Ангел за партой

Есть дома, в которых спишь как младенец и просыпаешься довольный и полон сил, разбуженный птичьим щебетом за окном, да ещё долго потом сидишь в кровати, слушая сонную тишину утра и предаваясь несложным мыслям... Но этот дом — не тот вариант. — Я сказала тебе не брать моё ожерелье с полки над кроватью! Тысячу раз говорила, сейф от тебя, что ли, ставить?! Опять его здесь нет! Куда ты его дела, Изабела, чёрт тебя раздери? — Не брала я твоё грёбаное ожерелье! В следующий раз засунь его себе в жопу — может, там оно не потеряется! — Ты должна мне денег за новое! — А вот это видела? — Да как ты смеешь? Долбаная шлюха! — От шлюхи и слышу! Я приоткрываю глаз, вытаскивая руку из-под подушки, и приподнимаю голову, сонно уставившись на лестничный проём. Выкрики, летящие со второго этажа раздаются так громко, словно леди орут прямо у меня над ухом. После парочки взаимных комплиментов в стену летит что-то тяжёлое, раздаётся отчётливый керамический треск с последующим за этим звуком, как будто кто-то рассыпал песок. Сверху доносится истошный визг Октавии: — Моя орхидея! Сдаётся мне, у этой семьи Лаундж свои понятия о том, что такое "доброе утро". Я сажусь на диване и тру руками лицо. Кто-то быстро и ожесточённо сбегает вниз по лестнице, и я вижу Изабелу, в гневе срывающую с себя серьги и швыряющую их на пол в другой конец комнаты. — Какая жалость, твои серёжки тоже куда-то делись! — кричит она, обернувшись назад, а затем поворачивается и слегка вздрагивает, заметив меня. М-да, в разгаре женских тёрок кто-то явно позабыл, что у них гости. Я приветливо машу рукой, зевая после сна. Изабела расправляет плечи, сделав глубокий вдох, подходит ко мне и садится рядом. — Привет, — тихо произносит она. Со второго этажа всё никак не утихают невнятные выкрики и проклятия. Я поворачиваю голову в её сторону: — Что у вас там случилось? Лицо Изабелы кривится в высокомерном отвращении, и это удерживает меня от дальнейших попыток завести разговор на эту тему. Я кидаю взгляд на старенькие кухонные часы с треснувшим циферблатом. — Уже десять, — спокойствие, которое я сейчас ощущаю, немного не соответствует тому состоянию, что должен испытывать нормальный школьник из-за неминуемой скандальной выволочки за очередное опоздание. — Почему ты меня не разбудила? Изабела пожимает плечами: — Ты так мило спал, как котёночек. Мне не хотелось тебя будить. — И ты решила выбрать более изощрённый способ. — Она меня выбесила, — Изабела гневно стреляет глазами в сторону лестницы. — Тебе самой в школу-то нужно? — Ну да, а ты не видишь, что я уже собралась? Я окидываю более внимательным взглядом то подобие ночной сорочки на бретельках, в которую она одета, и моя оценка выходит неудовлетворительной. — Ты собралась идти в школу в ночнушке? — Это платье, — холодно отрезает она. — Это ночнушка. И причём не самая приличная. — Это. Платье. — У тебя школа в Египте находится, я не пойму? Ты прогноз погоды смотрела? Изабела поворачивается ко мне, грубо хватает за ворот футболки и слегка притягивает к себе: — Мой прогноз погоды таков: если ты будешь дальше доставать меня, получишь ещё один кофейный дождь. Или град из предметов, которые попадутся мне под руку. — На юге облачно, временами дожди... — Что? — ... а в полдень ожидается сильный ливень. Ты промокнешь и подхватишь простуду, Изабела. И в этой мокрой тонкой ночнушке словишь на себе много странных взглядов. — О чём ты вообще? — А ты о чём? Я просто не хочу, чтобы ты заболела. Она выпускает из пальцев мою смятую рубашку и отстраняется, обхватив себя руками и глядя в стену: — Так ты идёшь со мной до остановки или останешься с моей мамочкой на завтрак? Я живо представляю себе сцену, как наблюдаю за Октавией, заливающей виски в свою миску с утренними хлопьями, и внутренне содрогаюсь. — Дай мне пять минут. Я встаю, направившись в ванную и закрываю за собой дверь как раз в тот момент, когда взбешённая Октавия снисходит на первый этаж в увлекательных поисках пропавших драгоценностей. В гостиной возобновляется словесная бойня — надо сказать, выражения, пущенные в ход двумя дамами, похолодили бы затылок отпетого сапожника. Пока я умещаю своё тело в пространстве между раковиной и надутым шкафчиком со всякими техническими средствами, успеваю набить себе несколько синяков, навернуть с верхней полки корзинку с заколками и сильно удариться локтем о дверь. Готов поклясться, что наблюдал чудо, умудрившись переодеться в этой одиночной камере пыток и не вывихнуть себе парочку суставов. В гробу, наверное, и то больше места. На выходе нос к носу сталкиваюсь с мадам Октавией, которая с бесстыдной игривостью шлёпает меня по заднице, выталкивает из проёма и со смехом скрывается в своём аду крохотного пространства. — Пока-пока, Кайл! Наверное, для сохранности моего психического здоровья, мне будет проще представить, что это сейчас и вправду произошло с каким-то гипотетически-абстрактным Кайлом. Не с Кором. Изабела проявляет неслыханное великодушие, оставив мой крайне смущённый вид без привычного едкого комментария. Я замечаю, что она всё-таки набросила на плечи какую-никакую бежевую накидку, пускай даже и дырявую. Правда, женщины называют это кружевом, но перед их способностью романтизировать неприглядную реальность я бессилен и немощен. — Идём? — кивает Изабела, стоя в прихожей возле туалетного столика. Я собираю свои вещи, кидаю в школьную сумку и натягиваю пальто. Пока она разглядывает себя в зеркале, расчёсывая волосы, у меня возникает предложение: — Заплести тебе косу? Изабела смотрит в мои глаза в отражении. Её правая бровь недоверчиво взлетает вверх: — Ты умеешь? — В семье из двух мужиков и маленькой девочки кому-то приходится это уметь. Даю подсказку: это не папа. Изабела, тихо посмеиваясь, перебрасывает волосы за спину: — Ну, давай. Мужик. Я встаю у неё за спиной и начинаю проводить хитрые манипуляции, которые на самом деле не такие хитрые, если ты женщина и практикуешь магию в бытовых целях. Волосы Изабелы подобны шёлку — такие мягкие и послушные, мягче только у Алии — и то, поскольку она ребёнок. От золотистых прядей исходит еле ощутимый запах ванили — меня так и тянет уткнуться ей в затылок, но это бы выглядело пугающе маньячно, а я бы не хотел вызывать в этом доме мрачных подозрений. Когда я заканчиваю с работой, удовлетворённый её результатом, поднимаю глаза и вижу в отражении, что с косой Изабела стала до боли похожа на одного человека. Очень сильно. Мне мерещится ласковая, почти что материнская улыбка, тёплый взгляд и слишком взрослая усталость в задумчивых, бесконечно грустных глазах. Я нервно сглатываю и мотаю головой. — Нет, — мои пальцы быстрыми, беспорядочными движениями расплетают косу, — так никуда не годится. — Что с тобой? — удивлённо спрашивает Изабела. Я не могу ей ответить. Я бы себе ответить хотел — что со мной? Эти два образа не сливаются у меня в голове. Изабела не может быть похожей на неё, не должна, иначе я не смогу с ней общаться, остаётся только понять, почему мне вдруг взбрела в голову идиотская мысль поиграть в брата? Это была абсурдная идея, больше я таких ошибок не повторю. — Пойдём, — отрывисто бросаю я, снимаю с крючка куртку Изабелы и кидаю ей в руки. Возможно, она заметила перемену в моём настроении и поэтому не стала возражать, молча последовав за мной на улицу. Утренний холод бьёт в лицо, отрезвляя рассудок, и впервые за очень долгое время я рад плохой погоде. Пока Изабела возится с ключом в замке, закрывая дверь, я смотрю на влажную после дождя землю, от которой пахнет сыростью и немного осенью. Мы спускаемся с крыльца и половину пути до автобусной остановки идём молча. Затем Изабела не выдерживает: — Я что-то сделала не так? — Брось, всё нормально. — Не нормально, Корин. Я всё хотела с тобой поговорить о... вчерашнем. Я стараюсь не смотреть на неё, глядя себе под ноги, но мой голос слегка вздрагивает, выдавая волнение, и мне остаётся только надеяться, что она этого не заметила. — О чём ты? — я хмурюсь, разглядывая ботинки, инстинктивно и незаметно для себя ускоряя шаг. Изабела подстраивается, но тут же хватает меня за локоть, заставляя остановиться и посмотреть на неё. — Вчера в гостиной... пока мама не пришла, ты... мы... — Мы ничего не сделали, — слишком резко отвечаю я. — Да, но... хотели, — мягко настаивает Изабела, совмещая это с пристальным взглядом. Я держу лицо из последних сил, но мне всё-таки удаётся изобразить отстранённость — я пользуюсь её же оружием: — Я ничего не хотел. Прости, но тебе, видимо, показалось. Не знаю, зачем мы вообще с тобой это обсуждаем. Изабела отпускает мою руку и отходит на шаг назад, глядя на меня со смесью неверия и уязвлённой гордости: — Мне показалось, говоришь? Что ж, в таком случае мне ещё кое-что показалось. Мне показалось, что посмотрев на меня тогда в зеркале, ты подумал о Ким, и это тебя взбесило. Ты так тщательно оберегаешь её образ, но не потому ли, что даже мысли допустить не можешь, что я тоже твоя сестра? — Боже, прекрати, что ты несёшь... — Корин, ты... обманываешь себя. — Вот и славно, я обманщик. Можно я наконец до автобуса дойду? Сестра. Я раздражённо отворачиваюсь и иду к не обозначенной остановке, слыша сбоку недовольное фырканье. Встав рядом со скамейкой, я пытаюсь разглядеть в непонятных иероглифах информацию о расписании автобусов, но я по-китайски не умею. С неохотой вынужден обратиться к Изабеле, устроившейся на сырой скамейке: — Как часто они тут ходят? — Два раза в сутки, — хмыкает она, запахиваясь в куртку. — А ты что хотел, пятиминутные лондонские остановки? — Два раза в сутки? Да ты издеваешься! — Издеваюсь. Каждые полчаса они ходят. Так что подбери свою челюсть с земли и оставь в покое табличку. Я окидываю Изабелу сердитым взглядом и с мрачным видом отхожу в сторонку, достав сигареты. Некоторое время мы молчим, и всё, на что мне остаётся надеяться, так это что последний автобус отбыл отсюда не одну минуту назад. — Изабела, можно вопрос? — Валяй. — Как отец познакомился с твоей мамой? Долгое молчание у меня за спиной заставляет меня обернуться и посмотреть на Изабелу. Она сидит, скрестив руки на груди в попытке согреться и смотрит на меня с таким видом, будто оценивает, стоит ли мне знать или нет. — В чём дело? — спрашиваю я. — Не знаю, ты всегда так расстраиваешься, когда узнаёшь, что папа не родился уже женатым на Клариссе, а мне не хочется опять жалеть тебя. Сейчас ты меня особенно бесишь. — Не надо меня жалеть. Говори, я не маленький. Взгляд Изабелы становится снисходительным и до такой степени насмешливым, что до жути напоминает отцовский: — Маленький, Кор. Ты ещё очень маленький, — Изабела качает головой, глядя на меня с беззлобной грустью. — К некоторым секретам ты ещё не готов. Я отворачиваюсь, не скрывая огорчение: — Ладно, издевайся сколько влезет. Не хочешь рассказывать — не говори. После секундной паузы сзади раздаётся негромкий усталый голос: — В стрип-клубе они познакомились. Я поворачиваю голову. Изабела ухмыляется, закидывая ногу на ногу: — Мужчины посещают такие заведения, ты не знал? Но ты ведь видел его шлюшек, неужели для тебя удивляет, что папа иногда так расслабляется? Не знаю, правда, ходит ли он туда сейчас, но тогда он частенько заглядывал в эти места. Я вслушиваюсь в голос Изабелы, стараясь принимать факты и не дать воли эмоциям. Не сейчас. — А... твоя мама... — Была там официанткой, не более, — шире ухмыляется Изабела. Я искренне не понимаю, как она может говорить о таких вещах спокойно. — Он говорил мне, что полюбил её, но мне больше кажется, что мама просто его соблазнила. Так или иначе, они начали встречаться. Насколько я знаю, твоя мама в это время была беременна тобой. Я роняю сигарету на землю и тушу ботинком: — Меня сейчас стошнит. — А я ведь говорила, что ты неженка. Некоторое время я невидяще смотрю в одну точку на дороге, переполняясь состраданием и болезненной жалостью к маме. Она ведь знала с самого начала — обо всех его ублюдочных похождениях — и хранила семью ради нас: меня, Алии и Ким. Жила с этим козлом под одной крышей, терпела унижения, делила с ним постель... — Эй, ты там в порядке? Может сядешь? А то побелел как простыня. Я подхожу к Изабеле, сажусь рядом и начинаю заламывать пальцы на руках. — Интересно, знала ли мама... о тебе? Изабела кладёт ладонь мне на шею сзади и медленно запускает пальцы в волосы на затылке. Я немного успокаиваюсь. — Разумеется, она знала, — бесцветным голосом произносит она. — Мне было восемь, когда я впервые пришла к вашему дому, подсмотрев адрес в папином паспорте. Хотела с тобой поиграть. Дверь открыла твоя мама, она подумала, что я девочка из твоей школы, впустила меня в прихожую. Она божественна, конечно, твоя мама, где-то я могу понять, почему папа потерял от неё голову. Я представилась, назвала своё имя, и тогда она перестала улыбаться. О боже, она меня просто вышвырнула. Как кошку. Схватила за локоть и выставила за дверь, крича, чтобы я больше не смела никогда приближаться к этом дому и к её детям, иначе она сдаст меня в полицию. А потом и папочка узнал. Я месяц после этого спать на правом боку не могла. Больше я туда не ходила. Я слушаю спокойный голос Изабелы, иногда прерывающийся такими небрежными смешками и ухмылками, и чувствую, как по венам разливается сковывающий ужас. Жалость к маме проходит без следа. Я отчётливо могу представить себе маленькую Изабелу, которая пошла за папой, чтобы посмотреть на новую папину семью и новый папин дом. И я безоговорочно верю, что моя мать поступила именно так, как описала Изабела — это чертовски похоже на Клариссу Лаундж, это её реакция. Где был я в это время? В школе? На футбольной площадке с ребятами? У себя в комнате, играл с Ким? Мог ли я видеть, как мама выгоняет маленького ребёнка на улицу, и забыть об этом? Заступился бы я за неё? Я поворачиваю голову, глядя Изабеле в глаза. Она убирает руку. — Изабела, мне очень жаль. Я правда не знаю, что ещё можно сказать. У нас далеко не идеальные родители. Мне жаль, что нам приходится расплачиваться за их ошибки. Она внимательно меня разглядывает, но уже гораздо мягче. — Иди, — спокойно отвечает Изабела. — Прости, я не хотел тебя жалеть... — Иди, твой автобус подъезжает. Я смотрю за спину и вижу мерно катящийся грязно-зелёный автобус с неразборчивым номером на лобовом стекле. — А ты? — Мне на другой. Мы оба встаём, когда автобус останавливается. Изабела обнимает меня, а я — её, быстро и осторожно. Её тихий голос шепчет у моего уха: — Мы ведь... — Ещё встретимся, да. Она нежно целует меня в мочку уха и отстраняется, сев обратно на скамью, обняв себя руками. Я запрыгиваю в автобус, пытаюсь поймать её взгляд, но она смотрит в другую сторону. — Пока, Изабела. Она не реагирует. Я бы не заметил этого, если бы не сел на последний ряд и не посмотрел в окно, когда автобус почти повернул на перекрёстке. Никакого другого автобуса Изабела не ждала. Она поднялась со скамьи и пошла домой. *** — Il entra dans la chambre et s'assit sur le chat. — Нет, Лиззи, неправильно. В конце нужно сказать sur une chaise. — Что? — "Он вошёл в комнату и сел на стул". А ты только что сказала, что он сел на кота. — Ой, хи-хи-хи, правда? Кор, я такая глупая, я совсем-совсем не понимаю этот французский. — Ничего ты не глупая, тебе надо просто чуточку сосредоточиться, и всё получится. Немного внимания, и миссис Беннет будет говорить... — Что, я плохо тебя слышу? Ой, Кор, тут так шумно в столовой, может, мы у меня вечером дозанимаемся? Придёшь ко мне домой, я тебе торт испеку, чаю попьём... — Лиззи, я немного занят вечером, давай докончим упражнение сейчас, тебе осталась всего пара-тройка предложений. — Ну... здесь будет... это... — Ну? — "Взял в руки..." сейчас... куклу? — Нет, подумай, Лиззи, при чём тут кукла? "Взял в руки листок и"...? — Куклу? — Ручку, Лиззи. Ох, Боже, включайся уже. Вы ведь уже читали это в классе! — Я не слушала. За окном гулял парень с собакой, я засмотрелась. — Ох-х... — Я сразу о тебе подумала, у него тоже хаски была. — Овчарка. Мой Макс овчарка. Но сейчас не об этом. Дальше давай... — Макарон, да? Как поживает Макарон? — Отлично он поживает, передаёт тебе привет. Лиззи, читай следующее... — Я всегда считала, что овчарки самые красивые собаки! У них такие добрые глаза. Как твои! — Лиззи, сейчас мои глаза будут совсем не добрыми. Читай уже. — Ты какие торты больше любишь — из песочного теста или бисквитного? — Лиззи, я не люблю торты. Прошу, прочитай или переведи уже следующее предложение! — Наверное, тебе из творога больше нравятся. Мне тоже. Это мои самые любимые торты, знаешь? — Теперь да. — Ты мне очень-очень нравишься, Кор. Очень-очень. Когда тебя бросит девушка, знай, я всегда буду рядом, если ты передумаешь. — Благодарю за бесплатное пророчество. — Я не хотела тебя обидеть. Конечно, это необязательно, что она тебя бросит. Может, это ты бросишь её, а потом захочешь... — ЧИТАЙ УЖЕ ЭТО ГРЁБАНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ! — Ну вот, обиделся. Я роняю руки на белый обеденный стол, борясь с желанием разбить себе голову о его поверхность. Или её голову — пока не решил. Можно битый час читать один несчастный абзац про то, как человек сел на стул и решил написать письмо? А вот можно, мать вашу, и если вы считаете иначе, то вы просто ещё ни разу не делали французский с Лиззи Джойси! — Лиз, у меня скоро биология начнётся. Давай дочитывай уже, а то мы не успеем. — А у меня математика. Её я тоже не очень понимаю. А ты не поможешь мне... ой! Чьи-то руки слишком нежно обхватывают меня сзади, кто-то садится рядом, справа от меня, и не успеваю я понять, что за чёрт здесь происходит, как Тена с приветливой улыбкой быстро и очень страстно целует меня в губы и тут же отстраняется, ласково улыбаясь: — Привет, милый! Ох, как жарко... Воды дайте. И сто кондиционеров. Я глупо пялюсь на неё: — Тен? — сдавленно хриплю я. Она перебирает волосы у меня на голове с такой нежностью, что я бы не раздумывая влюбился бы, будь это не Тена. Какого... хрена тут творится? Кто-нибудь мне объяснит? Тена по-свойски обхватывает руками мои плечи и склоняется над учебником, лежащим на столе: — Занимаетесь? Какие вы молодцы. Я тоже позанимаюсь тут с вами немного, пока биология не началась. Я поворачиваюсь, посмотрев себе за спину, и вижу круглые как мячи глаза Рэя. Что за жопа происходит, брат? Понятия не имею, брат. Парочка парней из класса тоже смотрят в нашу сторону с нескрываемым интересом. Я поворачиваюсь обратно, заслышав бойкий голосок Лиззи: — О, ты и есть та самая девушка Кора? Он многое о тебе рассказывал! Тена смотрит на меня, доставая из сумки учебники: — Правда? И что же? — Что ты самая счастливая девушка на свете! Ты ведь встречаешься с ним! Я закрываю глаза, признавая своё тотальное и такое унизительное поражение. Всё, повержен. Я выбываю из игры. Тена под столом аккуратно стучит кулаком по моей коленке. Я включаюсь. — Это очень мило с его стороны, — Тена улыбается Лиззи. — С чем он тебе помогает? — С французским! — Как здорово! А можно я послушаю? Не знаю, что какое заклинание прошептала Тена, но Лиззи блестяще справляется с последними предложениями меньше, чем за две минуты, а затем, пожелав нам отличного вечера и пригласив обоих к себе на чай, собрала вещи и улетела на математику. И пугает меня то, что вид у неё был такой же довольный, как и всегда, а может, и ещё больше. Проследив взглядом за скачущей вверх по лестнице Лиззи, я поворачиваюсь к Тене: — А если она сейчас побежала плакать в туалет? — А если она сейчас побежала плакать в туалет, то я найду её и скажу, что это была шутка. И придумали её вы с Рэем. — Жестокая, как мистер Эрдж. Но надо сказать, способ сработал блестяще. Тена добродушно усмехается, толкнув меня в бок. Я наблюдаю за ней. — Как легко ты передумала, — задумчиво протягиваю я. — Насколько я помню, ты чуть нас не убила, когда я предложил тебе поиграть на публику перед Лиззи. Тена вздыхает, кинув взгляд назад: — Я сидела там сорок минут и смотрела, как ты мучаешься. С этим надо было что-то делать, и я решила, что ты довольно настрадался. — Вот спасибо! Ты, блин, мисс "Скорая-Помощь". Раньше не могла подсесть? — Ну-ну! Ты всё-таки сам обещал ей помочь с домашкой. — Ничего я ей не обещал — она просто подсела и вцепилась в меня. Школьные стены слегка вибрируют от оглушительного звонка на урок. Я вздыхаю и обращаюсь к Тене, когда гул стихает. — Ладно, теперь что? Она убирает учебники обратно в сумку: — Предлагаю поиграть для проформы пару недель, а потом сымитируем бурное расставание. — А если она через пару недель захочет занять твоё место? — Скажешь, что ты разочаровался в девушках и хочешь побыть в одиночестве. Хотя бы первые два года. — Идеально. Почему бы сразу ей не сказать, что я предпочитаю мужское общество? Проблемы бы вообще не было. Тена встаёт, потянув меня за собой: — Проблема будет, когда Рэй тут у всех на глазах начнёт приставать к тебе, лапая за талию. Вот тогда, поверь мне, приятель, ты узнаешь, что такое настоящая проблема. Пошли, биолог сегодня не в духе. Не дождавшись нас, Рэй убежал ещё до звонка, поскольку он отличник, рьяно следит за своими посещениями и вообще кидалово и жалкий раб мистера Гиони. Когда мы с Теной стучим в дверь, мистер Гиони делает несколько очень длинных и очень медленных шагов и открывает перед нами дверь, глядя на нас так, будто мы нищие, пришедшие просить милостыню на порог его дворца. На его относительно молодом и не очень преподавательском лице отражается плохо сдерживаемое раздражение: — Проходите, Тена, — спустя несколько секунд разрешает он. Тена прошмыгивает у него под рукой, кинув на меня озабоченный взгляд. — А вы, Корин, будете допущены на урок, как только принесёте разрешение из учебной части. Вы умудрились опоздать на семь моих занятий, которые проходят в середине учебного дня. Без записки я вас не пущу. Всего хорошего. — Стойте! — Я не даю ему закрыть дверь, и он пригорает конкретно. — Какая ещё записка? "Он хороший мальчик, он больше так не будет"? Мистер Гиони, ну, простите, пожалуйста. Я опоздал, потому что к вашему предмету готовился. Я вам так материал расскажу — вовек не забудете. — Что ж... — протягивает биолог. — Прощаю в последний раз. Проходите. — Дай вам Бог здоровья, мистер Гиони, и детей умных. — Проходите к доске, Корин. Спустя десять минут публичного, постыдного и унизительного позора, за время которого я выглядел глухонемым имбецилом в глазах мистера Гиони, я наконец сослан в зады класса — на закорки последнего ряда, где сидят отшельники, невидимки и давшие обет безбрачия монахи. — Вы были правы, Корин, — провожает меня в спину голос биолога. — Я этого вовек не забуду. Я сажусь за парту у окна и смотрю на улицу. Вдруг там ходит тот потрясающий парень с хаски? Чарли, который сослан назад по той же причине, что и я, и сидящий за парту от меня, бросается ластиком. — Кор, эй, Кор! — шепчет он. — Чего тебе? — Ты правда с Теной... того? Я не могу сдержаться от раздражённого цоканья. Чего уж теперь — приходится мириться с побочными явлениями. Сплетни распространяются очень быстро. — Чего ты хочешь, Чарли? — Просто парни говорят, мол, видели, как вы в столовке сосались. Правда, что ли? — Правда. И тут Чарли выпрямляется на стуле и делает громкое заявление, на весь класс: — Ребят, прикиньте, они правда встречаются! Мне часто приходилось выделывать такие фокусы, после которых весь класс поворачивал головы в мою сторону, но на этот раз я не был к этому готов. Туча взглядов, тихие смешки и перешептывания. И загадочность в глазах, конечно, грёбаная загадочность, куда без неё! Хоть бы Тена ещё так не смотрела на меня, ну ей-богу, что за день! Только мистер Гиони оказался равнодушен к ошеломительной новости: — Кто у нас там встречается? Чарльз, Корин, выйдите из класса вон и, прошу вас, больше никогда не возвращайтесь.