Ангел за партой

Я едва вижу, что происходит вокруг — наверное, со стороны кажется, будто взгляд у меня застывший и бессмысленный, как у безумца, а отражающиеся в зрачках каменные лестницы, разрушенные стены, вековые памятники и многочисленные туристы, фотографирующиеся на каждом шагу, проплывают мимо осознания. Если быть честным, это почти правда. В данный момент моё сознание занято другим образом. Улыбаясь, Изабела отбрасывает волосы за спину и перевешивается через каменную ограду на высоте в несколько десятков метров от земли, чтобы ещё раз взглянуть на волны. Искренняя, настоящая улыбка, обнажающая верхний ряд ровных белых зубов, радостно приподнятые брови отражают на её лице почти детское ликование — она никогда ещё не видела моря. "Сфотографируй меня" — рука Изабелы, протянутая ко мне с телефоном, холодная и нетерпеливая. Я навожу камеру на её спину, развеваемые ветром волосы и руки, поднятые высоко вверх в стремлении захватить и обнять просторы неспокойного Северного моря. Готово. Полуразрушенный замок Скарборо периодически поливает дождь. Гиды и экскурсионные процессии заполняют коридоры и залы монотонным гулом десятков голосов. Вместе с толпой мы поднимаемся по очередной лестнице. — Боже, ну и нудятина, — тихо бурчит протискивающийся против течения потока Джаред, кутаясь в куртку. — Интересно, когда ей это надоест? Я хочу есть. Я поднимаю голову, различая в толпе Изабелу: она забралась на известняковый помост, сев на самом краю, и болтает ногами в воздухе. Она замечает меня и улыбается, снова вернувшись к видам, а я понимаю одно: даже если эта поездка обернётся кошмаром, она того стоила. Когда я взбираюсь на верхнюю площадку, Изабела машет рукой, подзывая меня приблизиться, и снова протягивает телефон. — Вон те скалы, пожалуйста, некрупным планом, снимай меня на их фоне в полный рост. Пятясь на несколько шагов назад с телефоном в руке, я недовольно бурчу: — Что-то не припомню, когда успел наняться к тебе в личные фотографы. — Не дуйся, — усмехается Изабела, присаживаясь на край ограждения и принимая небрежно-изящную позу: одна нога закинута на другую, волосы отброшены за спину, лукавый взгляд вполоборота. В последний момент она показывает мне язык. Актриса. Готово. — Давай, иди ко мне! — она подманивает меня кончиками пальцев. — Вот уж нетушки, — со смехом отказываюсь я, качая головой из стороны в сторону. — Но у меня нет ни одной фотографии с тобой, — настаивает Изабела. — Это нечестно. — Нечестно — вынуждать брата подниматься на эти доисторические руины, зная, как стыдно ему признаваться в своём позорном первобытном страхе... — Кор, ты королева драмы, знаешь? Не говори ерунды, нет у тебя никакого страха высоты. — А кто говорил про высоту? Я имел в виду другой страх. — Смерти? — Почти — фотографии. Изабела выпрямляется, скрестив руки на груди. Мелкий дождь слегка намочил её короткие джинсовые шорты и белый свитер, который заботливо одолжил ей Джаред, обнаружив, что она не взяла с собой в поездку ничего теплее футболки. Её взгляд мрачнеет. — В таком случае, ты должен был уже сдохнуть от панического криза, раз у тебя столько совместных фотографий с другой сестрой. Кимберли. Конечно. Молли заставила нашими детскими фотографиями добрую половину горизонтальных поверхностей в холле — Изабела при всём желании не смогла бы пройти мимо. Сделав глубокий вдох, я молча перелезаю через ограждение в неположенном месте, подхожу к Изабеле и протягиваю ей телефон. Она отбрасывает мою руку, уронив телефон на землю, и отворачивается в сторону. — Давай сделаем фото, ты же хотела. — Иди в задницу, Кор, — говорит она жёстким, бесстрастным голосом. Я хватаю её ладонь, слегка потянув на себя. Изабела с разворота ударяет меня по плечу, высвободив руку и оттолкнув меня на полшага. Шумно выдохнув, я не сдаюсь и снова хватаю её — на этот раз за талию. Между нами завязывается яростное беззвучное противоборство: упираясь руками мне в грудь, Изабела всеми силами пытается оттолкнуть меня, а я — притянуть её ближе. Воздух вибрирует нашими гневными хриплыми выдохами, накаляя начавшуюся возню до состояния рукопашной схватки. Изабела вовсю старается выкрутить мне руки, заехать кулаком под дых — я почти скручиваю её — и тут в ход идут её ноги. О, запрещённый приём, какое коварство, как не стыдно! Однако вскоре мне всё же удаётся обездвижить её согнутые в локтях руки, стянув запястья, и на этом наша бешеная игра заканчивается. Так мы и замираем — стоя лицом к лицу в невероятной близости, тяжело дыша, глядя друг на друга с азартом и взаимной жестокостью. — Я тебя ненавижу, — шепчет Изабела, оставив попытки высвободиться. Я чувствую, как её грудь под свитером быстро опускается и поднимается. Слегка прикрытые глаза мечут молнии, но взгляд усталый, обессиленный — и эта непонятная тоска подсказывает мне, что наша недавняя борьба здесь ни при чём. Не вполне осознавая, что делаю, я опускаю взгляд на её губы, и мою кожу в мгновение ока пронизывает ударная волна нервных импульсов. Испугавшись собственной слабости и того, что вслед за этим может последовать — о боже, — я мгновенно вскидываю взгляд и встречаю в широко раскрытых глазах Изабелы такую же растерянность и тревожное напряжение. Пару секунд мы глубоко дышим, пытаясь справиться с волнением, а затем я медленно ослабляю хватку, позволив Изабеле освободиться, подступаю чуть ближе и тихо шепчу ей в ухо: — Знала бы ты, как я ненавижу тебя. Не удержавшись, я наклоняю голову и целую её в шею. Это лёгкое, очень краткое прикосновение и последовавший за ним прерывистый вздох Изабелы преследуют меня в мыслях, когда я разворачиваюсь и ухожу, чтобы возвратиться к массе скучающих туристов. Преследуют, когда я бросаю входной билет в урну на выходе, покидая замок раньше, чем Изабела отыщёт Джареда у ларька с фиш-энд-чипс. Преследуют, когда я брожу по залитым дождём улицам Скарборо, потеряв счёт времени и направлениям. Я болен. Болен. Это всё-таки случилось — убийственный кошмар наяву, но сейчас я думаю об этом с удивительным спокойствием и почти что покорным смирением, как будто уже давно был к этому готов. Я опасен для неё. А особенно сейчас — опасен как никогда в жизни. Все мои нервы оголились до предела, я почти слышу, как глубоко внутри меня ломаются кости. Один за другим рвутся сухожилия, ниточки мышц, растасканные на волокна. Сердце, лёгкие, нервы — стоит мне подумать о ней, всё плавится, сжимаясь в таком неистовом напряжении, которое раньше моё тело не испытывало. Я знаю, что оно может не выдержать, но мне плевать на себя — я наконец-то понял, что навеки потерян в этом дерьме, из которого только два выхода: психушка или пуля в лоб. Я... превращаюсь в чудовище. Ох, Кор, Кор, бедный Корин, где тот глупый мальчик, который дёргал Ким за косу, носил в школе галстуки поверх маек и доводил маму до белого каления своим футболом и непоказательной успеваемостью? Где ты оставил его, чёрт возьми, — ведь он так нужен тебе сейчас! Как бы он посмотрел на тебя теперь — на мерзавца с извращёнными мыслями и грязной страстью к сестре — что бы он сказал тебе, узнав, каким ты стал? Разве так должно было всё закончиться — на краю Норт-Йоркшира, в Богом забытом парке, где ты посмотрел на грязно-серое небо и вынес себе окончательный вердикт: "Я на ней помешался" ? *** Когда под вечер я сворачиваю на улицу, на которой находится наш мотель, небо затянуто сумеречной полутьмой, а на улице так холодно, что пар, идущий изо рта при каждом выдохе, напоминает сигаретный дым. Моя футболка под толстовкой насквозь промёрзла, челюсть сводит от холода, но я всё равно предпочёл бы бродить всю ночь по городу, чем возвращаться туда, где снова увижу её. Если бы не необходимость забрать вещи, я бы уехал домой ещё днём, после экскурсии. Но теперь Изабела наверняка в номере, и один Бог знает, сколько мне потребуется выдержки, чтобы не передумать, когда она посмотрит мне в глаза и скажет: "останься". А может, ей наплевать. Может, я сам себе придумал нашу обоюдную привязанность — может, сомнительная тревога в её взгляде означает, что Изабела боится меня. Только и всего. Наверняка, пока меня не было, они с Джаредом время зря не теряли. Комната полностью в их распоряжении — бескрайний простор фантазии, свободы и времени... Эта мысль стягивает грудную клетку так сильно, что мне приходится остановиться, прислонившись к фонарному столбу. Я откидываю голову на холодную сталь, уставившись в беззвёздное мутно-синее небо. Вот бы сейчас сигареты под рукой... Как некстати я дал маме обещание завязать с этим. Дал обещание маме. Пай-мальчик. Лучше бы ты дал ей обещание не желать свою сестру. Я устало закрываю глаза. С отцом я так и не поговорил — сбросил утром сообщение, что задержусь у мамы на пару дней, — я даже не дождался его реакции. Тена, должно быть, тоже волновалась, не увидев меня сегодня в школе. Удивительно, что с определённого момента мне стали настолько безразличны вещи, к которым раньше я мог относиться с трепетом и обязательностью, — теперь это свалено в дальний ящик моего мозга, и чувствую я себя из-за этого весьма погано. Из кафе на заправке раздаётся негромкая музыка — видимо, кто-то из посетителей попросил включить радио, чтобы унять скуку убитого вечера в убитом местечке старым добрым классическим медленным танцем. Романтика, чтоб я сдох. Наслушавшись хитов двадцатилетней давности, я отлипаю от столба и медленно трогаюсь в направлении мотеля. Машина Джареда на месте. Полупустое кафе освещают неоновые вывески и витринные лампы в виде причудливо изогнутых морских рыбок и звёзд. Я невольно любуюсь, застыв перед окнами. Спустя пару минут по ту сторону стекла возникает какое-то движение: выходящий из-за угла парень замечает меня и кидается к окну. — Кор! — он барабанит пальцами по стеклу как сумасшедший. — Слава Богу! Иди сюда! Я огибаю парочку уличных столиков и захожу в кафе. Жена хозяина, стоящая за барной стойкой, приветствует меня улыбкой — я киваю в ответ. Джаред устало подходит ко мне и кладёт свою широкую ладонь мне на плечо. — Чувак, я думал, ты меня подставить решил, — громко смеётся он, подталкивая меня вперёд. — Я чуть с ума не сошёл с твоей сестрой. Когда ты слинял с того чёртового замка, Изабела заставила меня мотаться с ней по всему этому сраному городу. Я недоверчиво смотрю на него: — Зачем? — Это ты у неё спроси. Я говорил ей: "Расслабься, он же просто гуляет. Устал от нас, решил побродить в одиночестве". Но она вцепилась в меня, как фурия, как кошка какая-то — "или мы сейчас идём искать его, Джаред, или я расхреначу твою чёртову тачку к чёртовым матерям!". А чего ты ржёшь? С неё станется! Ты же, блин, ещё телефон у меня в куртке оставил! Короче, мотались мы как угорелые по этому Скарборо, вот недавно только пришли сюда покушать, а она сидит как дьявол злющая, я специально музыку попросил поставить, чтобы её развеселить, так она меня чуть вилкой не прикончила. И тут я немного разозлился и чёрт меня дёрнул ляпнуть ей случайно, мол, может, ты его достала, вот он от тебя и уехал. Всё! Встала, пошла заперлась в туалете и сидит там ревёт. Уже двадцать минут не выходит, что я только ни делал. В общем, Кор, я просто звездец как задолбался с ней, пойди сейчас уломай её, а потом мы пожрём наконец спокойно, а то я за весь день ничего кроме этой гребаной рыбы с картошкой не ел. Измученным жестом Джаред указывает мне в сторону туалетов, а сам садится за столик у окна: — Я закажу тебе спагетти, пока ты будешь на войне, — великодушно сообщает он. Меня не хватает даже на то, чтобы улыбнуться ему — я слишком встревожен предстоящим испытанием на прочность своей выдержки. Бросив толстовку на диванчик напротив Джареда, я направляюсь в коридор за углом, не такой освещённый, как основная зала, и далеко не такой уютный. На моих глазах девушка, очевидно, до этого долго и безрезультатно ломившаяся в женский туалет, отбросила остатки своих принципов и гневно прошагала в мужской. В коридоре остаюсь я один. Я неуверенно замираю возле асфальтно-серой двери с табличкой в виде треугольника. Кашляю и осторожно стучу три раза. В ответ мне раздаётся глухой удар, как если бы в дверь с той стороны полетело что-то, никак не меньше ведра для мытья пола. — Убирайся вон, Джаред! Оставь меня, наконец, в покое! — я застываю, впервые в жизни услышав, что Изабела плачет. Что-то в груди болезненно сжимается, наполняя меня решимостью. Я прислоняюсь лбом к дверному косяку и тихо отвечаю: — Изабела, это я. За дверью разом стихают все звуки. Затем я слышу одинокий всхлип, проходит несколько секунд, и дверь открывается вовнутрь. Я захожу в светлую тесную комнату и тихо прикрываю за собой дверь. Изабела стоит боком ко мне, прислонившись спиной к узкой раковине, и обнимает себя руками, избегая встречаться со мной взглядом. Свитер Джареда уже успел запачкаться на рукавах, золотистые волосы скрывают от меня выражение её лица. — Ты где был? — спрашивает она хриплым голосом, всё ещё надрывным после плача. Я стою у двери, думая, что можно сделать с дистанцией между нами. — Гулял по городу. Она несколько раз кивает самой себе и поворачивает голову в противоположную от меня сторону: — И как погулял? Я медленно приближаюсь к ней: — Безрезультатно. Я встаю напротив неё. Изабела едва заметно сглатывает. — Изабела, посмотри на меня, — прошу я. — Иди нахер, Кор! — взрывается она, повернувшись ко мне со слезами в глазах, и меня словно током прошибает от этой её завораживающей нечеловеческой красоты. Я осторожно беру её лицо в ладони, склонившись над ней: — Ты стесняешься плакать при мне? — я мягко улыбаюсь ей, от переизбытка чувств стараясь не заплакать самому. — Неужели после всего, что ты творила, это должно шокировать меня? Изабела отстраняется, оттолкнув меня. Я выпускаю её. — Я так не могу больше, Кор! — она беспомощно качает головой из стороны в сторону, и её ресницы снова мокнут от слёз. Изабела начинает толкать меня в грудь, снова и снова, заставляя отступать назад. — Грёбаный ты сукин сын! Нельзя так со мной, понимаешь? Вопреки здравому смыслу, я ощущаю прилив необъяснимой радости, сердце в груди теперь бьётся с удвоенным темпом, подскакивая до самого горла. Не знаю, откуда во мне берутся силы задать ей вопрос: — Чего ты хочешь, Изабела? Скажи мне — чего ты хочешь? Она замирает, глядя на меня с ранящей, отчаянной нежностью. Золотистый янтарь в её глазах превращается в шёлк. — Ещё не понял? И тогда всё, что я возводил с таким трудом, выстроив вокруг себя неприступную баррикаду из мнимого равнодушия, плотину — если угодно — сносит бурным потоком одержимой, отчаянной страсти, которая наконец дала выход тому неистовому вожделению, что я всегда — всегда — испытывал к ней. Боже, храни королеву. Не вполне отойдя от потрясения, от её чувственности — я стремительно наступаю, схватив Изабелу в грубоватых, чудовищно крепких объятиях, не останавливаясь, пока не прижимаю её всем телом к стене, и срываю свою страсть в зверином поцелуе, ворвавшись в её рот языком. Сладостный стон, который она испускает, обхватив руками мою шею, отдаётся лихорадочным наслаждением в моём теле: волосы встают дыбом, дыхание срывается на горячие вздохи — до исступления, до удушья. Я запускаю одну руку в её прекрасные мягкие волосы, другой держа за талию. Когда пальцы Изабелы мягко скользят вверх по моему затылку, я сам не могу сдержать стон. Она молниеносно стягивает с себя свитер вместе с футболкой, оставшись в кружевном бюстгальтере. От её красоты я почти на грани потери сознания. Я прикусываю её губы, спускаюсь ниже — целую её шею, ключицы, плечи, а проворные пальцы Изабелы тем временем проскальзывают мне под рубашку, отчего я мгновенно чувствую нарастающее покалывание в паху. Надо остановиться, надо остановиться... Кто-то с той стороны стучится к нам с нетерпеливым напором, от которого ломается хлипкая задвижка, и дверь приоткрывается — я успеваю захлопнуть её, придерживая правой рукой. Изабела улыбается мне новой, заговорщической улыбкой и целует меня с нежностью, которую я и не чаял в ней обнаружить. Меня трясёт от бешеного тока крови по телу, но никогда в жизни я не чувствовал себя более невесомым. Это совсем не то, что целоваться с другими девушками. Я прихожу в себя первым, задним мозгом вспомнив о Джареде, ожидающем нашего возвращения. — Изабела, — невероятным волевым усилием мне удаётся помешать Изабеле снять с меня футболку. — Прошу, пойдём. Она дарит мне последний, мучительный поцелуй, и её взгляд даёт мне понять, что она соглашается со мной. Не знаю, что может быть более отрадным, чем видеть вожделенную взаимность в её глазах, но потрясение от того, что произошло между нами, несомненно, окажется гораздо сильнее. Разумеется, после того, как ко мне вернётся способность мыслить. Я придерживаю дверь, пока Изабела натягивает на себя футболку. Свитер она перебрасывает через плечо. Когда она снова смотрит на меня, я вижу, что она так же растеряна и потрясена, как и я, а ещё откуда-то вдруг взялось неподдельное смущение. — Что мы будем делать, Кор? — спрашивает она, пряча взгляд. Я беру её за руку, получив при этом слабый отголосок электрического заряда, который испытал от её первого прикосновения. — Не знаю, — честно отвечаю я. Она обнимает меня, по-дружески и доверительно, и я целую её в лоб. На выходе нас встречают недвусмысленные удивлённые взгляды двух женщин и хозяина мотеля, стоящего у двери с инструментами в руках. Переведя взгляд с моего лица на лицо Изабелы, он едва заметно ухмыляется. — Она тебя там не съела? — Джаред пододвигает мне тарелку с огромным сэндвичем, когда я сажусь напротив него. — Прости, приятель, спагетти они тут не признают. — Спасибо, — смущённо отзываюсь я, пунцовея под пронзительным взглядом Изабелы, устроившейся на диване рядом с Джаредом. Он делает большой глоток из кружки пива, стоящей перед ним, и наконец отрывает глаза от телеэкрана, по которому транслируют футбольный матч. — Ну что, детка, вернулся твой блудный рыцарь, довольна, надеюсь? — Очень, — Изабела кладёт голову на плечо Джареда, не сводя с меня бездонных чарующих глаз. С внезапным потрясением я осознаю, что её нога под столом медленно ползёт по моей, причиняя мне непривычный дискомфорт в виде жуткого смущения и противоречивого удовольствия. — Ну, и я доволен, — широко зевая, отвечает Джаред.