Ангел за партой

— Очень жаль, что ты так и не начал готовиться, у тебя, между прочим, конкурс на носу. А я так надеялась, что ты привезёшь мне хотя бы фотографии своих набросков! Ким раскатывает на столешнице вязкое тесто для огромной пиццы, сокрушённо качая головой. Иногда мне кажется, что она больше меня самого беспокоится о моих занятиях изобразительным искусством ― вернее, об их отсутствии. Вполне вероятно, так и есть, поскольку я уже давно забыл, как пользоваться лекалом и разбираться в законах художественности. Я сижу на кухонном столе, машинально перебираю пальцами натёртый сыр и внимательно наблюдаю за сидящей на диване Изабелой, которая с интересом слушает показательную лекцию Алекса об устройстве инвалидной коляски. Признаться, поначалу меня беспокоило, что Изабела начнёт язвить и бросать в адрес Ала непозволительные замечания, однако первое впечатление, которое произвёл на неё Алекс, сделало мои тревоги напрасными. Я никогда ещё не видел, чтобы Изабела слушала кого-нибудь с таким предельным вниманием. ― А вот этой фигнёй ты можешь приподнимать кресло, да? Ну, типа, когда надо переступить высокий порог? Круто. А у неё есть электропривод? ― Нет, это безприводная коляска. Слава Богу, руки у меня пока рабочие. Тут всё просто. Смотри. ― Шик. — Кор, ты меня слушаешь? — голос Ким заставляет меня включиться в собственный диалог. Я поворачиваю голову. — Когда ты собираешься наконец начать думать о картине? У тебя не так много времени. Если тебе нужно взять парочку уроков, мой одногруппник отлично рисует, может тебе что-нибудь посоветовать. Как ты на это смотришь? Да, и тебе бы лучше слезть со стола, если не хочешь на ужин пиццу со вкусом своих джинсов. ― Спасибо, но художник внутри меня будет дальше пропивать свой талант в одиночестве, ― я с неохотой спрыгиваю на пол, стащив со стола уже нарезанную для пиццы салями, за что получаю полотенцем по пальцам. ― Засранец, ― со смехом бормочет Ким, продолжая воевать с тестом. Я коварно улыбаюсь, откусывая кусок украденной колбасы. Моё внимание снова привлекает Изабела. ― На некоторых моделях есть ещё приставка для руля спереди, это если хочешь, чтобы твоя коляска напоминала скутер, выглядит на самом деле впечатляюще. Но как по мне, это больше похоже на развлечение. ― Круто. Я и не знала, что у них есть столько наворотов. Жаль, все коляски, на которых я каталась, были сплошным дерьмом из дешёвого металла и пластика. ― Изабела, тебе приходилось передвигаться на инвалидных колясках?! Что же с тобой произошло? Я замираю, пропустив болтовню Ким мимо ушей, напрягшись, как ток на высоковольтной линии электропередач. Всё моё внимание приковано к сидящей боком ко мне Изабеле и не на шутку удивлённому Алексу. Мне удаётся без труда распознать краткий миг растерянности на лице Изабелы ― очевидную промашку со стороны её случайной искренности ― намёк на очередную тайну, о которой она не собиралась рассказывать. Мне приходится напрячь слух, чтобы услышать её тихий ответ: ― Довелось пару раз ноги ломать, ― отвечает она вполголоса, коротко улыбнувшись обманчивой улыбкой. ― Я ужасная растяпа по жизни. ― Сочувствую. Но зато теперь ты в полном порядке, ты молодец. Это можно считать победой. ― Нет, ― едва различимо отвечает она, глядя в сторону. ― Не думаю. Уйдя в тревожные размышления, я неосознанно роняю взгляд на стол и вижу, что руки Ким застыли без движения. Подняв голову, я встречаюсь с её пристальным, изучающим, очень серьёзным взглядом. Я обожаю свою старшую сестру, но только не в те моменты, когда она действительно становится «старшей сестрой». ― Что? ― я вопросительно пожимаю плечами. Она молча возвращается к готовке, оставив меня без ответа, но я вижу, что её мысли тоже где-то далеко ― не в столь обыденном уклоне, как хотелось бы. Что-то дотрагивается до моего затылка, обжигая кожу ледяным прикосновением. Резко обернувшись, я вижу улыбающегося Шейна, проскользнувшего на кухню с бумажными продуктовыми пакетами из овощного рынка. В руках у него пакет с замороженными грибами. ― Это вам, молодой человек, нарезать и кинуть на сковородку, ― криво улыбнувшись, он вручает мне пакет, сбросив его с моего плеча. ― Чёрт, Шейн, я думал, у меня начался парез! Он только смеётся в ответ, по-мужски обнимая меня. ― Давно не видел, приятель, ― от него пахнет сигаретами и улицей. Отстранившись, он перестаёт улыбаться и заглядывает мне в глаза: ― Всё в порядке, Кор? Как твои дела? Я перехватываю пристальный взгляд Ким. ― Всё замечательно, ― я стараюсь сделать улыбку как можно более непринуждённой, однако сразу же понимаю, что сестру мне провести не удалось. ― Ну и отлично, ― поцеловав Ким в щёку, Шейн кладёт покупки на стол и громко здоровается: ― Изабела, здравствуй! Отвлекшись от увлечённой болтовни с Алексом, Изабела поворачивается в нашу сторону и криво ведёт плечом: ― Это ты тот, от которого пожарным дымом несёт за целый квартал? ― Он самый. ― Ну, тогда здравствуй. Изабела невозмутимо продолжает прерванный диалог с Алексом, а Шейн иронично мотает головой, косо взглянув на меня: ― Да у неё шипы со всех сторон. Не представляю, как ты нашёл с ней общий язык. Ох, Шейн, если бы ты только знал… ― Вы к нам надолго? ― интересуется он, включаясь в готовку. ― Со спальными местами проблем не будет, родители всё равно в отъезде ― у них традиционный рождественский рейд по дальним родственникам, а вот как у тебя со временем? В воскресенье Вест Хэм играют против Ливерпуля ― составишь мне и Алу компанию? ― Хочешь, чтобы я пошёл с вами на матч?! ― Конечно! Если ты не против, разумеется. Я поворачиваюсь к сестре: ― Не обижайся, Ким, но если он ещё раз предложит мне нечто подобное, я отобью у тебя мужа. Спокойно схватив со стола миску с оливками, Ким от души отсыпает мне щедрую горсть за шиворот. Я никогда раньше не слышал, чтобы Шейн так смеялся. *** Наш визит как следует треснул по швам. И вовсе не потому, что вполне себе миролюбивая идея Алекса поиграть в «Монополию» вечером оборачивается истерикой с элементами вандализма, когда не признавшая поражение Изабела со злости перевернула журнальный столик с игровым полем и фишками, чем сильно ушибла мне руку. И не потому, что теряющий терпение Шейн просит Изабелу сменить тему инвалидности за ужином и получает в ответ весьма конкретное направление, где бы он мог говорить о более философских темах. И даже не потому, что Изабела то и дело ненароком с мучительной нежностью дотрагивается до меня в разных местах, так что мне с трудом удаётся сохранить ясность рассудка, когда я беседую с Алексом, сижу за столом, отвечаю на вопросы о делах семьи и смотрю кино вместе со всеми. Всё треснуло по швам, потому что за неполные сутки я умудрился разругаться со всеми сёстрами разом. Ночью я не могу заснуть. Одиночество в темноте незнакомой комнаты возвращает к жизни мой ночной кошмар с оранжевым летающим диском и папиной машиной. Проснувшись в середине ночи с жутким кашлем, вымокший и трясущийся от лихорадки после кошмарного сна, я ещё долго не решаюсь закрыть глаза, поэтому некоторое время лежу в тёмной гостевой комнате, переводя дух и разглядывая тонкий незатейливый узор на стенах спальни. Интересно, если сейчас проскользнуть к Изабеле, это не будет выглядеть странно? Бред, что за чушь я несу? Разумеется, Изабела сейчас спит и видит десятый сон. Осмелюсь разбудить её сейчас ― и через пару минут не досчитаюсь конечностей. А что, если она тоже не спит? Не спит и думает о тебе, ага. Не разводи сопли, Кор. Боже. А вдруг? Нет. Ты в чужом доме. Вас могут увидеть. Это безрассудно. И вот ты ловишь себя стоящим в одних трусах и майке у двери, за которой спит она, ненавидя себя, коря за слабость, и клянёшься, что это последний раз, когда ты отказываешься принимать назначенное школьным врачом снотворное. Растирая руками лицо, к которому постепенно приливает жар, я пытаюсь взять себя в руки и обозначить себе два требующих немедленного решения варианта: открыть дверь и войти или развернуться и уйти к себе, потому как в любой момент кому-нибудь может приспичить в туалет, а я вряд ли сейчас смогу сказать что-то умное, чтобы оправдать своё бродяжничество возле двери в спальню Изабелы в столь поздний час. Чёрт, Кор, соберись! Прислонившись головой к дверному косяку, я аккуратно нащупываю в темноте ручку, когда дверь внезапно сама плавно открывается вовнутрь. Ничего не понимая, я поднимаю взгляд и вижу её, стоящую передо мной в лёгкой сорочке и с горящим взглядом ― таким же, как у меня. ―Изабела, я… Не дав мне договорить, она решительно притягивает меня за рубашку и закрывает за мной дверь. Стоит мне ощутить своей кожей её ласковое, но требовательное прикосновение, как я напрочь теряю голову, и получаю отрадное удовольствие, когда понимаю ― она тоже. Отдавшись сумасшедшему поцелую, мы торопливо двигаемся по тёмной комнате, сгорая от невысказанного желания, порывисто обхватывая друг друга, прижимая ближе и ближе, пока я не толкаю Изабелу на кровать. Утянув меня за собой, она приподнимается, чтобы снять с меня майку, и целует в губы. Я опрокидываю её, нависнув сверху, плавясь от яркости испытываемых ощущений, головокружительного водоворота эйфории и абсолютной утраты чувства реальности. Я понимаю, что на это раз всё по-другому. Граница, о которой мы раньше не позволяли себе думать, сделалась опасно тонкой, почти прозрачной. Выдохи, которые срываются с её губ ― это уже на грани криминала, это возбуждающе до такой степени, что почти противозаконно. Но когда Изабела сбрасывает с себя сорочку, я, внезапно для себя самого, оказываюсь в безвыходной ловушке её совершенной красоты, неспособный дышать, думать и что-либо осознавать. Я едва отличаю эту действительность с гипнотическим, чувственным сновидением, от которого кружится голова и сбивает дыхание. Я готов перейти границу, что бы это ни значило. Я хотел этого так давно, что уже перестал бояться. «Мне бы хотелось верить, что у моего сына есть голова на плечах…» Отцовский голос, с внезапностью пистолетного выстрела, бьёт в голову отрезвляющим зарядом. Я нахожу в себе силы отстраниться от Изабелы. ― Погоди. Послушай, стоп. Изабела, нет. Нет! ― Кор, пожалуйста! ― Прошу, дай мне минуту. Я резко приподнимаюсь на кровати, сев спиной к Изабеле, и пытаюсь отдышаться. Вернувшееся сознание лихорадит невозможная, ужасающая мысль: «Я чуть не допустил это!» Изабела умоляюще хватает меня за локоть: ― Кор! Я мотаю головой, чувствуя себя до невозможности паршиво: ― Я не могу, прости. Ты моя сестра. Изабела тоже поднимается, сев позади меня. Её голос набирает силу: ― Что?! Я не отвечаю, и тогда она хватает меня за плечо, заставив развернуться к ней лицом. ― Что за херню ты несёшь? Разве это когда-нибудь нас останавливало? ― Изабела, одно дело ― просто быть в отношениях, и совсем другое… ― я внезапно осекаюсь, глотнув воздуха. ― Секс! Господи, скажи это уже! Всего лишь секс, Кор! В мире нет ничего проще. ― Не в нашем случае. Мы кровные родственники. Это неправильно. ― Корин, ты даже не представляешь себе, как я сейчас зла. Всё было нормально. Какого хрена ты вдруг начал вести себя, как полный кретин? Для меня здесь нет ничего неправильного! Мне плевать, если ты ещё наивный юный девственник, но у меня с этим всё в полном порядке, ясно? Я вскидываю голову, почувствовав, как от её слов вены бурной волной наполняет жгучий жидкий гнев: ― В таком случае, может, тебе лучше заняться поддержанием порядка с кем-нибудь другим? Изабела смотрит на меня, широко распахнув глаза от удивления и непонимания, которые вскоре сменяются выраженной обидой и ядовитой желчью во взгляде. ― Пошёл ты нахер, Кор. Я тебя ненавижу. Она яростно набрасывает на себя сорочку и вскакивает с кровати. Не успеваю я понять, что происходит, как она хватает с пола свой рюкзак и надевает кроссовки. Мои лёгкие наполняет злость вперемешку с волнением. «Куда ты собралась?» ― мне хочется одновременно накричать на неё, забеспокоиться и остановить, но не делаю ничего, продолжая сидеть на кровати, сгорая от злости на Изабелу и на себя самого. Я понимаю, к чему ведёт. Сейчас она выбежит из дому, ввяжется в плохую историю, во что-нибудь влипнет, а я не буду её останавливать. Это её стихия, адреналин безбашенной опасности нужен ей как воздух, и это, пожалуй, единственный раз, когда мне не хочется её спасать ― я слишком взбешён, чтобы проявлять заботу. Зашнуровав кроссовки, Изабела вскакивает на ноги и, даже не посмотрев в мою сторону, почти бегом спускается на первый этаж, громко топая вниз по лестнице. ― Чёрт подери, Изабела! ― не выдержав, я хватаю с покрывала свою майку, быстро одеваюсь и вылетаю следом в коридор. Заслышав, как внизу хлопнула входная дверь, я со злостью понимаю, что не успею её догнать, захожу в гостевую спальню, впопыхах натягиваю на себя джинсы и ботинки и спускаюсь вниз. Сорвав с вешалки в гардеробной своё пальто, я останавливаюсь, одевшись наполовину. Шикарно, эта чокнутая ушла без куртки! И где теперь она будет шляться на таком холоде?! Что за ночка, чёрт побери… ― Класс, твою мать! Просто блеск. ― Кор, что происходит? Я поворачиваюсь на месте. По лестнице сбегает Ким, на ходу запахивая халат поверх длинной ночной рубашки. Слева из-за двери в свою спальню на первом этаже показывается сонный Алекс. Этого ещё не хватало. Я отворачиваюсь, продолжая одеваться: ― Иди спать, Ким. Я сам разберусь. Она подходит ко мне, остановившись сбоку у большого зеркала: ― Ты можешь хотя бы объяснить, что случилось? Что это были за крики? Я молча застёгиваю пуговицы. ― И где Изабела? ― Ушла. ― Ушла? Сейчас? Да что тут произошло, в конце концов? И куда ты собрался на ночь глядя, позволь спросить? Ты вообще в курсе, что в Лондоне введён комендантский час? ― Мне уже семнадцать. Как здорово, что ты помнишь. ― Ты никуда не пойдёшь один так поздно. Я поворачиваюсь к сестре, чувствуя, как от напряжения начинают закипать нервы: ― Ким, пожалуйста. Перестань. ― Кор, давай не будем повторять историю, ― она пристально смотрит на меня, обняв себя руками. ― В прошлый раз тебе тоже нечто похожее в голову стукнуло, но мы же как-то справились, правда? Прошу, давай пойдём на кухню и спокойно поговорим. Подумаем, что делать с Изабелой. Вопреки здравой логике, я перехожу на неоправданную грубость: ― С Изабелой не надо ничего делать. Я просто найду её и отвезу домой, к матери. Выходи уже наконец из своего образа ― перестань меня опекать! Я тебя не узнаю. Взгляд Ким становится ледяным. ― Это я тебя не узнаю, Кор, ― с холодной уверенностью произносит она. ― С тех пор, как ты познакомился с Изабелой, тебя стало очень тяжело понять. Я не знаю, что с тобой происходит, но замечаю кое-что очень странное, и это меня чертовски тревожит, Кор. Её слова замораживают меня изнутри предчувствием чего-то ужасного, но остановиться я уже не могу: ― Да ладно? И что же ты такое замечаешь? Чего замолчала, говори! Мне очень интересно, что ты обо мне думаешь! Ким кусает губу, глядя в сторону Алекса, а затем кивает, словно соглашаясь с самой собой, вскидывает бровь, поднимает на меня решительный взгляд и произносит так тихо, чтобы услышал только я: ― Ты очень нехорошо смотришь на неё, Кор. Я замечаю не только это. Если хочешь знать, что я думаю обо всём этом, ― вот тебе моё мнение. Ты… влюблён в неё, это очевидно. Я просто в ужасе от этой мысли и отдала бы многое за то, чтобы кто-нибудь уверил меня, что я ошибаюсь, но… К большому сожалению, я вижу это. Кор, ты мой брат, я всегда была на твоей стороне, ты же знаешь… Но если она вправду наша сестра, ты не имеешь никакого права позволять себе даже в мыслях допускать вероятность такой связи. ― Да что ты говоришь? ― я подхожу вплотную к ней, не на шутку выйдя из себя, угрожающе наклонившись к её лицу. ― Ты собралась учить меня, кого можно любить, а кого нельзя? Если забыла, я напомню ― это ты сбежала из дома с директором школы, хотя такой связи, вроде как, тоже нельзя было в мыслях допускать. ― Кор, ― предупреждающе подаёт голос Алекс. Ким выдерживает мой взгляд, однако в последний момент голос её выдаёт дрожь: ― Неужели ты способен на инцест? Я отшатываюсь, словно она дала мне пощёчину. Голова идёт кругом от переизбытка кислорода. Повернувшись в сторону, я упираюсь руками в высокий комод и поднимаю голову к потолку: ― Чёрт, вот, значит, как ты обо мне думаешь. Боишься, что прожила полжизни с маньяком в одной комнате? ― Кор, я этого не говорила! Я разворачиваюсь: ― Можешь быть спокойна, я не подглядывал за тобой, Ким. И да, ты никогда не снилась мне в эротических снах, ПРЕДСТАВЬ СЕБЕ! ― Господи, Кор, прекрати сейчас же! Боже, что ты несёшь? Я не хочу больше об этом слышать! ― Тогда очень советую не лезть ко мне, особенно, если ты так меня боишься! Сверху начинает спускаться Шейн. Не дожидаясь, пока он придёт и включится во всеобщее безумие, я толкаю входную дверь и вылетаю на улицу. ― КОР! Поскользнувшись на пандусе, я скатываюсь по ступенькам, вскакиваю на ноги и начинаю бежать, свернув в ближайший переулок. Темнота и морозный холод ночи действуют на меня отрезвляюще. Пробежав пару улиц, я перехожу на быстрый шаг, а затем и вовсе замедляюсь. Оглядываясь по сторонам, пытаюсь запомнить отличительные черты пустынных улиц спального квартала, соображая, в какой стороне лучше всего следует искать Изабелу. Сосредоточиться мешает жар остывающего гнева и накатывающий стыд вперемешку с пониманием, что я перешёл всякие границы, дав волю эмоциям. Пройдя ещё парочку кварталов, я оказываюсь в более оживлённом месте, однако спокойная ночная жизнь местных пабов и круглосуточных клиник не вызывают у меня ощущения, что Изабела может быть где-то рядом. Побродив немного около светящихся окон баров и ночных клубов, я снова выхожу в очередной спальный квартал, тускло освещаемый светом высоко висящих фонарей. В какой-то момент под скорость моего шага подстраивается серебристый «шевроле». Я поворачиваю голову на звук своего имени. ― Кор, садись в машину. Опустив стекло со стороны водителя, Шейн наклоняется в мою сторону, положив локоть на раму, и продолжает вести автомобиль. Я мотаю головой, в упор разглядывая тротуар. ― Ладно, покатаюсь тут рядом с тобой, ― невозмутимо пожимает плечами Шейн. И ведь не соврал ― минут пять тащится вровень со мной на минимальной скорости. ― Уезжай домой, Шейн, я не вернусь. ― Сожалею, дружок, но это исключено. Дать тебе перчатки? Я снова мотаю головой. Как назло, после его слов руки начинают нестерпимо мёрзнуть. ― Знаешь, я ведь не буду тут всю ночь с тобой на луну любоваться, ― говорит он. ― Вот и прекрасно, ― мрачно отзываюсь я. ― Очень надеюсь, что твоё терпение скоро лопнет. Спустя мгновение Шейн резко бьёт по газам и, выехав на тротуар, целиком преграждает мне дальнейший путь. Я едва успеваю отскочить назад, чтобы не попасть под колёса. ― Дьявол, что ты творишь?! ― Сядь в машину, Кор. Надо поговорить. Зелёные глаза поглощают половину света в переулке. Не выдержав этот пронзительный взгляд, я вздыхаю с громким негодованием, обхожу машину со стороны и сажусь на переднее сидение. ― С этого и надо было начинать, ― с довольным видом говорит он, выезжая обратно на дорогу. ― Пристегнись. Есть люди, от одного вида которых чувствуешь себя спокойно в любых обстоятельствах. Насколько хреновыми бы ни были твои дела, такие люди могут вернуть твоё расшатанное сознание на место, просто находясь рядом. Шейн был как раз одним из таких. По дороге домой он не произносит ни слова, зато, когда впереди показывается дом Дэвидсов, светящийся всеми окнами на первом этаже, Шейн останавливает машину на обочине, не доезжая до дома, и поворачивает голову в мою сторону: ― А теперь рассказывай, что случилось. Я делаю глубокий вдох, уставившись на лобовое стекло. ― Я даже не знаю, как тебе рассказать, ― честно признаюсь я. ― Иногда у меня такое ощущение, будто я живу в дурдоме. ― У меня тоже иногда бывает такое ощущение, ― кивает Шейн, ― особенно, когда я просыпаюсь в четвёртом часу ночи, оттого что два Лаунджа голосят внизу во всю глотку. Я перевожу взгляд на Шейна и замечаю, что он улыбается. В какой-то момент случается, что ты просто смотришь на человека и осознаёшь, что он именно тот, с кем тебе необходимо поговорить. Раньше я этого не понимал. Наблюдая за тем, как Шейн устало откидывает голову на подголовник, я неожиданно вижу сходство между нами ― в своё время он ведь тоже, как и я, влюбился в проблемную девчонку. И несмотря на все трудности, которыми это обросло, сейчас он считает домом место, где живёт она, а она носит под сердцем его ребёнка. Если не это идеальное доказательство, что даже самая «неправильная» любовь имеет шанс на счастье, то мне больше не у кого просить совета. Только Шейн может понять меня. ― Как ты понял, что любишь Ким? Шейн вздрагивает, не ожидая, что я начну задавать вопросы. Слегка смутившись, он опускает взгляд на свои руки, покоящиеся на рулевом колесе, и задумчиво вскидывает бровь: ― Ну… ― медленно начинает он, не поднимая глаз, ― сначала был страх. В конце концов, разница в возрасте немалая, да и положение непозволительное, с какой стороны ни глянь, сам понимаешь. Много сомневался, пытался на что-нибудь переключиться, потому что это, чёрт подери, было что-то совершенно сумасшедшее. Всего тебе знать не обязательно, ― быстро добавляет он, стрельнув глазами. ― Потом… хм-м… даже не знаю, потерял голову, наверное. На всё остальное уже было плевать ― что с работы выгонят, что в тюрьму могу сесть, даже на то, что ей жизнь сломаю, было плевать. Такой вот нездоровый эгоизм. При этом я понимал, что чувствую себя очень счастливым ― со мной такого прежде не было. Ну, а потом, когда уже случилось… в общем, когда я забирал её из той больницы, я ни на секунду не сомневался, что это грёбанная судьба, и я люблю её больше жизни. Вот, наверное, как-то так. ― Шейн, у меня проблемы. ― Это я понял. ― Я люблю Изабелу. Не знаю, что мне с этим делать. Выдохнув признание, я ощущаю, как стучит пульс в локтях, на шее и в голове. Шейн снова опускает взгляд. Он молчит в задумчивости какое-то время, но я благодарен ему за то, что он не выглядит удивлённым, за то, то на его лице нет следа отвращения или неприязни. Когда он наконец отвечает, голос его становится низким и предельно серьёзным: ― Кор, я плохой советчик, ― Шейн ведёт плечом. ― Я знаю, что значит пройти через осуждение и испытание общественным мнением, но тебе бы я этого знать не пожелал. Спроси меня кто лет десять назад, как бы я отнёсся к твоей ситуации, я был бы категоричен. Но это было до того, как я встретил твою сестру. Сейчас же я верю тебе ― и в какой-то степени понимаю, потому как знаю, что иногда нам случается полюбить тех, кто абсолютно нам не подходит и кажется невозможным выбором. Поэтому, прежде чем отговаривать тебя или поддерживать, дам одно наставление. Поступай, как считаешь правильным, ― только перед этим спроси себя, сможешь ли ты это выдержать. Готов ли ты изо дня в день сталкиваться с неприятием, постоянной борьбой и обществом, которое будет плевать тебе в лицо каждый раз, как ты выйдешь на улицу? И сможешь ли защитить от этого Изабелу? В моей беде мне сильно помогли родители и брат ― не окажись их рядом в трудную минуту, я не знаю, что было бы сейчас со мной и Ким. Ты должен понимать, что у тебя такой поддержки не будет. За подобную связь внутри семьи отрекаются даже самые близкие родственники. А зная твоего отца, гарантирую тебе утыканную шипами и палками дорогу в ад ― тут уж, поверь, можешь не сомневаться, ― он вам такой сахар устроит, мало никому не покажется. Повторюсь, что ты всегда сможешь прийти к нам, если станет тяжело, но прежде чем делать выбор, Кор, подумай о том, как будет лучше для вас двоих. Возможно, ты уже знаешь ответ. ― Скажи, Шейн, ты когда-нибудь жалел о сделанном выборе? Словно признавая промашку своей теории, он поднимает на меня честный зелёный взгляд. ― Я жалею о многих вещах. Но о том, что встретил твою сестру ― никогда. *** ― Прости меня, Ким. Обнимая сестру, я утыкаюсь лицом в золотисто-каштановые волосы, и чувствую, как от её ответного объятия по телу медленно расползается тепло. Ким улыбается мне в плечо: ― Как был ты у меня братец-дурашка, так и остался. Оставив нас наедине, Алекс и Шейн разбредаются по комнатам, пожелав мне спокойной ночи, а я продолжаю обнимать Ким в прихожей, борясь с подступающими слезами. ― Мне очень стыдно за дерьмо, что я тебе наговорил. Прости, что сорвался на тебе. ― Ну, мы же с тобой оба мнительные идиоты, нам только волю дай сорваться друг на друге. Не будь я беременна, я бы как следует тебя побила. ― Не будь ты беременна, я бы как следует дал сдачи. Ким тихонько смеётся мне в плечо. Отстранившись, я перестаю улыбаться. ― Ты же знаешь, что я не останусь. Я не успокоюсь, пока не найду её. Ким пожимает плечами с видом человека, который признал собственное бессилие. ― Ладно, делай что хочешь. Но на этот раз возьми с собой хотя бы телефон. И паспорт. ― О`кей. ― И возвращайся обратно, как найдёшь Изабелу. Я буду ждать звонка. Оказавшись снова на улице, я бреду в новом направлении, взяв курс на ближайшую городскую площадь. Чем дальше я захожу, тем сильнее отчётливее звучит в голове голос Изабелы. Пожалуйста, будь рядом. Обещай, что всё будет хорошо. Придя в себя после ссоры, я почти сразу пожалел о том, что позволил Изабеле уйти. Мысли обрастают образами и догадками, одна хуже другой. Предприняв пару безрезультатных попыток дозвониться до Изабелы, я начинаю терять спокойствие и уверенность. Она вполне могла сесть в такси и вернуться к маме. Можно было бы утешаться этим логичным предположением, если бы только речь шла не об Изабеле. Побродив по городу около часа, заглянув в несколько встретившихся на пути пабов и справившись о пропавшей девушке у десятка кассиров круглосуточных продуктовых ларьков, я выхожу на улицу, почти опустив руки от безысходности, когда, завернув в очередной проулок, слышу знакомый смех. ― Так его, Джерри! Ха-ха-ха, ну у него и рожа, сейчас блеванёт. Стэн, как там тебя, не одолжишь сигарету? Я где-то потеряла свои… Сердце начинает стучать где-то в горле, когда я направляюсь к шатающейся у стены компании пьяных молодых людей, запихивающей мелкий уличный мусор в рот спящего на земле бедолаги. Остановившись неподалёку от них, я наблюдаю за тем, как Изабела прикуривает от зажигалки стоящего рядом высоченного парня. На ней чья-то мужская куртка, наброшенная поверх ночной сорочки, голые ноги голубые от холода, и что хуже всего ― она пьяна. ― Изабела, ― спокойно зову её я, достаточно громко, чтобы она услышала. Она поднимает голову и замечает меня. Растерянное замешательство на её лице скоро сменяется ядовитой усмешкой: ― Гляньте, кто пожаловал. Отправляйся спать, мой домашний котёночек. Как видишь ― ты мешаешь мне заниматься порядком. ― Это ещё кто такой? ― без особого дружелюбия спрашивает один из парней. От моего внимания не уходит, что все в этой компании гораздо старше меня. ― Всего лишь мой брат, ― Изабела намеренно делает ударение на последнем слове. Прислонившись к стене, она скрещивает ноги, с вызовом глядя на меня. Я иду к ней, намереваясь схватить за руку и потащить отсюда, невзирая на протесты, но тут парень с зажигалкой преграждает мне дорогу. ― Куда лезешь? ― Пошёл к чёрту, дай мне с ней поговорить! ― Слышишь, не груби мне, понял? ― Это ты не понял. Если не уберёшь свои копыта от моей сестры, обещаю хорошенько впечатать зубами в стенку! ― Кор, остынь, ― настороженно предупреждает Изабела. ― Изабела, ты тоже иди к чёрту! ― Да твой брат настоящий грубиян, Изабела, ― парень по имени Стэн легонько хватает меня за воротник пальто и сразу же выпускает. ― Ей-то я ничего плохого не сделал, а вот ты мне не нравишься, парень. ― Стэн. Стэн, оставь его, ― выйдя из-за его спины, Изабела включает свою фирменную змеиную интонацию. Где-то в начале переулка раздаётся крик мужчины: ― Вот они! Точно они, я их помню! Стэн медленно отступает, неприятно осклабившись. Парни один за другим начинают давать дёру в противоположную сторону улицы. Я собираюсь не мешкая вытащить Изабелу куда-нибудь в более безопасное место, как кто-то сзади внезапно бьёт меня по ноге, прямо позади колена. Я с криком падаю на землю, опустившись на четвереньки. Сознание застилает туман. Боль такая, что на какое-то время пропадает зрение. Где-то над моим ухом раздаётся глумливое хихиканье. ― Тупые уроды! ― орёт на них Изабела. ― Что вы сделали, мать вашу?! Долбаный подонок, я тебя прямо тут в могилу закопаю! ― Попробуй сначала догнать, принцесса, ― хохочет парень за моей спиной, на быстрых ногах исчезая в темноте переулка вслед за остальными. ― Верни мою куртку, ― Стэн срывает с Изабелы мужскую штормовку и убегает последним. Изабела падает передо мной на колени: ― Кор, милый, поднимайся, прошу! Надо бежать. Я мотаю головой, глядя на Изабелу с отчаянием: ― Я не могу. Всхлипнув, она прижимает к себе мою голову, целуя мои волосы. ― Прости меня, котёнок. Прости меня. Когда к нам подбегают полицейские, мы продолжаем сидеть, обнявшись. ― Это они, ― незнакомый мужчина указывает на нас пальцем. ― Девушку я точно видел в своей гостиной. Она украла деньги и драгоценности из шкатулки. А парень, видимо, вместе с остальными выносил картины. Я чувствую, как слеза Изабелы сказывается вниз по моему виску. ― Прости меня, ― еле слышно шепчет она. *** Дерьмо случается. Сидя на скамье в полицейском участке напротив стола следователя, я выпускаю волосы из пальцев и поднимаю голову. За окном через не до конца опущенные рулонные жалюзи просвечивает полоска занимающегося светло-розового рассвета. Сидящая рядом Изабела растирает левое запястье, тесно сжатое наручником, второе кольцо которого цепляется к столу. К слову, у меня такой же крутой браслет. Пришедший на вызов дежурный врач разрушил нашу надежду уехать со «Скорой», не особо удачно, но самостоятельно вправив мне колено и наложив фиксирующую повязку. Теперь, с изъятыми из карманов мобильниками и прочими личными вещами, мы остались без помощи. В ожидании следователя я думаю о Ким, ждущей нашего возвращения, и мою грудную клетку сводит от щемящего чувства безнадёжности. Пальцами свободной руки Изабела находит мою ладонь и крепко сжимает её. В комнату входит невысокий стройный мужчина со стопкой документов под мышкой. Заметив нас, он обречённо вздыхает и направляется к своему столу. Опустившись в крутящееся кресло, он бросает на стол бумаги, раскрывает лежащую перед ним папку и начинает изучать содержимое. Пару раз бросив на нас быстрый профессиональный взгляд, он снова возвращается к беглому просматриванию страниц, и только потом, спустя пять минут, выдаёт: ― Ну, здравствуйте, господа нарушители закона. Мы с Изабелой молчим. Следователь смотрит на меня: ― Как твоя нога? ― Терпимо. Кивнув самому себе, мужчина разглаживает ладонями лежащий перед ним листок, а затем переключает на нас всё своё внимание и снова обращается ко мне: ― В кармане твоего пальто было найдено школьное удостоверение на имя Корина Грегора Лаунджа, ученика старшей школы, возраста 17 лет, фактическое место проживания ― город Уотфорд. ― Следователь переводит взгляд на Изабелу. ― В твоём рюкзаке было найдено школьное удостоверение на имя Изабелы Катрин Лаундж, ученицы старшей школы, возраста 17 лет, фактическое место проживания ― город Уотфорд. Данные верные, или вы и удостоверения украли у кого-то? ― Всё верно, ― подтверждаю я. Следователь долго и изучающе смотрит на меня. ― Вы брат и сестра? ― Да. ― А вот и первая ложь. Вам обоим по семнадцать лет, в то время как даты рождения в ваших документах расходятся с разницей в полгода. ― У нас разные матери, болван, ― не выдерживает Изабела. Я крепче сжимаю её пальцы в попытке заставить успокоиться. Следователь снова ныряет глазами в написанное на бумагах и слегка откидывается на стуле, царапая подбородок кончиками пальцев. ― Хм… ― с убеждённым видом хмыкает он. ― Интересно. Но вам надлежит лучше следить за своим языком, мисс Лаундж. ― Простите, ― извиняюсь я. ― У нас сегодня не самый удачный день. ― Не более неудачный, чем у мистера Терренса, которого вы обокрали, как считаете? Между прочим, установлено, что ваша сестра от другой матери на момент незаконного проникновения на территорию частного лица и совершения кражи была в состоянии алкогольного опьянения. Не знаю, какими неудачами вы объясните это обстоятельство, но не думаю, что суд охотно соберётся смягчить вам наказание, приняв во внимание ваши жизненные неурядицы. Что ж, ― следователь встаёт из-за стола, захватив с собой принесённую папку, ― в любом случае, для начала мне необходимо поставить в известность ваших родителей. Во избежание ненужных семейный драм, думаю, вызвать сюда отца будет достаточно ― он же у вас один, я надеюсь?