Ангел за партой

Я стою на открытой парковке возле заведённой машины, кутаясь в тонкий плед, наброшенный поверх ночной футболки, и с неясным чувством наблюдаю за копошащимся в машине Джаредом. Утренний морозный воздух пробирается под футболку, заставляя ёжиться, покрывая руки "гусиной кожей". Я ощущаю болезненную нерешительность, испытывая двойственное желание попросить Джареда остаться — и одновременно попрощаться с ним как можно скорее. Вчера перед сном они с Изабелой крупно поссорились, и после очередной ночи, проведённой на балконе в моём обществе, парень-с-нескончаемым-терпением решил-таки укатить с рассветом, послав мою сестру к чёрту по всем правилам. Не могу сказать, что его решение было продиктовано исключительно любовью к эффектной патетике — вчера Изабела действительно вела себя безобразно, впрочем, немногим более бесчеловечно, чем обычно. Как бы то ни было, у каждого из нас есть свои пределы. — Ладно, — бросает Джаред с водительского кресла, проверив свою спортивную сумку на предмет забытых вещей и удостоверившись, что всё на месте. — Поеду я. Точно не хочешь со мной? Я переминаюсь с ноги на ногу от холода. — Ты же знаешь, я не могу её здесь оставить. Джаред молчит несколько секунд, глядя вниз, а затем выпрямляется, кладёт руки на руль и начинает стучать пальцами по колесу. — Просто пытаюсь сэкономить твоё время. — Знаю. И мне очень жаль, что всё так получается. Правда. Он поворачивает голову в мою сторону, и на его лице мелькает подобие полуулыбки — тоскливой и очень усталой. — Сам-то обратно сможешь вернуться? — Что-нибудь придумаю, — я неопределённо веду плечом. — Я рассчитался с хозяином только за сутки, боюсь, скоро вам придётся съехать. — Всё в порядке, спасибо. Я здесь тоже надолго не задержусь. — Тогда удачи, — Джаред протягивает ладонь, и я крепко пожимаю её. — Надеюсь, ещё увидимся, приятель. — Я тоже, Ред. Я делаю три небольших шага назад, Джаред встряхивает на прощание своёй пятернёй и начинает отъезжать со стоянки. Я провожаю взглядом его машину, пока она не скрывается за пустынным перекрёстком, плотнее закутываюсь в плед и плетусь обратно в мотель. Толкнув стеклянную дверцу, оказываюсь в маленьком тёплом холле. За стойкой администрации спиной ко мне сидят две женщины с чашками в руках — в одной из дам я узнаю жену хозяина гостиницы. Женщины продолжают болтать, явно не заметив моего присутствия, и до моего слуха доносятся обрывки их разговора: — ... вот и я говорю тебе, с этой троицей что-то не так, — жена хозяина зевает, прикрывая рот рукой. — Девушка та ещё прохвостка — я-то сначала думала, что она с тем, ну, таким высоким, тёмненьким, — муж говорит, они вчера утром попросили чай в номер; когда он пришёл туда, она с тем тёмненьким валялась на кровати, вроде как вместе спали. А вчера вечером, представляешь, она выходит из женского туалета с другим, светленьким! — Да ты шутишь! — У него всё лицо красное, не знал, бедный, куда себя деть, а эта девица так посмотрела на меня нагло, даже не смутилась! Демонстративно бретель под майкой поправила и ещё ухмыляется! — Блин, везёт ведь... С двумя сразу, и ведь оба такие красавчики. — Ты не о том думаешь, Сара! Они же ещё дети. Куда смотрят их родители, ума не приложу. Если бы мой сын попытался привести в дом такую зазнобу, я бы за порог её не пустила. В современных молодых людях уже не осталось никакой нравственности. И что они вообще здесь делают? Они же явно школьники! — Знаешь, я бы на её месте тоже не устояла. Ты у высокого видела татуировки на руках? А этот светленький какой симпатичный... Вчера случайно налетел на меня в коридоре — у него такой взгляд, я чуть не растаяла... — Прошу прощения, дамы, можно мне ключ от двадцать третьей комнаты? Я свой в номере оставил, а дверь закрылась. Обе женщины синхронно вздрагивают, повернувшись ко мне. Я кладу локти на стойку, заставляя себя улыбнуться, и смущённо взъерошиваю волосы на затылке. Молодая горничная сразу же пунцовеет и поворачивает голову в сторону, пряча взгляд. Хозяйская жена пару секунд смотрит на меня со строгой невозмутимостью, а затем тянется к лотку с брелками и молча протягивает мне нужный ключ. — Благодарствую, — я беру ключ и смотрю на горничную. — Вы, кстати, тоже очень красивы. Бедная девушка краснеет ещё больше, пытаясь спрятать улыбку. Я подмигиваю женщинам на прощание и иду к лестнице. Вслед мне доносится тихий шёпот: — Мамочки, кажется, я влюбилась... — Остынь, Сара. Поднявшись на второй этаж, я бесшумно открываю нужную дверь и тихо захожу в темноту номера, боясь разбудить Изабелу. Сразу понимаю, что моя осторожность напрасна — из ванной доносится хорошо знакомый шум работающего фена и приглушённая музыка. Я бросаю взгляд на изуверски смятую постель, выпотрошенную наполовину подушку на полу и забытый мужской браслет на прикроватном столике. Стараясь не наступать на разбросанный по полу птичий пух, подхожу к окнам и раздвигаю шторы, впуская в комнату серый утренний свет. Небо — холодный металл без малейшего намёка на солнечный просвет, нависает слишком низко; вдоль автомобильной дороги за заправкой тянутся негустые клубы тумана. Я спускаюсь вниз в лобби, покупаю кофе в автомате и поднимаюсь обратно. Изабела всё ещё в ванной, поэтому я ухожу на балкон, открываю окно и наблюдаю за редкими машинами, подъезжающими к заправке. Это занятие занимает меня минимальной сосредоточенностью, зато помогает ненадолго отвлечься от непроходимой путаницы в мыслях. Допив кофе, я выбрасываю пластиковый стаканчик в окно и стискиваю пальцами холодный выступ подоконника. Рано или поздно мне придётся дать себе отчёт в моём вчерашнем поступке. И наверное, это была плохая идея. Очень плохая. Броситься в омут с головой, наплевав на все жизненные установки, которым следуешь годами — в этом весь я, чего уж лукавить. Я мятежник. Я люблю то, что запрещают. Я знаю, что потом меня будут судить все кому не лень, а когда придёт осознание, вероятно, сам себя возненавижу до такой степени, что будет противно смотреть в зеркало и слышать собственный голос. Чудак, извращенец. Плевать. Я был другим, пока на меня не посмотрел скрытый мир, в котором плясали вихри безумия и неограниченной свободы. В этом мире другая нравственность и другие заповеди, и я впервые не считаю, что он неправилен. Я люблю её. В конце концов, что это — древнее бессознательное влечение к запретному, несправедливое совпадение, а может, над нами смеётся сама судьба? Раньше я думал, что способен контролировать это, что моё помешательство так или иначе схлынет само собой, как какое-нибудь болезненное весеннее обострение у параноика, и рано или поздно я смогу без спазма в груди вспоминать о том, что у меня есть единокровная сестра. Но я снова лгу сам себе. Я просто не хочу это контролировать. С тех пор, как я повстречал Изабелу, жизнь без неё стала похожа на картинку в детской энциклопедии, на которой детям со здоровым зрением показывается, как видят люди-дальтоники. И пусть любая встреча с Изабелой почти всегда оказывается для меня роковой и приводит к событиям, которые я не могу ни предвидеть, ни предупредить, — а зачастую и вовсе оборачиваются полным хаосом, — но я чувствую себя свободным только с ней. Ни одна правильная девушка не вызывала во мне такого стихийного опустошения, когда ничего кругом не видишь и не слышишь, и не можешь даже думать о чём-либо другом, кроме неё. Ни одна не лишала меня сна, не заставляла краснеть и чувствовать, будто для твоего следующего вдоха не хватит воздуха во всём мире, когда она — всего-то, чёрт возьми, — просто на тебя посмотрела. И если кто-то скажет, что незаменимых людей не бывает, он просто не видел, как улыбается моя сестра. Из моей груди вырывается тихий судорожный вздох, когда тёплые руки мягко обхватывают меня сзади за талию. Изабела утыкается лбом мне в спину, прижавшись ко мне всем телом, и меня наполняет ощущение безграничного спокойствия и уюта. Я жду, что она сейчас что-нибудь скажет или спросит, но мы продолжаем стоять в обоюдном молчании ещё некоторое время. Изабела кладёт голову на моё плечо и осторожно целует в шею, отчего я бессознательно закрываю глаза и шумно выдыхаю, ощутив, как вниз по телу спускается волна приятной слабости. Я чувствую на себе её взгляд — расслабленный, изучающий; ласковые пальцы скользят к моему затылку, блуждают по волосам, осторожно играя с ними. Она касается меня с такой сдержанной деликатностью, словно боится меня, боится, что я отстраню её. О, если бы я только мог. — Я принёс тебе кофе, — тихо произношу я, продолжая смотреть на улицу. — Знаю, — её дыхание щекочет мне шею. — Спасибо, котёнок. Ещё один нежный поцелуй в шею. Боже. Надо собраться, пока трезвость не покинула меня. — У нас проблема, — я делаю глубокий вдох. — Джаред уехал, знаешь? — И где ты увидел проблему? И снова эта черта — вопросом на вопрос. Я усмехаюсь про себя, опустив взгляд на подоконник, на руки, подрагивающие от желания дотронуться до неё. — Всё-таки нехорошо с ним получилось, Изабела, — произнося это, я пытаюсь отыскать искренность в собственных словах, но без особого рвения. — Так нельзя. Вместо ответа она ощутимо болезненно дёргает прядку моих волос. — К тому же, теперь нам нужно сообразить, как добраться до дома, — добавляю я. — И пока у меня нет ни малейшей идеи, как сделать это быстро. — К чему нам торопиться? — Изабела мурлычет мне в ухо. — Мы могли бы остаться с тобой здесь ещё ненадолго... Только ты и я... Её левая ладонь пробирается под мою рубашку, почти лишив меня остатков самообладания. Я из последних сил заставляю себя побороть искушение ответить на её настойчивое поддразнивание. — А если отец заметит, что нас обоих нет в городе? — И что с того? Думаешь, он догадается? Ну же, Кор, даже если он заметит, то в жизни не подумает о чём-либо другом, кроме того, что это простое совпадение. Я часто могу пропадать на несколько дней, он знает. — Только вот я пропадаю нечасто. Тёплые пальцы скользят вверх по моему животу, вызывая по телу волны приятного напряжения, с которым я бессилен бороться. — Изабела, прошу, — умоляю я. Она убирает руку. — Ладно, что тебя беспокоит? — Меня беспокоит, что ты плевать хотела на осторожность, — я поворачиваюсь, стоя лицом к лицу с ней. Столкновение с её прямым пронзительным взглядом действует на меня неожиданно сокрушительно. От её волос исходит приятный запах лимонного шампуня, черты лица такие мягкие, расслабленные, непривычно ранимые. Орехово-янтарные глаза смотрят в мои с незнакомой снисходительной нежностью. Не в силах устоять перед таким манящим соблазном, я притягиваю её к себе и целую. Изабела закрывает глаза с удивлённым вздохом и отвечает на поцелуй, медленно закидывая руки мне на плечи. Мягкие губы настойчиво приникают ближе и ближе к моим — до тех пор, пока это не становится больно, но мне этого мало. Я бессознательно кусаю её, за что получаю лёгкую машинальную пощёчину. — Ух ты, Кор,.. — со смехом выдыхает Изабела, прикладывая палец к губе. Я мотаю головой: — Прости, я не хотел. — Всё нормально, ты здесь ни при чём. Просто моё тело плохо переносит, когда ему делают больно. Когда до меня доходит, какие именно ассоциации это у неё вызвало, я тяжело сглатываю: — Боже... прости меня... — Всё в порядке, котёнок, тебе можно делать что угодно, — она берёт моё лицо в ладони и прислоняется лбом к моему лбу. — Что угодно. Её глаза затягивают меня куда-то на самое дно пылающего вулканического жерла, где на фоне стихийных извержений пляшут огненные демоны. Я безнадёжно пленён её чувственной ранимостью, полностью подчинён бессознательной власти, которую она имеет надо мной, и, отбросив гордость и приличия, снова целую Изабелу, отрывисто прошептав: — Хочу, чтобы ты всегда была рядом, слышишь? Спустя мгновение мне кажется, я совершил ошибку, потому что Изабела слегка отстраняется, глядя на меня с нарастающим удивлением и встревоженностью. Кончики пальцев ласково касаются моего подбородка, а изящные брови изгибаются в вопросительном выражении. — Что же скажет твоя Тена, если узнает? — задумчиво спрашивает она. Её указательный палец касается моих губ, и я слегка прикусываю его. Она охает и легонько шлёпает меня по губам. Я кривлю губы в улыбке. — Я не обязан спрашивать у неё разрешения. — Вы же встречаетесь, — Изабела настороженно наклоняет голову. Я молчу. — Разве нет? — Нет, — я мотаю головой, продолжая улыбаться. — Но мне казалось... Я тяну руку, чтобы заправить выбившуюся прядь волос ей за ухо. — Мы только притворяемся. Мы просто друзья, я же тебе говорил. — Но... — Изабела закусывает губу, глядя на меня с сомнением, — папочка сказал, ты влюблён в неё. Что-то вроде "голову совсем потерял"… он ещё жаловался, точно помню. Лицо бросает в жар. Я быстро опускаю взгляд, осознавая, что не смогу скрыть резко участившуюся пульсацию в теле, бесконтрольное сглатывание и вполне объяснимое волнение. — Кор? — Изабела вопросительно наклоняется, вглядываясь в моё лицо. Я молча поднимаю взгляд и долго, красноречиво долго смотрю на неё, понимая, что прятать правду бесполезно. Впервые в жизни я вижу, что обезоружил Изабелу, заставил её не на шутку растеряться, ошеломив своим молчаливым признанием. Её брови тонко вздрагивают. — Неужели? — еле слышно шепчет она. — Разумеется. Желая стереть это неверие и окончательно разрешить её непонимание, я снова притягиваю её к себе, прильнув губами к изгибу её шеи и запуская руки в её длинные волосы. — А что ты думала? — шепотом спрашиваю я, целуя её и получая дикое удовольствие от её ответных блаженных вздохов. — Что после всех твоих выходок я смогу спокойно к тебе относиться? Что смогу забыть о тебе, переключиться на других, как это делаешь ты? Я не настолько выносливый, — ещё один вздох, — и не настолько благородный... — Кор... — сдавленно шепчет Изабела. Я дохожу до её губ и отдаюсь мириадам чувственных ощущений, забывая даже про такие элементарные вещи, как набрать в лёгкие воздух, о чём тело вскоре напоминает мне спазматическим удушьем. Мне приходится отстраниться, чтобы отдышаться. В глазах Изабелы мутная пелена, взгляд кажется ватным и беспомощным. Когда ко мне возвращается слух, я различаю настойчивый стук в дверь. Медленно выпускаю Изабелу из объятий, испытывая смущение из-за своей неспособности держать себя в руках, лихорадочно взъерошиваю волосы на затылке, чтобы прийти в себя, и направляюсь к двери. В коридоре стоит жена владельца мотеля. Автоматически выверенным взглядом она окидывает комнату за моей спиной: смотрит на кровать, на мгновение задержавшись на стоящей у окна Изабеле, и переходит на меня — всё так же молча и оценивающе. — Мой муж сказал, что разрешил вам остаться до одиннадцати, — с натянутой любезностью произносит она. — Вы будете продлевать проживание? Я рассеянно потираю затылок: — Думаю, мы могли бы остаться на пару дней. За моей спиной слышится довольная усмешка Изабелы. — Хорошо, я сообщу ему, что вы остаётесь, — женщина кивает головой и строго смотрит на меня. — Нам потребуются ваши паспорта, молодые люди, чтобы зарегистрировать номер на ваше имя. Я поворачиваюсь, встретившись взглядами с Изабелой, и снова смотрю на женщину. — Хорошо, — понимающе киваю я. — А также доверенность от ваших родителей, если вы несовершеннолетние. Твою чёртову бабушку… — А без этого никак нельзя? — упрашиваю я, заранее предчувствуя категоричность ответа. — Мы же обходились как-то без их согласия. — К сожалению, нет. До этого вы проживали со взрослым, он поручился за то, что вы ничего не сломаете и не испортите. — Но мы же ничего не испортили. Её взгляд выразительно скользит в сторону распоротой подушки. — Это я оплачу, — вставляю я. — Не сомневаюсь, — женщина поджимает губы. — Сожалею, молодые люди, но без поручителя или родительского согласия вам придётся освободить комнату в течение часа. — Ой, да пошла нахер, — незаметно подошедшая сзади Изабела подскакивает и захлопывает дверь перед носом женщины, так что даже я вздрагиваю. — Тоже мне, распищалась тут — какая-то засранная дыра, а апломба, как у долбаного пятизвёздочного отеля! Я стягиваю Изабелу под грудью, оттаскивая подальше вглубь комнаты. — Успокойся, что на тебя нашло! — Отвали, Кор! — Изабела вырывается, вырвавшись сбоку и оттолкнув меня, и начинает ходить по комнате, собирая на ходу наши вещи и бросая их вперемешку в мой рюкзак у двери. Когда Изабела в очередной раз проходит мимо меня, я притягиваю её к себе и целую в висок, и она едва заметно успокаивается, а затем я подключаюсь к процессу, и через пару минут всё оказывается собрано. Изабела в грустном настроении опускается на край кровати. Я застёгиваю рюкзак, перекидываю лямку через плечо и поворачиваю голову к сестре. Я замечаю, как взгляд Изабелы скользит к деньгам на прикроватном столике, оставленным Джаредом на чаевые хозяину, таскавшему нам вкусную еду, и меня наполняет смутная тревога. Тонкие пальцы тянутся к деньгам, сжимают их в ладони с едва различимым бумажным хрустом, а затем отправляют в карман толстовки. Заметив мой настороженный взгляд, Изабела невозмутимо вздёргивает бровью: — И за чёртову подушку ты платить не будешь, — спокойно говорит она. — Изабела, что за глупости.. Кисло скривившись, она вскакивает с кровати, подходит к телевизионной антенне и небрежным жестом сбрасывает на пол старый передатчик — тот падает на пол с нехорошим треском. — И за это тоже. — Изабела стряхивает со столика три грязные чашки, разбивая их о пол. — И ещё за них. — Успокойся, ты! — я подхожу и хватаю её за запястья, предупреждая дальнейшее буйство. — Да что с тобой? Зачем ты создаёшь проблему на ровном месте? — Не будет никакой проблемы — мы выпрыгнем через окно и сбежим, пока никто не видит. Я смотрю на неё со смесью ступора и шока: — Это шутка? — Разумеется, нет. Хватит нервничать, Кор, будет весело! — Ты в курсе, что придётся прыгать со второго этажа? Видя, что я не разделяю её восторга, она скалится и выдёргивает руку: — Повезло, что не с десятого, правда? — О Боже... — потрясённо протягиваю я, когда Изабела целеустремлённо уходит в конец комнаты, скрываясь на балконе. Что не так со мной, если я влюбляюсь вот в таких вот чокнутых на всю голову? Проследовав за сестрой на балкон, я отодвигаю оконные ставни до упора и выглядываю вниз. Расстояние немаленькое. Изабелу это, очевидно, мало волнует — она решительно усаживается на узком подоконнике, свесив ноги из окна. — Ты ведь знаешь, что и с дивана можно так неудачно упасть, что потом ни в одной больнице не соберут? — ободряюще готовлю я. Она лишь хмыкает: — Оказывается, твой хвалёный героизм заканчивается на высоте в пять метров. — Да тут все десять! — У страха глаза велики, братец. Видишь белую тачку под нами? Если удачно прыгнешь на крышу, отделаешься парочкой синяков. Делов-то! Я обхватываю руками её талию и смотрю Изабеле в глаза: — А чем отделается водитель этой тачки, когда позавтракает и увидит, во что мы её превратили? — А об этом пускай голова болит у него, — поцелуй в губы, такой нежный и столь неожиданный, застаёт меня врасплох. Я ослабляю объятия — и Изабела решает тут же воспользоваться моей секундной слабостью, чтобы вырваться и сигануть вниз. Я подскакиваю к окну, с ужасом глядя вниз. Сигнализация срабатывает так громко, что заглушает все остальные звуки на улице. Изабела плавно скатывается с крыши на капот, спрыгивает на землю и, лукаво подмигнув мне напоследок, убегает в сторону шоссе. — Твою ж мать, — вполголоса чертыхаюсь я, перелезая через балконную перегородку. Переборов желание зажмуриться, прыгаю вниз под оглушительную сирену, приземляюсь на рюкзак и скатываюсь с крыши автомобиля, упав на четвереньки. Стоит мне подняться, как вдалеке распахивается дверь кафе, и оттуда показывается разъярённый лысый толстяк: — Ты! Эй, ты! А-ну стой! Не медля ни секунды, я даю дёру в направлении, куда убежала Изабела. Быстро оглянувшись, вижу, что мужик не собирается бежать за мной, но всё равно не меняю темп, пока не замечаю мелькающую впереди знакомую толстовку и струящиеся на бегу золотистые волосы. Ускорившись, добегаю до перекрёстка и догоняю Изабелу, когда та прыгает в первый попавшийся автобус, подошедший к остановке. Расплатившись с водителем за двоих, вваливаюсь в салон, шатаясь и тяжело дыша, быстро прохожу мимо рядов с креслами и плюхаюсь на сиденье рядом с раскрасневшейся от бега Изабелой. Её глаза светятся ликованием и адреналиновым восторгом. Она без промедления седлает меня, прижавшись всем телом, и целует с сумасшедшей дикостью, от которой я мгновенно теряю над собой контроль. Она повсюду — её губы, запах, волосы, тепло её разгорячённого тела — и мне плевать на тех, кто сидит рядом, поглядывая на нас с осуждающим видом, на их возмущённые лица и замечания — я слишком счастлив, чтобы обращать внимание на чьё-то недовольство, слишком, слишком глубоко утонул в ней, и блаженство, которое я испытываю от её близости, не может сравниться ни с чем, что я до этого испытывал. Нам обоим не хватает лёгких; не прерывая поцелуй, мы глотаем воздух судорожными вздохами, я кладу ладонь на оголённое бедро Изабелы и получаю электрический разряд в кровь, но мне мало, и я иду выше, выше, пока не дохожу до края её джинсовых шорт, прерываю поцелуй и смотрю Изабеле в глаза. Её лицо так близко, дыхание такое горячее, а этот взгляд…о Пресвятая Дева, он восхитителен… Буйная смесь охры, янтаря и мёда, нежности и желания, пламени и… согласия. Я убираю руку, нежно целую Изабелу в губы и помогаю сесть на соседнее кресло; она прижимается ко мне сбоку, положив голову мне на плечо, и я обнимаю её, глажу её волосы, наблюдая за меняющимся за окном пейзажем, и непрестанно спрашиваю себя, почему такая любовь считается аморальной. Ответа я не нахожу. До Уотфорда мы добираемся на нескольких разных автобусах, сделав пару перерывов на обед и краткий обход торгового центра, так что у крыльца дома Изабелы мы оказываемся уже затемно, голодные и вымотанные долгой дорогой, но почему-то очень счастливые. Мы поднимаемся по ступеням крыльца и останавливаемся возле двери. Изабела поворачивается и смотрит на меня с надеждой: — Может, всё-таки останешься? Уже поздно, да и ты, наверное, голоден. Я бы многое отдал, чтобы оттянуть наше расставание ещё на одну ночь, но откладывать возвращение домой я больше не могу. — Прости, — я ловлю пальцы Изабелы и переплетаю их со своими. — Мне нужно домой. Если я останусь у тебя, то завтра снова придётся пропускать школу, да и целую жизнь тоже. Изабела неожиданно смеётся — так чисто и искренне, что я стою перед ней, как зачарованный. Она закусывает губу и закидывает руки мне на плечи: — У меня никогда не было таких шикарных выходных, котёнок. Спасибо. Я улыбаюсь: — У меня тоже. Хотя… многое пошло не по плану и до сих пор вызывает в моей душе протест… Тёплые губы мягко касаются моих. —… но оно того стоило. — Мой котёнок, — тихо вздыхает Изабела, прижимаясь ко мне. Её язык с неторопливым любопытством исследует мой, плавно скользит по нёбу, касается края зубов; прикосновения мягких губ отдаются в коже приятным щекотанием. Не представляю, как ей удаётся начисто стереть всё, что было в моей голове всего минуту назад, и заполнить каждую клеточку моего мозга собой. Я чувствую, ещё чуть-чуть — и буду готов согласиться на всё, что она сейчас предложит, в мыслях я уже тысячу раз сказал «да» тому, чтобы остаться сегодня у неё. — Изабела, я… Оказавшаяся незапертой, входная дверь громко открывается. — Упс, извиняюсь очень-преочень… — вусмерть пьяный мужчина вываливается на крыльцо, едва не налетев на нас с Изабелой, неуклюже перевешивается через перила и с виртуозной громкостью являет кустам содержимое своего желудка. Мы с Изабелой отстраняемся друг от друга. Яростно взвыв, она пинает мужика по голени, и тот отзывается жалобным оханьем. — Ненавижу эту суку! — гневно шипит она. — Почему она всегда всё портит? — Изабела устало смотрит на меня. — Наверное, тебе и вправду лучше сегодня пойти домой. —… вот она мне так и сказала, мисс… — подаёт голос мужчина. — Пошёл ты, ублюдок! — снова пнув его, Изабела стремительно разворачивается и влетает в дом, хлопнув дверью. Меньше чем через минуту оттуда начинают доноситься ругань и женские вопли. — Пошли, приятель, — поддерживая мужчину под левое плечо, я помогаю бедняге спуститься со ступеней. Он тянет руку, с трудом указывая на соседнюю дверь. — Сынок, я тут живу, я сосед… Я провожаю его до соседнего домика, завожу на крыльцо и оставляю, убедившись, что он открывает дверь подходящим ключом. Повернув в сторону главной дороги, я плотно запахиваю куртку и, заметив вдалеке автобус, иду к остановке. Пройдя половину пути, слышу, как кто-то кричит сзади: — Мы же ещё увидимся, да? Я поворачиваюсь и вижу Изабелу, стоящую на крыльце с ладонями, прижатыми ко рту в виде рупора. Я улыбаюсь, поправляю лямку рюкзака и машу рукой. — Да! — кричу я. — Я уже скучаю! — Изабела тоже машет мне рукой. Тогда, не сводя с неё глаз, я начинаю идти спиной вперёд, тоже складываю руки в рупор и ору во всю глотку, на весь этот маленький спящий квартал, а может, и на парочку соседних: — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ИЗАБЕЛА! Я радостно смеюсь, видя, что она так и застыла в ступоре у себя на крыльце с поднятой рукой, и отчётливо представляю её глаза — пронзительные, удивлённые. Изабела спрыгивает с крыльца и начинает бежать в мою сторону, но у меня приличная фора — громко смеясь, я добегаю до закрывающихся дверей автобуса, влетаю внутрь, расплачиваюсь последними деньгами за билет и, когда автобус трогается, блаженно падаю на широкое кресло в абсолютно пустом салоне.