеется, если она будет не против. Передай ей, что я жду встречи с ней. — О’кей, я… попробую. Ким выдыхает с облегчением: — Как же хорошо, что я тебе всё-таки рассказала. — Назови ребёнка Коринна. Если будет девочка. Я где-то вычитал, в Италии есть такое имя. Мне будет приятно. — Ага, как же! Второго Кора мне в семье не хватало! Прежде чем сесть в автобус, я забегаю в супермаркет за зерновым кофе, уверенный, что в центре Лондона оно всё же вкуснее, чем на окраине моего города. — Это ещё зачем? — спрашивает Ким, когда я возвращаюсь аккурат к приходу автобуса. — Большой секрет, — я чмокаю её в щёчку и запрыгиваю на подножку автобуса. Помахав сестре из окна рукой на прощание, я сажусь на сидение и достаю телефон. Получатель: Шейн. Отправить: «Мужик, я тебя обожаю!