***
Когда Робб подъезжает к особняку Оленны Тирелл, на часах уже четверть седьмого. Окна высокого здания из белого кирпича полностью освещены, на длинной террасе, что тянется по всему периметру дома, горят небольшие фонари в форме шара, как будто призывая редких путников заглянуть на огонек. То, что отличает этот дом от других подобных здесь, на Севере, — это огромные стеклянные теплицы, виднеющиеся чуть дальше за живой изгородью. Их построили лет пять назад, к тому времени Маргери три года как не была у Оленны. Ступени террасы украшают два больших вазона, наполненных чайными розами. Робб смотрит, как в сумерках подступающего вечера их светлые, почти кремово-белые лепестки горят последним сиянием, прежде чем опадут на землю с наступлением холодного сентябрьского утра. Это навевает легкую, почти эфемерную печаль. Это навевает воспоминания… Робб дарит ей розы. Приносит огромную охапку чайных и стучит в дверь, ожидая, пока ему откроют. На Мар короткое голубое платье, и выгоревшие за три первые недели жаркого лета карамельные волосы распущены, а мягкие локоны легко и естественно вьются от лица. Она улыбается так, как не делает этого никто больше: красиво, почти сказочно. Привстает на цыпочки и замирает всего в паре миллиметров от его лица, делает улыбку шире и шепчет прямо в губы: — Ты так сильно любишь меня, Робб Старк, что даже готов отыскать несмертное количество чайных роз, на Севере не растущих? — Я люблю тебя намного больше, Маргери Тирелл, так что этот скромный букет не сможет описать всех моих чувств. Он целует ее. Пробует на вкус мягкие, податливые полные губы, чувствуя, как ее всегда прохладные пальчики касаются его шеи, зарываются в волосы на затылке, тянут к себе ближе, ближе… — Ты не слишком долго ждал меня? — она улыбается одним краешком губ и садится рядом с ним на сидение его дорогого автомобиля. Поворачивается, слегка склоняет голову в бок так, что собранные с одной стороны волосы касаются почти голого плеча, и добавляет: — Видимо, все же долго. — Нет, я только что подъехал, — говорит Робб, бросая беглый взгляд на кроличью накидку кремового цвета, оставляющую голые ключицы открытыми, — Ну что, поехали? Маргери лишь кивает, пристегиваясь. Когда машина покидает пределы поместья Тирелл и выезжает на трассу, теперь двигаясь параллельно морю, она нажимает на кнопку, опуская стекло, и Робб, отвлекаясь от дороги, смотрит, какое умиротворенное выражение приобретает ее лицо: ветер чуть теребит ее волосы, принося с собой запах прибоя и соли, глаза закрыты, а губы слегка подрагивают в улыбке. Старк ловит себя на мысли — она слишком красива, чтобы быть настоящей. К сожалению, это так.***
Ресторан, в котором он заказал столик, называется «Веранда» и главная его концепция состоит в том, что большая часть зала выходит прямиком к морю, в то время как в другой вы можете лишь наблюдать на него из высоких французских окон, завешанных тонким светлым тюлем. Маргери здесь нравится. Он понимает это по тому, как внимательно она осматривает помещение, пока ей помогают снять накидку, а метродотель проверяет бронь. — Ваш столик на двоих в самой середине веранды, заказан на фамилию Старк. — Да, все верно, — Робб облокачивается о стойку, пока ждет, а затем оборачивается к Маргери. И замирает. Ему кажется, воздуха стало слишком мало, поэтому на мгновение он задерживает дыхание, чтобы потом с глухим свистом выпустить его из легких. На ней платье ниже колен, точно повторяющее силуэт, Робб не может понять, что это за цвет, потому что при любом ее движении ткань играет различными красками, начиная от серебряных переливов и заканчивая золотистыми. Длинные рукава скрывают тонкие запястья, тем не менее оставляя открытыми плечи и ключицы. Долгую секунду его взгляд прикован к межключичной впадинке, где виднеется та самая подвеска — маленький серебряный полумесяц на короткой цепочке, что при каждом ее вздохе углубляется меж тонких косточек. Кажется, в семнадцать она не расставалась с ней ни на день — подарок матери перед самой ее смертью. Дежа вю ударяет куда-то в ребра, вышибая любые мысли, поэтому когда он переводит взгляд на ее лицо, то встречается с мутными зелеными глазами, внимательно на него глядящими. Он знает этот взгляд. Он знает его чертовски хорошо, чтобы сразу догадаться: она поняла. Может, по его выражению лица, может по чему-то другому, но проницательность Маргери Тирелл никогда не ставилась под сомнение для Робба Старка, ни в семнадцать, ни в двадцать пять. Отталкиваясь от стойки, он подходит ближе, предлагая ей руку. Она принимает ее, и молча они идут к своему столику. За первым бокалом полусухого красного царит молчание. Слегка перемешивая вино, Маргери смотрит, как густая жидкость оставляет легкие разводы на прозрачных стенках, и ее ножка, обутая в туфельки на тонкой шпильке, покачивается в такт этому движению. Робб, устав изучать меню, наконец откладывает его в сторону, заказывая пасту с омаром, и глядит на нее, завязывая разговор: — Так на какое число назначена твоя свадьба? Отвлекаясь от своего занятия, Маргери делает маленький глоток и отвечает: — Пятое марта. Мы еще не высылали приглашений, я никак не могу выбрать дизайн конвертов. — Так скоро? Санса говорила, вы познакомились в начале августа, разве нет? — Да, так и есть, — она пожимает плечами, — Джоффри инвестировал последний проект моего отца, — ей, видимо, хочется добавить что-то еще в излюбленной язвительной манере, но она не делает этого и лишь добавляет: — Папе он пришелся по вкусу. — Проект или твой жених? — Робб усмехается. — И то, и другое. Особенно, его банковские счета. Сказано это таким тоном, что любой другой человек клюнул бы на уловку, поведясь на быструю полуулыбку и спокойный голос. Любой другой, но не Робб. Он знал ее слишком хорошо, пусть и много лет назад, чтобы верить этой маске, что она надевала сейчас на себя. — Так ты любишь его, Мар? — отпивая вина, задает он вопрос, и тот словно повисает в воздухе. Ловя взгляд Тирелл, Робб думает, что намного лучше было бы, если бы эти слова не стали сотрясать воздух никогда, потому что в ее зеленых глазах мгновенно сверкает удивление. Она отставляет бокал, концентрируя на нем все свое внимание, и отвечает слишком спокойно, почти равнодушно: — Что за бред? Кажется, ты должен помнить почти маниакальное стремление моего отца к укреплению генеалогического древа нашей семьи, а также золотых запасов и количества нулей на банковских картах. И так как мой старший брат Лорас совершенно определенно не женится на женщине, я удостоена чести стать миссис Баратеон в самое ближайшее время. Он не хочет слышать этих слов. Он не хочет видеть ее вящевого равнодушия к происходящему. Он не может этого понять. Девочка, любившая чайные розы, упивающаяся звуком морского прибоя, танцующая на тонкой глади воды холодного Северного моря, утопающая в его объятиях там, на берегу, бесконечно нежно шепчущая ему «люблю» теперь превратилась в молодую женщину, выходящую замуж за человека, к которому не испытывает абсолютно ничего просто потому, что того требует от нее долг перед семьей. Что стало с ней? Что стало с ним? Что стало с ними? — Ты хотя бы испытываешь к нему симпатию? Маргери усмехается. Проводит указательным пальчиком по краю бокала, говорит: — А это обязательно? Мне вполне хватает и того, что в моей компании он улыбается и выставляет себя идиотом. Джофф сложный и очень резкий, может взрываться из-за мелочей, малоприятная личность, но со мной он ведет себя благоразумно. Его мать, Серсея, меня ненавидит. Говорит, я манипулирую им. — Ты на это способна, — Робб знает о том стержне, что спрятан глубоко внутри, под идеальной внешней оболочкой. Знает, какой непоколебимой и властной она может быть в своих решениях. Он, как мужчина, может признать, что перед такими женщинами, как Маргери Тирелл, мир склоняется на колени лишь ради единственной улыбки, не говоря уже о малейшем намеке на благосклонность. — Ты такого плохого мнения обо мне? — Нет, я просто хорошо тебя знаю. И это правда. Наверное, оно видно по ее глазам, или по тому, как она слегка склоняет голову, глядя куда-то вниз, или, может быть, по быстрой-быстрой полуусмешке-полуулыбке на ее красивых губах. Маргери кивает, обхватывает ножку бокала и приподнимает его: — За этот безумный мир и нас в нем! Звон сталкивающихся стеклянных стенок, глоток полусухого, и Маргери облизывает нижнюю губу, спрашивая: — Как ты познакомился с Мирцеллой? Робб улыбается одним уголком губ, вспоминает: — Это вышло случайно. Была вечеринка у одного моего приятеля, и я пошел принести еще выпивки девушке, с которой весь вечер флиртовал. У стойки стояла она со своими подругами. Я видел лишь спину, поэтому, когда Мирцелла обернулась, я понял — вот оно. То, что было нужно. Робб замолкает, глядя куда-то поверх ее плеча, и Маргери улыбается как-то понимающе, почти заинтересованно. Наверное, она думает о том же, что и он: как легко могут сходиться и расходиться чужие дороги, как быстро сменяются декорации, и как люди, когда-то бывшие для тебя никем, занимают почти что центральное положение в круговороте твоей жизни. С диаметрально противоположным значением. Где-то между вторым бокалом и десертом язык окончательно развязывается. Они болтают о всем попало, рассказывают друг другу истории, смешные и не очень. Маргери делится воспоминаниями о парне, бросившем ее возле алтаря несколько лет назад, Робб — о всех тех девушках, которых он по ошибке считал подходящими. Кажется, между ними целая пропасть, края которой не сомкнуть никогда, но они продолжают наводить мосты, строя их на развалинах предыдущих, давно разрушенных, почти исчезнувших. Сколько проходит часов, никто из них не знает. Робб расплачивается с официантом, а Маргери, вставая со стула, усмехается и произносит: — Робб Старк, ты в курсе, что если парень платит за девушку, это уже свидание? Ее глаза горят. Почти сверкают в наступившем сумраке позднего вечера, освещаемого мягким желтым светом ламповых фонарей. Она сейчас выглядит удивительно яркой, светлой, почти сверкающей. Напоминает те чайные розы в кадушках у входа в особняк Оленны Тирелл, и Робб далеко не сразу может вспомнить, что они — те же самоубийцы, покроются черным налетом с приходом утреннего тумана и отпустят свои прекрасные лепестки в свободный полет до столкновения с промозглой сентябрьской землей, становясь воспоминанием. Пусть эти минуты тоже станут лишь частью его памяти спустя мгновение, но сейчас он не хочет отводить от нее глаз. Маргери манит. Тянет и приковывает к себе словно чертов магнит все его мысли, все чувства, все воспоминания. Маргери та, в семнадцать, и Маргери настоящая — девушка одна и та же, более взрослая только, но и более недоступная. Это словно играть в игру, правил которой не знаешь: ты можешь оступиться и пролететь, но тебе, кажется, все равно. Господи, почему тебе, Робб Старк, все равно? — Что? Почему ты так смотришь? — спрашивает она почему-то полушепотом, не сокращая их расстояния ни на дюйм. На красиво очерченных губах играет легкая полуулыбка. — Думаю, — пожимает он плечами. — Поведаешь, о чем именно? — О твоих словах, — Робб протягивает ей руку, и маленькая ладошка Маргери проникает в его большую ладонь совершенно закономерно, почти правильно, — Парень не может повести девушку на свидание, если и он, и она обручены с кем-то другим. — Да, это правда. — Тирелл соглашается просто, естественно, будто думала об этом каждую минуту до и будет вспоминать каждую после. Они минуют холл, Робб помогает ей накинуть на плечи кроличью полумантию, ждет, пока Маргери поправит волосы, отбросив их за спину. На секунду он, стоящий позади нее, чувствует легкий аромат — смесь духов и розового масла — и как будто снова становится семнадцатилетним мальчишкой, ощущающим привкус марципанов на сладких губах, но затем наваждение проходит. В машине играет радио, и Маргери ни разу не пытается начать разговор. Море штормит, разнося на сотни ярдов запах соли и шум бьющих о берег волн. У самого ее дома Робб глушит мотор и оборачивается. — Спасибо за вечер, — ее губы трогает быстрая улыбка, прежде чем рука берется за ручку двери, собираясь потянуть на себя. — Я рад, что ты приехала, — произносит он, глядя, как она отворачивается. Внезапно Маргери замирает. Ее спина, кажется, на мгновение напрягается. Отпуская ручку, она медлит, прежде чем повернуться к нему лицом, но когда делает это, что-то будто лопается между ними, что-то, до отчаяния похожее на надутый до предела воздушный шар, только вот внутри далеко не воздух — все больше воспоминания. — Робб, я… — она обрывает фразу, так ее и не закончив. Что-то на кромке сознания ревет от неправильности ситуации, когда ее холодные пальчики легко и быстро касаются его колена, проходятся по бедру и… там замирают. Они смотрят друг другу в глаза дольше минуты, дольше, кажется, всех восьми лет. Мысленно читают-зачеркивают-вспоминают. Мысленно ведут диалог. Между ними — не больше десяти дюймов, помолвочные кольца на безымянных пальцах и восемь лет тишины. Слишком много ниточек, разрывающих их мосты. Слишком мало ниточек, их связывающих. Губы Маргери манят своей недоступностью, привлекают осознанием того, что все это было, когда-то было… Роббу кажется, он рехнулся, раз его голову могут посещать подобные желания. Роббу кажется, он помешался, потому что в глазах Маргери он видит отражение своих мыслей. Она разрывает молчание. Разрывает эту связь легкой усмешкой краешком губ, открывшейся и вновь хлопнувшей дверью, быстрым и едва слышным «пока» на прощание. Робб заводит мотор и выруливает с подъездной аллеи. Когда он возвращается домой, Мирцелла спит в гостиной, укрывшись вязаным пледом, и ее светлые волосы отливают золотом в свете торшера. Робб не заходит в комнату, останавливаясь в дверном проеме и прислоняясь плечом к косяку, скрещивает руки на груди. Ему кажется: Вселенная над ними смеется.