Ангел за партой

Родной дом встречает меня укоризненно светящимися окнами гостиной и кухни, а также наглухо запертой входной дверью, открыть которую моим одеревенелым от холода рукам удаётся лишь с четвёртой попытки. В прихожей горит свет. Тихо переодевшись, ступаю в коридор. Со стороны гостиной доносится невнятное бормотание телевизора и громкое похрапывание Макса. Некоторое время я неподвижно стою у стены, пытаясь подготовиться к тому, что ждёт меня за долгое и лишённое объяснений отсутствие, и в итоге прихожу к неутешительному ответу. Усмехнувшись про себя от безысходности, захожу в гостиную. По телеку крутят какой-то сериал про восточных женщин, Макс в отключке валяется на кожаном диване, а с краешку с видом неприкаянного ангела примостился Томми Браун. Вид у него слегка взвинченный, я бы даже сказал — растерянный, и я очень надеюсь, что это связано с тем, что происходит в сериале, а не с преждевременной скорбью по его непутёвому другу. — Привет, — громко здороваюсь я, проходя в гостиную. Спохватившись, Макс вскакивает как полоумный и кидается ко мне со своими слюнявыми собачьими объятиями. — Вот это сюрприз, — устало протягивает Том, провожая мой путь до освободившегося дивана удивлённым взглядом. — Ты ведь знал, что отец меня без головы оставит, если увидит здесь царапины от его когтей? — я тянусь к открытой банке пива на журнальном столике и делаю пару глотков оттуда. Том смотрит на меня с нарастающим интересом: — Приятель, тебе это пока рано. — Браун, засранец, чего ты докопался? Свою внутреннюю училочку будешь включать в школе. Усмехнувшись, Том долго смотрит на меня. В его глазах нет строгой укоризны, только настороженность. Он мягко начинает: — Кор, твой отец… — О-о, избавь меня, прошу! Том замолкает, но я чувствую на себе его пристальный взгляд и обречённо выдыхаю: — Он узнал. Чёрт. Мне смерть. — Сам виноват, — Том пожимает плечами. Я кручу головой, осматривая гостиную и кухню: — И где, кстати, мой палач? Том запускает пальцы в свои каштановые волосы: — Уехал в ресторан со своей женщиной, — завидев изменившееся выражение моего лица, он быстро добавляет: — По-моему, она довольно милая. Воодушевлённый настрой как рукой сняло. Я упираюсь ногами в журнальный столик и мрачно обхватываю себя руками, уставившись в телевизор. Тонкая душевная организация Томика не может избавить меня от абсолютно не нужных в данный момент нравоучений: — Перестань дуться, — он отнимает у меня банку и прячет её куда-то под диван. — Грегу тоже нужно иногда отдыхать. Я не могу удержаться от сварливого замечания: — Какие самоотверженные слова для того, кого оставили нянькаться с чужим ребёнком! — я со злости пинаю ногой столик. — Он ведь тебе за это денег не платит. — Ваша экономка приболела, и он попросил меня присмотреть за Алией этим вечером. У меня на сегодня никаких дел не намечалось, так что это было несложно. И где Томми научился так зомбически спокойно реагировать на издевки? В педагогическом теперь ведут курсы повышения невозмутимости? Тюнингуемся в толстокожих бабочек. Том первый. «Как сплести кокон из нервов окружающих». Вероятно, видок у меня неслабо так надутый, раз в голосе Тома вдруг появляется менторские нотки: — Приятель, ты не имеешь права ругать его за то, что ему тоже хочется иногда развлечься. Вначале ты пропадаешь на несколько дней, а теперь обижаешься, что он не сидит дома и не проверяет телефон каждые пять минут — авось, блудный сын заявится… — Иди в задницу, Том! — вспыливаю я. — Меня злит другое — он дал мне обещание не водить домой всяких потаскух — и снова нарушил его! Том снисходительно отмахивается: — Не думаю, что она похожа на потаскуху. Кажется, она с его работы. И по-моему, эта девушка действительно ему нравится. Чувствуя внутри нарастающий гнев, я мотаю головой: — Чепуха! Не хочу больше говорить об этом! Том пожимает плечами: — Как скажешь. В попытке отвлечься и вернуть настроение в границы нормального, я сажусь на пол и начинаю гладить и чесать Макса за ухом. Из недр собачьей утробы доносится довольное бурчание. — Где моя сестра? — спрашиваю я, вспомнив про Алию. Затянувшееся молчание наводит меня на два объяснения причины: или уши Брауна вдруг совершенно неожиданно потерялись в закромах дивана, безвозвратно канув в Обитель Потерянных Вещей, или что-то случилось. Я оборачиваюсь: — Том? — М-м-м… она у себя в комнате, — быстро тараторит он, достав банку пива и уставившись в телевизор. Лицо его при этом принимает виноватое выражение. Он тихо добавляет: — Вроде как, не хочет со мной разговаривать… — ЧТО? О Господи, Браун, что могло такого случиться, чтобы Алия на тебя обиделась?! — Ну… я сказал… — Том мнётся, вытирает рукой лоб, не глядя на меня. Явно смущается, чтоб его. — Я сказал ей, что у меня скоро свадьба. Заметив, как я пялюсь на него, он начинает оправдываться: — Клянусь, я понятия не имел, что она так отреагирует! Сначала был крик, затем плач, потом истерика… Ну, а в конце она заперлась у себя в комнате и сказала, чтобы я не смел больше никогда-никогда показываться ей на глаза. Подобрав с пола уроненную челюсть, я выдаю: — И что она там делает? От тяжкого вздоха Тома так и веет духом обречённости: — Мою вуду-куклу, по всей вероятности. По крайней мере, именно так она грозилась. Придя в себя, я оставляю Макса и сажусь в кресло напротив Тома: — Чувак, пойми меня правильно, я правда чертовски рад за тебя и Кэти, просто сейчас немного в шоке и… — Не Кэти, — тихо перебивает Том. Я недоверчиво смотрю на него, полагая, что ослышался: — Что? — Свадьба не с Кэти, — он нервно крутит банку длинными тонкими пальцами. — Мы расстались. Я ничего не понимаю. — Раздери тебя черти, Браун, на ком ты женишься тогда?! — На Лесли. Ну, это уже слишком. Слишком много сюрпризов за один день. — Лесли… Латтенсон? Поправь меня, если я не прав, и это не та твоя одноклассница, которая родила от тебя ребёнка и ненавидит тебя всем своим… — Да, она самая, — раздражённо кивает Том, а затем добавляет, уже более спокойно, пустившись в пространные объяснения. — Я нашёл её в начале осени и приехал к ней в Бирмингем. Она не ожидала, конечно, но впустила меня, познакомила с… Шоном, — судя по тому, как дрогнул его голос, я понимаю, насколько Том взволнован, — Кор, знаешь, он так на меня похож… — он поднимает на меня глаза, и я вижу, что они светятся от счастья. — Такой забавный, он так важно пожал мне руку… Я никогда… — Том мотает головой, не справившись с волнением. — Ты не представляешь, что я почувствовал, когда увидел его… Он такой славный, Кор, я полюбил его сразу же. Мы начали общаться с Лесли, забыв про прошлые обиды, — я очень благодарен ей за это. Потом всё чаще и чаще встречались… В общем, на прошлой неделе я сделал ей предложение, и она согласилась. — Чтоб ты сдох, чувак, почему ты не рассказал мне? — Не знаю. Я никому не рассказывал, даже расставание с Кэти оттягивал до последнего, пока не понял, что у меня уже есть семья. — Поздравляю, Томас! — я встаю и пару раз встряхиваю его за плечи. — Надо это было сделать годков эдак на пять пораньше. Том лишь смущённо улыбается, а моя собственная улыбка медленно гаснет, когда воодушевление от радостных новостей сменяется мрачным осознанием: — Стой, а где вы будете жить? Чувак, только не говори, что ты свалишь из города! Во взгляде Тома появляется взрослая, ностальгически светлая грусть. — Это ещё одна из причин, по которой Алия не хочет меня видеть, — добавляет он. Немного жёстче, чем того требовалось, я выпускаю его плечи, толкнув Тома к спинке дивана. Выдавив из себя жалкое подобие улыбки без малейшего намёка на искренность, я мотаю головой: — Пойду проведаю Алию. Оставив Тома в гостиной, я бреду по коридору, чертя пальцами по стене невидимую прямую линию. Бессвязный монолог в голове разбивается о путаницу размышлений, мешанину эмоций, хороших и плохих, но лейтмотив вполне ясен: мне очень грустно. Дойдя до своей бывшей детской комнаты, я стучу в дверь: — Открывай, Алия, я хочу добавить к твоей кукле пару иголок. Через секунду с той стороны доносится глухой вопрос: — Кор, ты, что ли? — Нет, менеджер по подбору разбитых сердец. Открывай давай. Отпирание замка сопровождается негромким бухтением: — Гадкие, гадкие мужчины… ненавижу, ненавижу… кругом одни мужчины… гадкие… Дверь открывается вовнутрь, и передо мной возникает Очень-Печальное-Существо с заплаканными глазами, растрёпанными волосами и в мятой ночной рубашке. Я снисходительно улыбаюсь: — Как дела? Алия делает шаг вперёд, её лицо кривится, из глаз брызгают слёзы, и она бросается ко мне, повиснув на моей талии и уткнувшись лицом мне в живот, и заливается рыданиями. — Чёрт возьми, Алия, ну, зачем так?.. — растерянно спрашиваю я, ощущая полную дезориентацию из-за внезапной женской драмы. Я осторожно опускаю ладонь ей на плечо: — Боже, прошу тебя, успокойся! — …уезжает навсегда! — сквозь звонкий рёв мне едва удаётся различить отдельные слова. — … знаешь… в Бирмингем… женится… НА ЭТОЙ СТЕРВЕ ЛЕСЛИ! Гадкие мужчины… все меня бросили, Том бросил, папа бросил, мама бросила, Ким бросила, ты тоже… даже ты… ты тоже ради своей Изабелы бросил… — Так, потише… — с замершим сердцем я медленно закрываю за собой дверь, чтобы до ушей Тома не донеслись лишние подробности. Я поднимаю Алию на руки, как когда она была совсем маленькой, и она крепко обхватывает мою шею руками, продолжая всхлипывать и рыдать, пока я несу её через комнату, чтобы осторожно положить на маленькую кроватку. Бросив случайный взгляд на её рабочий стол, чувствую, как меня едва ощутимо пробирает дрожь — эта сумасшедшая и вправду сделала КУКЛУ! Пока сестра занята усердным всхлипыванием и протиранием глаз подушкой, я незаметно стаскиваю маленького вуду-тома на пол, чтобы потом втихую унести его на кухню, где его постигнет та же участь, что и пластилинового гнома, который меня бесил. И останется лишь молиться, чтобы Алия не успела освоить ритуальную магию, иначе настоящий Том Браун трагически окончит свои лета где-нибудь на бирмингемской помойке. Я тянусь к обклеенной наклейками прикроватной тумбочке и включаю ночник. — Так, — я делаю глубокий вдох. — Ненавижу так говорить, но давай поговорим. — Почему тебя так долго не было? — внезапно спрашивает Алия, ожесточённо потирая глаз ладошкой, как делают только дети, не заботящиеся об опасностях блефарита, конъюнктивита и, прости Господи, халязиона. Я сажусь на пол возле детской кровати, кладу локоть на поверхность одеяла, подперев голову рукой, и делаю вид, что не расслышал этот вопрос. — Давай честно: ты ведь всегда знала, что Том на тебе не женится? — я вскидываю бровь, глядя на Алию. Сестрёнка снова всхлипывает: — Ну, он… — Он будет мерзким, занудным тридцатибогзнаетскольколетним старикашкой, когда ты вырастешь. Будет щуриться без очков и ныть, что ученики не читают Диккенса. А ещё потряхивать указкой и вопить: «Вот я в вашем возрасте, сопляки, играл РОМЕО!» И тебе такой нужен? Молодые девушки не должны выходить за тех, кто старше их в два раза. — Но Ким же вышла! Сразив меня этим нечестным примером, на который мне оказалось совершенно нечего ответить, Алия выразительно смотрит на меня, как будто это не ей десять лет, а мне: — Не в возрасте дело, Кор, когда дело касается любви! — Силы небесные… откуда вы только эти фразы берёте?.. — А я люблю его! — Спагетти ты тоже любишь. Но это же не значит, что ты выйдешь замуж за макаронину. К моему удивлению, этот бред заставляет Алию ненадолго призадуматься, прежде чем она категорично мотает головой: — Тома я люблю больше! Я решаю разыграть козырную карту: — Ты в курсе, что у него ребёнок, который на пять лет тебя младше? — Это не проблема, — безапелляционно заявляет она, повергнув меня в состояние, по меньшей мере, ступора. — Я умею находить общий язык с малышами. Я глубоко вздыхаю, откинув голову на поверхность стены: — Нет, Алия, — я смотрю на неё со спокойной серьёзностью, отметая все обсуждения темы «а вдруг если». — Просто пойми, что так надо. Том будет счастлив со своей семьёй. А ты встретишь другого, когда придёт время. И продолжив семейную традицию, начатую Ким, доведёшь папу до нервного срыва... — Не нужен мне другой! — огрызается Алия. — Я припомню тебе эти слова, когда тебе будет семнадцать, — обещаю я. Сестра надолго замолкает, уставившись в стену, на которой светятся наклеенные звёзды. Я с облегчением отмечаю, что она перестала плакать. Через некоторое время, Алия кивает сама себе и накрывается одеялом, положив голову на подушку. — Ну и пошёл он в жопу. Всё равно мне его фамилия никогда не нравилась. Стараясь не рассмеяться, я чмокаю сестру в висок, поднимаюсь, тушу свет и иду в гостиную. *** — Том? Можно твоё мнение? Так сказать, профессионального зануды? — Конечно. Всегда к твоим услугам. Мы снова сидим на диване перед телевизором, передавая друг другу миску с чипсами. Немного сбавив звук громкости, я мгновенно становлюсь серьёзным, откидываюсь на диване и утыкаю взгляд в ковёр, накручивая волосы на пальцы: — Один мой друг… в общем, у него такая проблема… — сбивчиво начинаю я. — Он живёт с сестрой, и ему кажется… ему кажется… ну, что он в неё влюбился. Чувствуя на себе внимательный взгляд Тома, я изо всех сил стараюсь не залиться краской. — Влюбился в сестру? — Да. Она младше его на год и нереально красивая, и хорошо относится к нему… И он не знает, как быть, потому что, ну, понимаешь, всё так сложно. Просто, оказавшись на моём месте и зная такое… ты перестал бы с ним общаться? Том задумчиво хмыкает, отхлебнув из новой банки пива: — На твоём месте, я бы посоветовал твоему другу обратиться за профессиональной психологической помощью и не ломать жизнь — ни себе, ни его сестре. — Но… ты же не отрёкся бы от него, если бы он этого не сделал? Если он уже… начал встречаться со своей сестрой?.. Я вдруг понимаю, что мне важно видеть реакцию Тома. Подняв голову, я замечаю, что он морщится. — Это сложный вопрос, — Том неопределённо ведёт плечом. — Помимо того, что в нашей стране это считается преступлением… Позабыв про стеснение и осторожность, я перебиваю его: — Преступлением? Взгляд серых глаз обращается ко мне. — Инцест незаконен, Кор, — отвечает Том. — А также аморален, противен природе и обществу и… отвратителен. Это болезнь. Честно говоря, я не особо верю, что, живя вместе, они не исполнились друг к другу взаимной антипатией… в интимном плане, как бывает у всех братьев и сестёр. Это странно. И нездорово. А если бы они не жили вместе? А если бы он её случайно нашёл в семнадцать лет? Найдя ответ Тома более, чем исчерпывающим, я решаю закрыть тему. Потянувшись к пульту, снова делаю звук на телевизоре громче, и рассеянно роняю миску на пол. — Ох, чёрт! — шёпотом ругнувшись, я наклоняюсь вниз и собираю рассыпанные по ковру чипсы. — Ты ведь поговоришь с ним? — вдруг спрашивает Том. Я резко выпрямляюсь под его пристальным взглядом. — С кем? — С твоим другом. — А, ну конечно, — я киваю головой. — Конечно, поговорю. От необходимости выдерживать напряжённый зрительный контакт меня спасает медленный цокот каблуков появившейся в арочном проёме женщины. Завидев меня с Томом, она останавливается как вкопанная, прижав руку к груди: — Ой, простите… я не думала, что здесь кто-то есть... На вид ей лет тридцать, высокая и стройная, тёмно-каштановые волосы убраны назад в аккуратную причёску, под чёрным меховым пальто виднеется красное платье. Том широко улыбается: — Добрый вечер! А где Грег? Девушка застенчиво оборачивается, указав куда-то назад: — Он остался на улице, ему позвонили. — Она торопливо добавляет. — Он дал мне ключи, чтобы я не стояла на холоде, я положила их на полочку в прихожей. Я несильно пинаю Макса по спине: — Толку от тебя, охранник, всех чужаков проспишь! Том предлагает ей присесть, но она отказывается, несколько раз мотнув головой в разные стороны. Девушка продолжает в нерешительности топтаться на месте, от неловкости рассматривая гостиную. Посмотрев на нас с Томом, она зачем-то тихо признаётся: — Не знала, что у Грега есть дети… Я решаю взять ситуацию под свой контроль: — О, нет, вы неправильно поняли. Я у Грега единственный сын, а это Том, мой бойфренд. Застыв в удивлённом ступоре, девушка едва заметно округляет глаза, натянуто улыбаясь, и стремительно краснеющий Том поднимается с дивана: — Пойду-ка я проверю, как там Алия. — Иди, дорогой. — Кор, иди к чёрту. Когда Том выходит из гостиной, я считаю нужным пояснить: — Алия — это наша дочь. Мы с Томом удочерили её, когда она была совсем малышкой. Наша маленькая принцесса. Она такая прелесть, вы не представляете! В этот момент «прелесть» на весь дом и далеко не по-королевски посылает Тома в одно место. — Ясно, — выдавив из себя мучительную улыбку, отвечает девушка. — Я Кор, кстати. — Амалия, очень приятно. — И мне тоже. В гостиной громко хлопает входная дверь, и Макс, громко лая, бежит строить из себя великого сторожа. Облегчение, которое испытывает Амалия, заслышав шаги моего отца по коридору, прямо противоположно тому чувству, которое испытываю при этом я. Когда Грегори Лаундж появляется в гостиной, мои внутренности сводит судорогой от напряжения. — Амалия, дорогая, чего ты здесь стоишь? — отец целует её в щёку и аккуратно берёт за плечи, помогая снять пальто. — Давай я повешу это в гардеробной. И тут замечает меня. — Я уже познакомилась с твоим сыном, — Амалия неловко улыбается. — Он у тебя очень милый. Папа не сводит с меня глаз: — Амалия, пожалуйста, не могла бы ты пройти на кухню? Я скоро приду. Кор, в коридор, живо. Молча повинуясь, я встаю с дивана и иду за ним в коридор, а оттуда — в неосвещённую прихожую. Там он швыряет пальто Амалии на пустую банкетку и так сильно толкает меня в грудь, что я ударяюсь затылком о стену. — Где тебя носило, чёрт возьми? — грозно приблизившись, яростно шепчет отец. — Тена звонила мне — она понятия не имела, куда ты делся! Что всё это значит? — Я у тебя то же самое хочу спросить! — гневно выбрасываю я, позабыв про страх. — Ты обещал, что в этом доме больше не будет твоих шлюх! — Она не шлюха, она моя стажёрка! — Ну, простите, если это теперь так называется! Он наваливается на меня, приперев предплечье к моему горлу, отняв у меня тем самым возможность говорить и нормально дышать: — Послушай меня, сегодня я не буду выяснять с тобой отношения, — он гневно шипит мне в ухо, — но очень скоро я выясню, чем ты занимаешься, — клянусь Богом, Кор, я это выясню! Грубо выпустив меня, он брезгливо фыркает, видя, как я глотаю воздух, и стремительно скрывается за поворотом в коридор. Вскоре с кухни доносится его беспечный голос. Я съезжаю вниз по стене, пока не опускаюсь на холодный кафельный пол прихожей. Запрокидываю голову, уставившись в потолок, и стараюсь перевести дыхание. Перед глазами возникает образ Изабелы, её шёлковый взгляд, едва заметные веснушки, нежные, мягкие губы, тонкие пальцы, которые меня гладили… Выясняй, папа. Посмотрим, кому от этого будет хуже. *** Несдержанная ярость работает лучше любого будильника. Не ощущая в себе желания сталкиваться за завтраком с отцом и его новой пассией, утром я встаю раньше обычного, чтобы уйти в школу до того, как отец поднимется с кровати. Наспех приведя в порядок волосы и зубы, я вскоре понимаю, что в доме не осталось моих чистых школьных рубашек и штанов, поэтому натягиваю на себя первые попавшиеся джинсы, кроссовки и серую футболку, набрасываю на плечи рюкзак, даже не потрудившись собрать его согласно текущему расписанию, стягиваю с вешалки в прихожей пальто и выхожу из дома. Уличный воздух пробирает морозной бодростью, трава покрыта лёгким налётом инея, из лёгких при каждом выдохе вырывается пар. Дорога до школы занимает у меня меньше времени, чем обычно, поскольку позади меня не плетётся унылый ребёнок, физически неприспособленный к ранним утренним подъёмам в школу, хотя, испытывая жалость к её первому в жизни любовному разочарованию, я, как хороший брат, должен был бы взять её с собой. Через школьный двор я иду вместе с несколькими другими учениками, такими же ранними пташками, как и я сегодня. Как ни странно, никого из моих знакомых среди них нет. Зайдя в тёплый холл, я прохожу через вторые двери, автоматически прикладываю школьный пропуск к сенсору турникета и смачно врезаюсь в железную балку перекладины, когда та не поддаётся. — Что за… — потирая живот, я пытаюсь снова, но пропуск опять не срабатывает, панель турникета горит красным. — Рик, впусти меня пожалуйста, — я зову школьного охранника. — У меня какая-то фигня с пропуском. Вопреки моим ожиданиям, из-за окошка пункта охраны показывается не бессменный Рик, а незнакомое мне лицо. — Фамилия? — строго спрашивает мужчина. — Лаундж. — Корин Лаундж отстранён от занятий по решению заместителя директора. Ваш пропуск аннулирован. — Что? — я продолжаю глупо стоять на месте, пытаясь заставить чёртов турникет работать. После третьей попытки я ударяю по панели рукой. — Ничего не понимаю, — бормочу про себя. — Вы плохо слышите? Вам запрещено посещать школу. Не стойте в проходе, освободите место! Я поворачиваюсь к мужчине: — Любезнейший, не могли бы вы уточнить у кого-нибудь? Мне кажется, произошла какая-то ошибка. Раздражённый охранник высовывается из окошка: — Повторяю для тупых, — медленным, мерзким тоном протягивает он, — покиньте здание. Вы от-стра-не-ны. Знаете, что это значит? — Я знаю, что это значит, ты, горилла! Я хочу знать, какого чёрта? Кто-то легонько подталкивает меня сзади: — Кор, разрешишь? Я оборачиваюсь и вижу перед собой Лиззи. Кажется, впервые в жизни я так рад её появлению. — Ох, ну наконец-то! — выдыхаю я. — Лиз, можешь узнать у кого-нибудь, почему меня не пускают? — Прости, Кор, — без тени сожаления отвечает она, пройдя мимо меня по своему пропуску и даже не оглянувшись. — У меня дела. До встречи. Что это с ней? Куда делось её обычное умопомешательство? Да тут, никак, сговор! Пока я продолжаю удивлённо смотреть ей вслед, кое-кто окликает меня по имени: — Лаундж! Какие люди! Идущий по коридору Мистер Слетчер, молодой школьный завуч, сворачивает в сторону школьного входа, направляясь ко мне с приторной улыбкой, не предвещающей ничего хорошего. — У вас какие-то проблемы? — спрашивает он, высоко подняв брови. — Да, я не могу войти в школу, — я верчу бесполезным пропуском перед его глазами. — Не могли бы вы помочь мне с этим? Всё, что я знаю о мистере Слетчере: он открытый гей, носит омерзительные галстуки и однажды эффектно поскользнулся в столовой, наступив на пролитый им самим чай. Теперь к этим знаниям добавляется ещё и склонность к злорадству, потому как вместо ожидаемого объяснения я слышу это: — Я могу помочь вам с поиском подходящего специалиста, Корин, потому как вы, верно, не в состоянии запомнить элементарные вещи, — завуч изображает картинное сострадание. — Например, такие как: своевременная сдача школьных работ, хорошее поведение в школьных стенах, защита проектов, регулярное посещение занятий… Я начинаю вскипать: — О, это было бы несложно, если бы вы активно не мешали последнему! — Дерзите, Корин, снова дерзите, — вздыхает мистер Слетчер. Он окидывает меня презрительной оценкой. — Бедный мальчик, вы даже не смогли за столько лет запомнить, что учащиеся обязаны соблюдать деловой стиль одежды… Мимо меня проходит ещё парочка учеников, с интересом поглядывая на мистера Слетчера. Я стискиваю зубы: — Я хочу поговорить с миссис Тот. — Миссис Тот в отъезде, будет только завтра. Во время её отсутствия все школьные дела веду я. — И приказ о моём отстранении был вашей инициативой? Ещё одна гадливая улыбка: — В этой школе нет королей, мистер Лаундж, или вы считаете иначе? У вас ужасная посещаемость — не табель, а сплошное решето — одни пропуски. К тому же, на вас жалуются преподаватели биологии и физики, вы уронили свою успеваемость так, что ниже падать некуда. Вдобавок, вас уже отстраняли от занятий в начале года, это, разумеется, тоже в вашу пользу не играет. Если вы не собираетесь сейчас предоставить мне медицинские справки или иные документы, подтверждающие уважительную причину вашего отсутствия, — в чём я сильно сомневаюсь — то убедительно вас прошу покинуть школьное здание. Я цепляюсь пальцами за лямки рюкзака, чтобы сдержать себя от рукоприкладства. — И до которого я отчислен? — звенящим от гнева голосом спрашиваю я. — До конца этой недели, а затем мы будем ставить вопрос о вашем окончательном отчислении… — Да вы издеваетесь?! — И снова эта дерзость… — мистер Слетчер качает головой. — Корин, с таким поведением у вас не будет никаких шансов. Но всё к лучшему, мой мальчик. Возможно, вам действительно нужна школа, где не так строго относятся к вопросам поведения и посещения. Хорошего дня, мистер Лаундж. И перестаньте стоять в проходе. Я закрываю глаза, еле удержав себя от удара ногой по турникету. Яростно развернувшись, вылетаю на улицу, вне себя от переполняющей меня бессильной злобы. Что вокруг со всеми творится? Неужели этим всеобщим помешательством я должен расплачиваться за впервые так хорошо проведённые выходные с Изабелой? Немного успокоившись, я прячусь за углом спортивного корпуса, чтобы не попасться на глаза новоиспечённому блюстителю порядка, если тому приспичит выйти на улицу, чтобы немного потравиться никотином. Постепенно школьный двор начинает наполнять привычная толпа учеников, и мне с трудом удаётся не пропустить в этом пёстром гульбище знакомый высокий конский хвост. — Тена! — я подбегаю к ней, хватаю за локоть и оттягиваю в сторону, уводя в сторону школьной парковки. — Слава Богу, мне срочно нужно поговорить с кем-то психически здоровым. Она молчит, пока мы пробираемся сквозь оживлённую толпу школьников, но я не заостряю на этом внимания. Оказавшись в отдалении от гомона и толчеи, я тру руками лицо и сажусь на скамейку. Тена присаживается рядом. — Я не понимаю, что происходит… — признаюсь я. — Меня не пускают в школу, Слетчер вообще заявил, что собирается меня отчислить… — А ты бы ещё пару недель пропустил, и тебе документы прямо на дом принесли бы, — сухо замечает Тена. Я поднимаю голову. Выражение голубых глаз кажется незнакомым, нет больше тёплой улыбки, дружеского прикосновения — к плечу, рукам, волосам — Тена как будто намеренно старается держаться подальше. — Ты в порядке? — спрашиваю я. — Да. Поддавшись трудно объяснимой тоске, я притягиваю её к себе и обнимаю. Её ответ не заставляет себя долго ждать — руки в чёрном пальто ласково обхватывают меня за шею. — Чёрт возьми, Тен, я в дерьме. — Знаю. Когда я отстраняюсь, то замечаю, что её взгляд стал изрядно теплее. Я ощущаю укол вины и стыда за то, что повадился пропадать без объяснения, забывая обо всём, когда на горизонте появляется Изабела. Тена мой друг, и я должен оправдывать её дружбу, а делаю всё наоборот. — Прости, — я смотрю ей в глаза. — Я не хотел, чтобы вы переживали за меня. Просто, наверное, не думал об этом. Тена спрашивает, машинально играя со своим шарфом: — Если я спрошу, где ты был, ты ответишь? Я раскрываю рот, но делаю лишь короткий вдох — моё искреннее намерение быть с Теной честным разбивается о рифы слишком личной тайны. Я смотрю на неё с бессильным молчанием. — Всё ясно, — она опускает голову. — Тена, я… — Нет, не надо. Я ведь не настаиваю. В недрах рюкзака вибрирует мобильник. Я стаскиваю с плеча лямку, ставлю набитый до отказа рюкзак на землю и начинаю в нём копаться. И лучше бы мне вообще не отвечать на этот чёртов телефон. Потому что, когда я нашариваю рукой вибрирующий мобильник на самом дне и начинаю вытаскивать его сквозь ворох ручек, проводов, бумажных листков и одежды, вместе с прочей мешаниной из рюкзака выпадают красные женские трусики. Твою мать !!! — Чёрт, она же запихнула свою одежду в мою сумку… — нелепо бормочу я от дикого смущения, судорожно пряча всё обратно. Ещё лучше. Боже, как паршиво это прозвучало… Я стараюсь не смотреть на Тену, но не услышать шок в её неестественно натянутом голосе я не могу: — Кор, чьё это? Не дождавшись ответа, она стремительно встаёт и уходит. Я тоже вскакиваю на ноги и ловлю её за локоть. Сердце стучит в груди как заведённое. Я усиленно жмурюсь и поднимаю голову: — Я могу всё объяснить.