Ангел за партой

В машине меня ждёт неприятный сюрприз в виде непредусмотренного мною обстоятельства. — Она что здесь забыла? — жёстко спрашиваю я, оборачиваясь с переднего сиденья на задний ряд, откуда за мной наблюдает пара серых недружелюбных глаз. Отец занят блокировкой дверей и переключением передач, так что не видит, как моя милая младшая сестра вызывающе демонстрирует мне ободранный детский маникюр на среднем пальце. Я закатываю глаза, отвернувшись к лобовому стеклу, и скрещиваю руки на груди. Думаю, к этому я смогу привыкнуть. — Я собирал Алию в школу, когда ты позвонила, — отвечает отец, давая задний ход. — Пришлось взять с собой, ты ведь не потрудилась сэкономить моё время. — Так и оставил бы её в школе, — я не могу удержаться от резкости. — Нечего ей делать с нами. К моему удивлению, не я одна не испытываю дикого восторга от текущего положения вещей: — Иди на букву «х», Изабела! Как ты меня бесишь! — громко доносится сзади. Отец рявкает так, что я слегка вздрагиваю на сидении: — Замолчали обе! — он следит за дорогой, не глядя на нас, однако мне не составляет труда определить зашкаливающий градус его злости. Мне нельзя злить его — сейчас наше с Кором будущее полностью зависит от того, что решит отец. В конце концов, он дал мне обещание, но это слишком хрупкое условие для договора, который невозможно подписать. — Через пятнадцать минут выйдешь, куда договорилась с Кором, — командует папа, выезжая на главную дорогу. — Я припаркую машину неподалёку и буду на месте через пять минут после этого. — Папа, что с Кором? Мы нашли его? — как сквозь толщу воды до меня доносится взволнованный голос Алии. — Скоро всё закончится, детка. Я поджимаю ноги под себя, крутя в руке телефон Молли. Болями в сердце я никогда не страдала, но сейчас у меня такое ощущение, что оно превратилось в ежа, который попеременно сжимает и разжимает свои колючки, распирая грудную клетку. Я собираюсь обмануть Кора. Когда я позвонила Маргарет и попросила передать телефон моему брату, он минуту молчал в трубку, прежде чем спросить, почему я всегда в курсе всего, что с ним происходит. И всё же, пока он пытался определить диапазон моего вмешательства в его жизнь, я чувствовала, он почти улыбался. Звук его голоса едва не заставил меня отказаться от нашего с папой плана. Попросив Кора о встрече — поклявшись, что отпущу его после этого и не стану преследовать, если он только даст мне пять минут на то, чтобы попрощаться, — я снова едва не заплакала. Мысленно я умоляла его не верить мне и одновременно ждала, что он поступит именно так, как я прошу. Грудь пробила невидимая пуля, когда после долгого молчания он сказал: «Хорошо». И теперь я собираюсь встретиться с ним неподалёку от своей школы, чтобы передать в лапы дьявола, от которого он так хотел сбежать… А ведь я не такая же, как тот дьявол. Я хуже. Это самые долгие минуты в моей жизни. Высадив меня перед небольшим автомобильным затором, чтобы Кор не увидел его машину раньше времени, папа снимает блокировку с моей двери с тихим предупреждением: — Не вздумай выкидывать фокусы, Изабела. Ошибки я тебе не прощу. Захлопнув за собой дверь, я обнимаю себя руками, двигаясь вверх по мосту по узкой пешеходной зоне. Слева от меня, за невысоким мостовым ограждением, гудят автомобили, пытаясь быстрее домчать своих владельцев на работу. Я смотрю в другую сторону, на шумящую тёмную реку под бетонной эстакадой, и мне кажется невероятным, что для других людей это всего-навсего обычный будний день, что можно вот так просто злиться на трясущегося впереди тормоза и не ощущать внутри колотящую дрожь от страха навсегда потерять сегодня самое ценное, что есть у тебя в жизни. Уродливая крыша кирпичной школы вырастает вдалеке едва заснеженной серой глыбой по мере моего приближения к старой детской площадке, где в детстве я играла с мальчиками в войнушку. Это место выбрал Кор — раньше мы сидели с ним чуть поодаль на берегу в самый счастливый из моих дней рождений, и он подарил мне персиковый браслет, который я так и не решилась надеть. Иногда я забываю о том, что мой брат — самый романтичный человек из всех, кого я встречала. Моё сердце выбивает дрожащий ритм из последних сил, когда я вижу его. Кор в одиночестве сидит на скамейке спиной ко мне, мне видны его широко расставленные ноги, локтями он упёрся в колени и опустил голову, сцепив руки в замок на затылке. Он растерян. Обойдя скамейку, я оказываюсь совсем близко к нему и ощущаю медленный прилив тепла к моим окоченевшим конечностям. Пока он не замечает моего присутствия, и я неосознанно трачу эти драгоценные секунды, любуясь им. Солнечными вихрами его волос. Скулами, которые словно сотворило ангельское лекало. Красивым тонким носом, ресницами с почти женским загибом, голубой паутиной вен на руках и длинными тонкими пальцами. Я испытываю острую тоску от переполняющей меня любви к нему. Сделав несколько шагов, я молча сажусь рядом с братом. — Изабела, — Кор мгновенно выпрямляется, потянувшись, чтобы взять меня за руку. — Ого, что с твоими пальцами? — Потом, — в последний момент невнятное чувство вины удерживает меня от принятия его искренней радости. Настроение всё ближе и ближе к полному краху. Впервые я чувствую, будто топчусь на одном месте, разучившись ходить вперёд; до этого момента я никогда по-настоящему не знала, что такое неуверенность. Мятеж в душе. Я отвожу взгляд и убираю руки, спрятав обе травмированные кисти под мышками. Удачно, что мне удаётся выдать этот жест за попытку согреться. Наверное, удачно. — Опять вырядилась, как на пляж, — сетует Кор, разглядывая мои посиневшие от холода предплечья. — Мы и есть на пляже, — отрезаю я. Глубоко выдохнув, он делает движение плечами, чтобы отдать мне свою куртку, но я его останавливаю: — Нет. — Я тебя не спрашивал. — Кор, на это нет времени. Его взгляд меняется, встретившись с моим, — и между нами трещит воздух. Я не могу перестать тонуть в нём. Странные у него всё-таки глаза, в который раз поражаюсь: вроде серые, как чистый лёд, но когда он смотрит на меня, становится очень тепло. Мой братец соткан из парадоксов. Такой правильный хаос. Я знаю: продлись этот зрительный контакт ещё пару секунд, — и я буду готова сбежать с Кором вместе. Спрятаться от папы навсегда. Обмануть его, а не того, кого так сильно люблю… Но я эгоистка, и потому первая отвожу взгляд. Я предам брата. Потому что мне нужна семья. — Изабела, прости меня, — от его пронзительного извинения на душе становится совсем погано. — Нам обоим нужна пауза. Прости, что какое-то время я буду далеко. Но хочу, чтобы ты знала: если я тебе понадоблюсь, обещаю приехать. — Ты всегда мне нужен. Я замолкаю, разглядывая следы от разноцветных детских мелков на мокром асфальте. Очень скоро эти следы становятся нечёткими, расплывчатыми — слишком поздно понимаю, что это от слёз. Столько чёртовых слёз за этот день, а я ведь никогда не плачу! Я знаю, что Кор смотрит на меня, поэтому быстро моргаю пару раз, чтобы он ничего не заметил. Отец должен быть где-то рядом. Возможно, он уже видит нас. Не удержавшись, я опускаю голову Кору на плечо, надеясь в последний раз ощутить его тепло, пока я не разобью ему сердце и ему больше не захочется подпускать меня к себе. Его родной запах на мгновение уносит меня в те самые счастливые минуты, когда мы обнимались, лежа на диване, смеялись и тихо болтали в ночи о всякой ерунде. Кор приобнимает меня сбоку, накрыв моё голое плечо рукой, и с невинной нежностью прижимается губами к моей макушке. Я закрываю глаза от перерезающей мне горло безысходности. Я всё испортила. — Слава Богу! Я почувствовала, как вздрогнул Кор, прежде, чем отец стремительно оказался в поле зрения. Одно движение век — и руки отца лежат на плечах моего брата; заставив меня отстраниться, папа стоит, нависнув над ним, и без остановки говорит что-то о том, как он рад видеть его и как надеется, что с его сыном всё в порядке. Прости. Прости… Я кусаю дрожащие от зарождающегося плача губы. Всё как на замедленном повторе. Я вижу, с каким молчаливым непониманием Кор поначалу смотрит на отца, с каким сомнением переводит взгляд на появившуюся за его спиной Алию; вижу, как отец поднимает моего брата со скамьи, продолжая говорить и говорить, и обещать, что всё изменится, и настаивать на том, что им обоим давно уже пора поговорить о чём-то очень важном… Я жду, когда он поймёт. И боюсь этого больше всего на свете. Когда Кор молча поворачивает голову и смотрит на меня, мне кажется, что моё обездвиженное тело не вынесет этой боли. Осознание предательства в его глазах переходит не в злость, не в яростное обвинение, даже не в ненависть. В разочарование. Он отворачивает голову, поворачивается ко мне спиной и начинает медленно уходить, ведомый за локоть идущим справа от него отцом. Острое чувство утраты бьёт меня под дых тяжеленной палицей, вышибая воздух и остатки сил. — Возьми Алию за руку, Изабела! — кричит отец, оборачиваясь. — Все идём к машине. Как безумная, я вскакиваю на ноги, подбегаю к брату, но отец вытягивает руку, дистанцируя меня от него на расстояние полуметра. Я пытаюсь прорваться вперёд. — Кор! Кор, прости! Прости меня, слышишь? — я умоляюще смотрю на его затылок, из глаз текут слёзы. На нас даже кто-то смотрит, но пусть катятся к чёрту. — Котёнок, прости меня, пойми — не было другого выхода! Я должна была рассказать ему, где ты. Папа позволит мне жить с вами, понимаешь? Его молчание убивает меня. Зато папа вдруг становится необычайно разговорчивым: — Возьми Алию за руку, Изабела! — строго повторяет он. — Мы ещё ничего не решили. Это слишком серьёзные вещи, чтобы обсуждать их сейчас. Меня ошпаривает кипятком концентрированного ужаса. — Ты не смеешь! Ты обещал мне! — я выкрикиваю на всю улицу, со всей силы ударив отца по плечу сзади. — Ты мне обещал, чёртов сукин сын! Папа оборачивается. Кор нервно запускает ладони в волосы. Я могу видеть, как тяжело отцу даётся это очень искусственное спокойствие. Очевидно, он решил сделать ставку на поддержание нормальности всей этой творящейся дьявольщины. — Возьми Алию за руку и иди молча, — его голос давящий, доминирующий над моим истеричным состоянием. — Мы сядем в машину, я отвезу тебя к матери и поеду домой. Всё прочее мы обсудим позже. Алия, возьми Изабелу за руку! Пока я продолжаю стоять, пялясь в спину уходящего отца, силясь прийти в себя от обуревающих меня отчаяния и бешенства, в мои изуродованные ноющие пальцы скользит маленькая ладонь. Я вздрагиваю, обнаружив справа от себя густую копну каштановых волос где-то на уровне моих рёбер. — Пошли уже, — негромко говорит Алия, осторожно потянув меня за руку в том месте, где ничего не пострадало. — Не ты одна сегодня не в духе. Мои нервы настолько накалены, что я слушаюсь её, позволяя вести меня, пока мы не догоняем Кора и папу. Как это нелепо… Вот так шагать, наступая ему на пятки, ощущать исходящий от него каскад огорчения, наблюдая его нежелание замечать меня, когда мне так хочется обвить его руками, поцеловать — крепче, чем когда-либо до этого, и пообещать, что я больше никогда не обману его. Никогда. Я хочу попросить его дать мне второй шанс, но боюсь, он скажет, что не стоило давать и первого. Я постепенно успокаиваюсь и вскоре ловлю себя на мысли, что мы с Алией немного отстали от папы с Кором. Их почти одинаковые по росту фигуры маячат впереди метрах в десяти от нас. Мы снова пересекаем мост, уже в обратном направлении. Я поворачиваю голову налево и слегка перевешиваюсь, чтобы оценить, насколько здесь глубоко. Холодные синие воды наскакивают друг на друга невысокими хаотичными волновыми гребешками, ветер доносит неприятный запах речной тины. Вдалеке проплывает прогулочный катер. По моим меркам, глубина небольшая, метра полтора-два, не больше. Шмыгаю носом, справляясь с остатками слёз, перевожу взгляд на переплетение рук — аккуратной детской и посиневшей моей, опускаю голову и спрашиваю: — Алия, ты умеешь плавать? Девчонка, бросив на меня дерзкий взгляд, гордо вскидывает подбородок. Спустя пару секунд в битве между упорным молчанием и самодовольством побеждает тщеславие: — Ха. Разумеется, умею! Родители каждое лето возили меня на море, пока не развелись. Я даже выиграла в конкурсе на ловлю маленьких… — Отлично, — выдыхаю я, пропуская мимо ушей её незатихающую болтовню. Обхожу Алию сзади и подхватываю под мышками. — Эй, что ты делаешь? — недовольно спрашивает она, когда я приподнимаю её, ставя на ограждение. — Хочешь погулять по парапету? К моему облегчению, она не возражает, когда оказывается на довольно узкой полосе сцепленных бетонных блоков. — Руку только не вздумай убрать, — неуверенно велит она, покрепче сжав мои пальцы. Я стискиваю зубы от столь болезненного рукопожатия, но продолжаю вести её вдоль по опасной дорожке. Теперь она выше меня, мы невольно замедляем шаг, поскольку, несмотря на решительный настрой, Алия ступает с осторожностью. Сильный ветер, налетающий с реки, треплет её волосы, как будто кто-то позади направил на неё поток охлаждённого воздуха из фена. В какой-то момент Алия слегка оступается и её опасно качает в сторону, и я крепко тяну её на себя, помогая удержать равновесие. Наши взгляды бегло встречаются, и на её лице отражается немой восторг. Я против воли улыбаюсь. Мы могли бы подружиться с этой хулиганкой… Кор первым замечает, что происходит. — Изабела. Его голос долетает до меня встревоженным вопросом. Прости, котёнок. Знаю, ты бы не одобрил мои методы, но я в отчаянии. Я всё ещё иду вдоль моста, держа Алию за руку. Краем зрения вижу, что отец оборачивается, застыв на месте, как Кор: — Изабела, ты рехнулась? Немедленно сними Алию оттуда! Почувствовав угрозу, Алия дёргается, намереваясь самостоятельно слезть на пешеходную дорожку, но я крепко хватаю её за ткань курточки на уровне грудной клетки, лишая возможности пошевелиться. От паники её глаза становятся большими-пребольшими, в них плещется страх. Обеими руками она хватается за моё запястье, стараясь удержаться на краю. Кор мгновенно кидается в нашу сторону, сократив разделяющее нас расстояние наполовину, но я предупредительно выбрасываю свободную ладонь в воздух: — Стой. Иначе я её сброшу. Краски сходят с его лица. Замерев на месте, Кор не сводит с меня пристального, предельно настороженного взгляда. — Изабела, прошу, — умоляюще произносит он. — Это лишнее. Оставь Алию. Давай поговорим. Из моего горла вырывается истерический смешок. Меня трясёт. Как мне хочется верить ему, верить, что всё так и будет, что этот разговор действительно нас спасёт… Но Кор не решит эту проблему. Я мотаю головой: — Прости, котёнок, не могу. Отец надвигается на меня грозовым раскатом: — Опусти мою дочь на место, психопатка! Она же сейчас упадёт! Отец подходит всё ближе и ближе, на него не действует даже предупреждающий оклик Кора. Какая-то машина останавливается рядом, прямо на мосту, из неё выходят мужчина с женщиной, оба неуверенно приближаются к нам с взволнованным видом. — Стой, папа, где стоишь! — ору я во всю глотку. — И вы тоже, добровольцы чёртовы! Я не шучу. Двинув плечом, я делаю резкое шатающее движение, и звонкий крик перепуганной Алии застывает у меня в ушах. Отец в ужасе останавливается, будто перед ним выросла железобетонная стена. Наконец, теперь он меня слушает. — Пообещай мне, — настойчиво глядя ему в глаза, прошу я. — Пообещай, что пообещал сегодня утром, и я её отпущу. — Скажите, если мы только можем что-то для вас сделать… — подаёт голос женщина. Отец сглатывает, взволнованно переводя взгляд с меня на Алию. — Алия, детка… Изабела, пожалуйста, не глупи. Поставь её на место, и мы поговорим… — ПООБЕЩАЙ МНЕ! — кричу я. — Обещаю! — нервно вскрикивает он, приподнимая ладони, словно сдаётся. — Ты будешь жить с нами. Хорошо. — Этого мало! Ты уже обманул меня. Вопреки моим ожиданиям, отец взрывается, чем вводит меня в замешательство: — Что я ещё должен сделать, ты, сумасшедшая истеричка?! — он надвигается на меня чёрной тучей, решив идти напролом, мои предупреждения больше на него не действуют, и меня охватывает паника. Сейчас он вот-вот схватит меня. — Отпусти мою дочь, немедленно! — Папа, стой! — кричит Кор. — Не делай этого! Поздно. В последний момент я толкаю Алию за ограждение, и отцовские пальцы хватают воздух. Громкий, режущий уши женский крик смешивается с автомобильным гудком и отчаянным возгласом отца: — Алия! Алия с громким всплеском входит в воду. Это очень долгие секунды… Признаться, я сама начинаю нервничать, видя одни лишь бледно-голубые следы от пены. Когда голова Алии показывается на поверхности воды и до ушей доносится её кашель, разъярённый отец хватает меня за локоть, а другой рукой бьёт наотмашь по лицу. Боли я даже не чувствую, и с вызовом смотрю в его налитые кровью глаза: — Всё бы было в порядке, я в курсе, что она плавает! Подбегающие к парапету зеваки отвлекают нас с отцом от самого опасного, что творилось позади. Я успеваю только повернуть голову и увидеть, как кто-то на невероятной скорости проносится мимо нас и перепрыгивает через ограждение. Кор с разбегу падает в воду. — Чёрт возьми, Кор, нет! — вскрикивает отец, инстинктивно вцепившись в меня. — Господи, — громко охает кто-то рядом. Людей всё больше и больше. Моё сердце проваливается в бездну. Последующая за шоком лихорадка в буквальном смысле подгибает мои ноги, и мне приходится навалиться на парапет, чтобы не рухнуть на асфальт. Я неотрывно смотрю на воду. Вынырнув, Кор встряхивает головой, смахивая упавшие на лицо мокрые волосы, подплывает к Алии и подтаскивает к себе. Та обхватывает его за шею, помогая брату вытащить их обоих к берегу. Парень рядом вытаскивает телефон и начинает снимать всё на камеру. Переполняющая меня злость придаёт мне сил. Вырвавшись из лап отца, я выхватываю телефон у малолетнего недоумка и бросаю его в реку. Пока я разбираюсь с возмущёнными прохожими, отец с отстранённым видом достаёт из кармана свой телефон и отходит на небольшое расстояние, чтобы с кем-то поговорить. Должно быть, вызывает «скорую». Снова оглянувшись на реку, я вижу, что Кор с Алией почти добрались до каменного склона моста, и меня захватывают волны облегчения. Мост перекрыли почти полностью. Машины останавливаются в хаотичном порядке, автомобильные гудки не смолкают, народу собирается всё больше, новые зеваки вылезают из машин, чтобы узнать, что случилось, кому-то, вопреки моим яростным усилиям, всё же удаётся проводить съёмку, кто-то даже рискует задавать мне вопросы о том, почему я сбросила девочку с моста. Мне приходится проталкиваться сквозь толчею, чтобы выйти к началу моста, куда вот-вот доберутся Кор с Алией, но плотный поток людей и машин забирает у меня кучу времени. Отец куда-то подевался, ну и чёрт с ним, это сейчас неважно, всё уже порушено, сломано, разбито, весь мой план провалился в самое чёртово пекло, я всё потеряла, всё потеряла, всё потеряла… Вдалеке гудит сирена машины «скорой помощи». Перейдя, наконец, мост, я выбираюсь на не менее людную площадку, и моё сердце перестаёт биться, когда я вижу укрытого чужой курткой Кора, сидящего на подножке багажника незнакомого джипа. Алия сидит рядом с ним, на её плечах тоже чей-то плед, она обнимает Кора, а тот с улыбкой что-то ей говорит. Рядом стоят незнакомые люди, какая-то женщина несёт Кору картонный поднос с двумя стаканчиками кофе из экспресс-кофейни неподалёку. Поблагодарив её, Кор передаёт поднос Алии и укутывает её сверху своей курткой. Я бегу к ним. Кор поднимает голову. Ещё не добежав, я вижу в прямом взгляде Кора то, отчего швы на моей латанной-перелатанной душе расползаются, обнажая чудовищную рану. Ожесточённую решимость. Моё дыхание сбито, я снижаю темп, перехожу на шаг. Близко… Очень близко. До него всего метр… Я тяну к нему руки. Не сводя с меня взгляда, Кор медленно мотает головой: — Уйди, Изабела. Мои глаза наполняются слезами, когда я продолжаю идти к нему: — Нет, котёнок, пожалуйста! Прости меня… Я так перепугалась… Кор поднимается на ноги, загораживая собой Алию. Возвышается надо мной и почему-то оказывается намного больше, чем я привыкла. Его глаза больше не греют прежней теплотой и кажутся чужими. Это незнакомый Кор. От него пахнет рекой. Его волосы у висков слегка завиваются от влаги, он смотрит на меня бесстрастно, от него веет холодом, чёртовым холодом, почему он такой холодный, почему мне так страшно?.. — Кор… — дрожащими губами произношу я. — Пожалуйста. Он делает глубокий, рваный вдох, но голос его звучит твёрдо и простреливает навылет: — Изабела, я не хочу сейчас тебя видеть. Я невольно отступаю назад, обхватив себя за плечи, словно могу защитить сердце от этой боли, которую причиняет его новый, безучастный взгляд. — Ты говоришь так, потому что злишься на меня, — я мотаю головой, прилагая усилия, чтобы не сдаться острейшему чувству одиночества. Не ответив, Кор отводит взгляд в сторону, и я вдруг ощущаю себя ходячим призраком, которого никто не видит. — Нет, Кор, скажи хоть что-нибудь! Пожалуйста! — я хватаю его за запястье, но повреждённые пальцы не слушаются, мне не удаётся вцепиться в него, как в Алию — той железной, волчьей хваткой, которая позволила бы мне удержать его при себе. Когда Кор снова смотрит на меня, я понимаю, что на самом деле внутренне он переживает так, что едва держится, и моё прикосновение для него — пытка. Теперь его глаза невероятно ясные, как идеальный лёд; в них отчётливо видно страдание. Огорчённо мотнув головой, Кор убирает мою руку: — Тебе лучше оставить нас в покое. Я могу лишь стоять, скованная мёртвой неподвижностью, умоляюще глядя на него. Он больше не смотрит на меня. Больше не злится и ничего не чувствует. Больше меня не любит. Отцовские руки подхватывают меня за локоть и утаскивают назад. — Пойдём, Изабела. Он отводит меня недалеко, к серой стене крохотной административной постройки с потрескавшейся краской, и становится рядом. Мы молчим. Мне нечего ему сказать, а он, должно быть, слишком напуганный, слишком уставший и слишком хорошо знаком с моим чудовищным неукротимым характером, чтобы тратить силы на бессмысленную попытку прочитать мне очередную нотацию. Со своего места мы наблюдаем, как подъезжает «скорая»: два парамедика вытаскивают из грузовичка чемоданчик с нехитрым оборудованием, один подходит к Алии, другой — к Кору. Они задают Кору вопросы. Отсюда мне плохо слышно, о чём они говорят, но вид у Кора встревоженный. Всего один раз он бросает взгляд в мою сторону — и сразу же переключается на доктора. — Ты не собираешься пойти к ним? — спрашиваю я у отца, немного озадаченная тем, что он ещё не кинулся втолковывать госслужащим свою версию произошедшего. Странно, но папа не отвечает. Его взгляд слегка затуманенный, и я не понимаю, что он означает. Глядя на меня, папа сосредоточенно думает о чём-то. Почувствовав усталость, я прислоняюсь спиной к стене. Спрятанное солнце пробивается холодным серым светом через дымку грязных облаков. У людей ещё не начался обед, а я за сегодня умудрилась наворотить столько дел, что без понятия, как выбираться из этого омута. Зря я не послушала Шейна. Очень зря. — Чего мы ждём? — нетерпеливо спрашиваю я, когда парамедики оставляют моего брата и сестру и начинают укладывать вещи обратно в свой чемодан. — Сейчас, — отвечает отец, прося подождать ещё немного. Наблюдая за своими детьми, он мягко берёт меня за руку. Этот непривычный жест так поражает меня, что я замираю, во все глаза уставившись на отца. Быстро придя в себя, я встряхиваю головой, возвращая себе самообладание, однако какая-то часть меня чувствует необходимость поговорить с ним: — Пап, ты же знаешь, что я не собиралась причинить ей вред? Закрыв глаза, он кивает несколько раз. — Я просто хотела… — мой голос даёт осечку. — Понимаешь, мне так нужно было жить с вами! С Октавией жить невыносимо, мама совсем не обращает на меня внимания… Я не драматизирую, я ведь знаю, что такие семьи не редкость, их просто называют неполноценными, но мы с ней не были никогда семьёй. Она всего лишь бездушная сожительница! Папа, пойми, я хочу исправиться… Он снова кивает, открыв стеклянные глаза. Не в силах справиться с чувствами, я обнимаю его сбоку. Отец не шевелится. Вскоре неподалёку останавливается ещё одна «скорая». Уткнувшись щекой в папино пальто, я с безразличным вниманием отмечаю, что эта карета немного отличается от той, что стоит рядом: другая расцветка, чуть мельче крест. Из машины выходят четверо мужчин в серой униформе. Мой мозг включается на полную гораздо раньше, чем мужчины, обогнув Кора с Алией, проходят мимо них и направляются в нашу сторону. Я резко дёргаюсь, перепуганно, бессознательно хныкнув, стремясь вырваться и убежать, но хватка отца становится поистине неумолимой и цепкой, как капкан. Моё тело начинает биться в истерических судорогах. Бросив на отца затравленный взгляд, я всеми силами упираюсь, чтобы высвободиться из этой жуткой ловушки. Страх опустошает меня. — Отпусти, — я скулю, как загнанная собака, мой объятый ужасом голос звучит тихо и жалобно. — Пусти, папа, пожалуйста! Папочка, прошу тебя! Теперь папа держит меня ещё крепче. — Спокойно, Изабела, — мягко говорит он. — Веди себя смирно. Всё будет хорошо. — Нет! НЕТ! Я ощущаю на себе бесчисленное множество взглядов: прохожих, врачей, своих родных. Кор только сейчас замечает нас; на его лице отражается настороженное замешательство. Когда четверка мужчин окружает нас с отцом с трёх сторон, я пускаю в ход любые способы самозащиты: брыкаюсь, кусаюсь, царапаюсь, визжу. Отец что-то кричит врачам, те сосредоточенно смыкают кольцо. Одному достаётся промеж ног от моей кроссовки, трое других, облажавшись в попытке стянуть мои руки за спину, хватают мои запястья и скручивают суставы сломанных пальцев. Я ору от боли и безысходности. Зрение заволокло потоком слёз. Моё временное бессилие позволяет им связать мои руки спереди; передав меня врачам, отец в полубезумном состоянии хватается за голову. Я выворачиваюсь, и меня тащат к машине спиной вперёд. — НЕТ! НЕТ! ПАПА! ТЫ ОБЕЩАЛ МНЕ! ТЫ МНЕ ОБЕЩАЛ! Отца колотит дрожь, он смотрит на меня абсолютно беспомощно. — Ты поклялся, что прошлый раз был последним! — Сильная, зараза, — запыхавшись, говорит один врач другому над моей головой. — Изабела, тебе будет лучше, если ты перестанешь сопротивляться, — другой голос. — Мы не сделаем тебе больно. Всё будет хорошо. Из моей груди вырывается звериный всхлип. Всё будет… хорошо? — Папа, что происходит? — голос Кора мгновенно вырывает меня из реальности. Мой брат в ужасе смотрит, как меня уводят в машину неотложной психиатрической помощи. — Кор! КОР! Пожалуйста! Он встревоженно обращается к отцу, но тот лишь мотает головой, предвосхитив его попытки защитить меня: — Она неизлечима. Ты ведь сам понимаешь, что так надо. Кор мучительно отворачивается. Меня сотрясает необузданная ярость: — Будь ты проклят, папочка! Иуда! Будь ты проклят! Чудовище! Ненавижу тебя! Меня начинает разбирать истерический смех. Я плачу и смеюсь, как ненормальная — как та, за кого все они меня принимают. На меня смотрят столько людей… Наши с отцом взгляды на секунду пересекаются, и это была его ошибка. Я хохочу: — Мы встретимся с тобой в аду, папочка! Слышишь?! Я найду тебя ТАМ! Я тебе это обещаю. Я успеваю увидеть, как его лицо приняло неестественно белый цвет. Меня швыряют в салон. Я колочу связанными руками в стекло, отбросив логические предположения, что оно непробиваемо. Моя неконтролируемая паническая ярость не находит выход. Кор беспомощно поворачивается ко мне. Его лицо залито слезами. Я застываю. Котёнок… Моё сердце разрывается на части. Я так кошмарно потеряла его. Потеряла. Меня окатывает волной ужасающего понимания. Пока я буду в лечебнице, Кор закончит школу, поступит в колледж, быть может, даже уедет из города… На него обрушится шквал новых обстоятельств, его будут окружать новые люди, новые друзья, новые девушки… Хочет он этого или нет, но у него начнётся другая жизнь, и я в ней буду лишь пугающим ночным кошмаром, слабым отголоском прошлого, призрачным воспоминанием. Я буду вычеркнута. Могут пройти годы, прежде чем я снова увижу его. И к моменту, когда я наконец выйду из своей тюрьмы, — жалкая, разбитая, потерявшая связь с реальностью, — он уже давно не будет меня любить. Спокойные слёзы срываются с моего подбородка, капая на ноющие перевязанные пальцы, когда я наблюдаю из окна, как неподалёку Кор спорит с тремя врачами. Четвёртый разговаривает с моим отцом. Я долго-долго смотрю на папу. Мне хочется попросить прощения у Кимберли. Мне хочется начать всё заново. Мой взгляд падает на странный, неплотный стык двери. Шмыгнув носом, я стараюсь не думать о том, что это почти невероятно. Бросив быстрый взгляд в окно и убедившись, что в мою сторону не смотрят, я осторожно дёргаю ручкой двери и обнаруживаю, что она не была защёлкнута должным образом. Дверь открыта. На размышления уходит меньше секунды. Пускай я всё потеряла — ни эксперты, ни папочка, ни Октавия, ни один из этих долбанных психиатров не сможет отнять у меня свободу. Никто больше не положит меня в лечебницу. Стиснув зубы, не обращая внимания на боль, я рывком отодвигаю дверь вбок, выпрыгиваю на улицу и начинаю бежать в сторону моста. Мои руки связаны, лицо хлещет ветер, по ногам стекают грязные ручейки потревоженных луж, но глаза у меня сухие, а сердце ликует. Всё очень быстро… Позади раздаётся одинокий удивлённый вскрик — следом слух различает целую армию голосов: одни кричат моё имя, другие выкрикивают целые предложения, но я слишком близко к цели, чтобы расслышать их. Перемахнув через ограждение, я останавливаюсь в паре сантиметров от пропасти, и в этот момент какая-то сила тянет меня оглянуться. Я вижу Кора. Время словно застывает, расплываясь по краям. Меня окутывает необъяснимое тепло. Звуки куда-то ускользают, растворяясь в прошлом. Становится так тихо… Куда вдруг делся Кор, мой брат, мой любимый, с измождённым от отчаяния лицом, чётко проступающими кругами под глазами и неподдельным ужасом во взгляде? Почему на его месте я вижу мальчика с золотыми волосами и смешной улыбкой? На груди у него галстук с Человеком-Пауком и неровное пятно от краски, он протягивает мне сорванный с клумбы цветок. Солнце играет на его лице, в красивых серебряных глазах светится доброта и дружба, тёплый весенний ветер колышет нижний край его детской футболки. Откуда-то из дома доносится запах вишнёвого пирога. Нас зовут к столу. Я ошиблась. Он любил меня больше, чем я его. Он всегда будет меня любить. Поскользнувшись, я не успеваю ухватиться за опору и падаю вниз.