«Я не умею жить...»

Вдыхая свежий, утренний воздух, я наслаждалась свободой, которую даровали мне родители. Как сказать, «даровали»? Это значит, что целую неделю я просила у них прощения за свои гулянки. Нет, это не то слово. Это был удачный шанс избавиться от их упреков по поводу того, какая я плохая и безобразная дочь. Всю неделю я пролежала в постели в компании Агаты Кристи и различных детективных историй. Хотелось отвлечься о навязчивых мыслей о Громове. Повредилась, я так сказать, не по–детски, как–то нужно было прийти в себя. Даже сейчас я ощущала острую боль, которая распространялась по телу молниеносным потоком. Переминаясь с ноги на ногу, я раздумывала, что мне делать дальше. Да, времени для размышлений у меня было достаточно, но эта ситуация заводила в тупик даже моё логическое мышление. Я не представляла, как буду учиться, стоять рядом... Да что там, смотреть в лицо моему насильнику. Чёрт, чёрт! Меня не то, что охватывала ненависть, он вызывал у меня рвотный рефлекс. Слава Богу, мой спаситель не проговорился о моих похождениях отцу, иначе сладкая жизнь ждала бы меня впереди с домашним арестом на пять лет, так точно, и домашним обучением. Первая же мысль, когда передо мной всплывали воспоминания прошлой недели, была «зачем»? Зачем ему это делать, зачем?! Будь кто-нибудь другой на его месте, даже не посмотрел бы в мою сторону. Так, сегодня нужно расположить все по полочкам, аккуратно и точно. Мне уже надоело стоять на жутком, не щадящем никого морозе. Школьники, явно опаздывающие на уроки (вместе с ними и я), быстрее молнии летят в храм знаний, только я, как дура, стою у ворот. Томно вздыхая, я вступаю во владения школы. Попутно натягивая спустившуюся лямку рюкзака, я вхожу в злосчастный класс, который даже за неделю не переменился в лучшую сторону: опять самолётики, бороздящие просторы класса, опять фразочки про моду и последние коллекции, которые не сходят с уст стерв класса, опять двадцать пять. На минуту класс будто замер, ожидая моих дальнейших действий. Я, как ни в чём не бывало, подошла к Никите, который в прямом смысле пялился на спину своей девушки, опуская какие–то пошлые шуточки. Замахнувшись, я оставила алый след на его щеке. Знаете, художники вкладывают в работу всю свою душу, вот я тоже вложила весь свой гнев и накопившуюся обиду, которая съедала меня день за днём в сердце. Раньше я мечтала, мечтала, чтобы он взглянул в мою сторону, а сейчас просто хочется выцарапать эти светленькие глазки. — Ублюдок, — прошептала я с ненавистью и болью. Руки сжались в кулаки, но устраивать сцены посреди класса я не стала. Я уже не боялась, нет. Это заменило другое чувство — злость и желание мести, но последнее сделать мне не позволяла совесть, да и силёнок у меня и вправду не хватит. — Эй, тварь, что ты себе позволяешь?! — почти рыкнул на меня парень, схватив мою руку в плен. — Не смей ко мне прикасаться! — прошипела я, отдёргивая десницу*. — Эй, выебок, отпустил мою подругу, — чья–то тёплая рука легла мне на плечо, а этот голос не спутаю ни с чьим. Соня. Я была уверена, что она осведомлена о похождениях этого засранца и сдерживалась, чтобы не разорвать его на кусочки. Взглянув в её каре–зеленые глаза, я уже видела, как она мысленно его расчленяет. — Ты со словами поосторожнее, а то так и получить можно, — пошло улыбнувшись, подмигнул ей Антон, сидящий рядом и спокойно наблюдавший за этой картиной, наверное, уже привыкший к таким выходкам. — Закрой свой рот, а то кастрирую, извращенец, — с полным отвращения голосом произнесла она. — А я помогу, — услышали мы одновременно какой-то сладкий, опьяняющий, но с некой серьёзностью незнакомый мужской позади себя. Поддавшись инстинктам, мы взглянули на незнакомца, который оказался лучшим другом моего спасителя — Егор. Не скажешь, что это только что сказал он, статный молодой удалец, коим его назвали бы в Древней Руси. Он был очень привлекательным, а внешность завораживающей: на голове был легкий беспорядок, белокурые волосы откинуты в сторону, серые, холодные глаза, но где-то в глубине можно было увидеть пляшущих чёртиков, хорошо накаченное тело, которое облегала белая футболка. Он был явной моделью или успешным актером голливудских блокбастеров. Также, как и его друг, он внушал страх, но эти мысли можно было смело откинуть, увидев на его лице добродушную, тёплую улыбку. После того, как он двинулся в нашу сторону, я ощутила на себе пронзительный взгляд янтарных глаз, от которого становилось не по себе. По спине пробежала сотня мурашек, а в горле встал ком. Сульфус закатил глаза по неведомой мне причине, хотя в душе и возникали гипотезы его, по моему мнению, странного поведения. Бросив хладное «Подожди», Егор приспустился за их парту, чтобы лица друзей оказались на одинаковом уровне, а Сульфус, послушавшись приказа друга, плюхнулся на его законный стул. — Я не ясно выразился, Мороз? Ты за свои выкрутасы скоро трофеи получишь! — резко его милое лицо переменилось на яростное, а в классе стало как–то душно. — Ещё одно движение, и я тебе все рёбра пересчитаю, понятно, мальчик? — Я не глухой, — огрызнулся собеседник, спокойно выдыхая. — А ты, — он прожигающим взглядом взглянул на Антона, — любитель Камасутры, если хочешь справить свою нужду, ищи кого-нибудь посовершеннолетнее, понятно? — брюнет лишь кивнул, а Егор в мгновение ока оказался рядом с Громовым. — Идём, — резко прошептала подруга, через ряды неся меня к нашей парте. Я взглянула на наручные часы, уже полчаса не было учителя биологии, наверное, задержался на каком–нибудь важном собрании. — Эл, извини меня, ну пожалуйста, — с сочувствующим взглядом оглядела она меня, уже, наверное, проделав во мне дыру. — Пожалуйста, — ну, это дар не дар, а способность! Не можешь устоять под этим взглядом, глазёнки вот точно, как у кота из Шрека. Интересно, это с неё списывали? — Прощаю, но больше на эти твои тусовки ни ногой! — полным возмущения голосом произнесла я, на что она утвердительно закивала. — Хорошо, кстати, все знают о твоих отношениях с Громовым, а я самая последняя узнаю обо всём, — она жестом показала мне косые взгляды в нашу сторону и шёпот одноклассников. — О каких ещё отношениях? — в недоумении спросила я, хотя в глубине души догадывалась. — О человеческих, — буркнула она. — Ни пестик же и тычинка, подруга. Он на виду у всех нёс тебя на руках, и уверена на сто процентов, что он тебя до дома довёз. — Что?! — я знала, что он меня спас, но теперь вся школа знает о моём позоре, блин. — Какие отношения?! Мы, как небо и земля, как почва и вода, ну дальше ты придумывай. Какая любовь?! — переходя на тихий крик, прошептала я. — Я про любовь не говорила! — чёрт, длинный же у меня язычок. Зная навязчивый характер Сони, я всё же поведала ей свою историю, хотя мне было больно всё это вспоминать, непрошенные слёзы появились, но, вздохнув, я быстро смахнула их. Лучше не портить никому настроение, слава Богу, Сонька не заметила. — Так, стоп-э, подруга, — подозрительно сощурила она глаза, оглядев перешёптывающийся о последних новостях класс, а потом залилась прерывистым, звонким смехом. — Ну ты даёшь, подруга, не следишь за псевдо-парнем, так могут и увести, — весь класс посмотрел на нас, как на умалишенных, а я на моём лице появился слегка заметный румянец.

***

Часы медленно тикали, нарушая мёртвую и давящую на душу тишину, ещё несколько секунд, и к концу подойдёт очередной учебный денёк. Раз, два, три и voilà! Раздается долгожданный гул звонка, от которого школьники начинают с облегчением и радостью охать, собирая свои принадлежности в сумки. Я следую их примеру, быстро выбегая из класса, из–за чего потеряла из поля зрения мою подругу. Через толпы воняющих разнообразной туалетной водой школьников, пробиваюсь к выходу из этого своеобразного «храма». После того, как я покидаю порог школы, телефон в кармане издает быстрый писк, повествующий о приходе сообщения. «Подруга, не жди меня. Эта старая карга по имени Лариса Петровна решила прибраться в актовом зале, а у кого билеты в первом ряду, угадай? У везучей Сони Кутузовой! Да, да! Бинго! Сейчас она выбирает себе жертву из противоположного пола. Может, это к лучшему, сведёт меня с кем–нибудь. Вот будет облом, если заявится местный подлиза Стас, да уж. Не дай Бог! Бр—р—р… Ну всё, они идут, пожелай мне удачи. Целую, твоя Сонька», — так гласило послание. Вчитываясь в каждую строчку, я понимала, что моё настроение становилось всё лучше и лучше. Я отложила свой Айфон, решив прогуляться по нашей школе. Да, звучит странно, даже очень, но возле нашей школы находился прекрасный сквер, в котором можно было наблюдать чудные картины матушки–природы. Хозяин–ветер, который управляет этим невообразимо красивым местом, резким порывом срывает с меня мою шапку. Ещё чуть–чуть, и она окажется на земле, покрытой разнообразной шуршащей листвой. Чьи–то сильные, мужские руки перехватывают мою вещицу, не давая расположиться на осеннем ковре из жёлтых, золотых, каштановых листочков. — Будь осторожнее, — стальной, хладнокровный голос. Я вглядываюсь в черты лица «шапочного» мессии** и нелепо улыбаюсь. На его лице не дрогнул ни один мускул, отчего холодок пробегает по спинке. — С-спасибо, — пытаюсь выдавить что-нибудь из себя, но это, скорее, похоже на шёпот. Вглядываюсь в его медовые глаза, не видя ничего цельного, никаких эмоций, никаких чувств. — Пожалуйста, — бросает он, собираясь покинуть аллею. Не осознавая своих действий, я поворачиваюсь к нему и сдавленно прошу: — Стой, — он подчиняется моей просьбе, наши взгляды снова сталкиваются. Приятное чувство начинает ныть внизу живота. Тысяча бабочек порхает в животе. На минуту дыхание сбивается, а я всё тону и тону в его золотистых очах, сама не понимая того. — Что случилось? — спрашивает он весьма грубо, отчего где-то в глубине сердца что-то больно ёкнуло. — Ничего, — отвечаю я также, но голос предательски дрогнул. — Я хотела поблагодарить за то, что случилось на той вечеринке. Не каждый поступил бы так на твоём месте, — последнюю фразу я произнесла почти шепотом, но его отличный слух, видимо, всё уловил. — Не за что. Только не все такие добрые, в следующий раз отдуваться будешь сама, — с каким–то пренебрежением бросил Сульфус, даже не взглянув на меня. — Больно надо, — с какой–то досадой в голосе пробурчала я, пытаясь скрыться. Вся прогулка была испорчена. — Лучше уж бы бросил, чем так. — Я спас тебя от этого пьяного козла не из–за того, что моя совесть не давала бы мне уснуть, или ты мне нравишься, нет. Просто мне стало тебя жалко, — ответил он сухо. — Я хотел, чтобы ты оставалась такой до тошноты правильной.

***

— Ну, Лариса Петровна, это нечестно! — бурчала в сотый раз Кутузова, направляясь к актовому залу. — Я буду жаловаться на рабовладельческий труд! Это указано в Уголовном Кодексе Российской Федерации! Ну, пожалуйста, — та лишь поправила очки, усмехнувшись. — У меня уже иммунитет к вашим глазкам, так что можешь строить их только парням, — улыбнулась она, открывая дубовую дверь. Пред ними предстало огромное помещение с жуткой картиной: стулья разбросаны по залу, словно тучки по небосклону, мусор валяется во всевозможных местах, даже на лампочках, которые своим тусклым светом освещали этот апокалипсис, грязный пол и стены, на которых написаны весьма неприятные матерные словечки, а на самой сцене валяется сломанная арматура. Среди всей этой мусорной свалки самым чистым выглядит тот самый заступившийся за них парень — Егор. Он, как ни в чём не бывало, сидел на сцене, покачивая ножками из стороны в сторону. — Вот и твой принц, — на это русоволосая лишь фыркнула. — Ну, не печалься. Берём швабры в руки, волю в кулак и идём работать! То есть вы идёте, а я пойду, мне нужно ещё заполнить бланки, — через пару минут женщины как и не было. — Кстати, заниматься тут можно только уборкой, — кинула она на бегу, на что подростки лишь закатили глаза. — Старая карга, — пробурчала Соня, устало вздыхая. — Добро пожаловать на подпольную нелегальную чистку помещений! — спрыгнул блондин со сцены, равномерными шагами приближаюсь к девушке. — Есть, сэр, — подхватив шутку парня, ответила она. Еще раз пройдясь по помещению, Соня мысленно выругалась, а её настроение упало ниже плинтуса. — Тут, что, смерч прошёлся, а? — Во сто крат хуже: наша баскетбольная команда праздновала свой выход в полуфинал, — разглядывая пустые бутылки, отчаянно вздохнул парень. — Не говори, что их командир — Никита, — скептически глядя на парня, пробормотала зеленоглазая. — Спешу тебя огорчить, но это так, — хмыкнул сероглазый, вглядываясь в нефритовые глаза собеседницы. — Кстати, отличные глаза, Софья, — девушка поёжилась, не любила, когда её называли так. — Соня. Для близких людей я Соня, — улыбнулась она, дружелюбно протягивая руку. — Разве я близкий? — изогнув одну бровь, поинтересовался белокурый. — Я думаю, да. Чужой человек не защитил бы от этого урода Антона на той вечеринке, — вспоминая отрывки прошедшего дня, отчеканила юная особа. — У тебя логическое мышление, Соня, — делая акцент на её имени, прошептал он. — Теперь, как говорил мой враг и худший друг Мойдодыр, за уборку, — девушка лишь простонала что-то нечленораздельное, хватая швабру.

***

После двухчасовой уборки девушка не то, что ног, собственного тела не чувствовала. Ноги и руки отваливались, а она во всю проклинала эту старую стерву, у которой нет своей личной жизни, и теперь она старается испортить её другим. Проходя по пустынным коридорам школы, она плелась к выходу из этого Ада, где не только морально, но теперь и физически «насилуют». Из-за навязчивых мыслей она не заметила стаю девушек из трёх девиц. Оглядев их оценивающим взглядом, Соня лишь фыркнула, поняв, что это наштукатуренные местные, как отзывалась Раф, пассии*** Никиты или, чего хуже, Антона. Девушка была не в духе, чтобы трепаться с ними, поэтому просто решила уйти отсюда. Самая расфуфыренная, от которой воняло какими-то приторно-сладкими духами, преградила Соне путь. — Дайте мне пройти, — скалясь от злости, прошипела девушка. — Это ты та шлюха, которая посмела перечить Антону, — усмехнулась та. — Ты за слова свои отвечай, стервятница. И дайте–ка подумать, — состроив лицо а ля «когда же я такое сделала», Соня щёлкнула пальцами, — Эврика! Сегодня утром, в десять часов. Я всё точно сказала? Теперь могу пройти? — О, хорошая девочка, что созналась, — улыбнулась самая наштукатуренная стерва улыбкой душевно–больного человека. — За плохое поведение ждёт хорошее наказание, не так ли, девочки? — те, как китайские болванчики, задёргали головой. Лидерша этой банды «неудачниц» резким движением схватила зеленоглазую за волосы, та и предпринять ничего не успела, как её отбросили в сторону. На минуту всё поплыло перед глазами, но потом она увидела позади надвигающийся мужской силуэт. — Эй, вы, подстилки, что здесь делайте?! — но потом, увидев лежащую вдалеке Соню, его лицо приобрело красный оттенок, серые глаза затуманила какая-то чёрная пелена, а костяшки побелели до изнеможения. В порыве гнева и злости, он схватил девушку за шею и прижал к стенке. — Она на нас первая набросилась! — указывая на Соню, прогудели девицы лёгкого поведения. — Так, предупреждаю в первый и последний раз: ещё раз тронешь Софи и её подругу, я тебе и твоему хозяину глотки поотрываю, если он не понял с первого раза, — Егор отпустил её, а та жадно вдыхала воздух, держась за скрученную шею. Через минуту со своей свитой она скрылась из поля зрения. Он подошел к Соней и сел на корточки, чтобы оказаться на равном уровне вместе с девушкой. Егор аккуратно убрал светло-каштановую прядь, скрывающую её нефритовые глаза, и непринуждённо улыбнулся. — Прости меня, — прошептал он. — И да, теперь мы друзья, очень близкие друзья, Сонь…

***

Утро — начало нового дня. Когда большой, горящий шар скатывается за горизонт, огонь разливается по всему небу, лучи успевают пробраться в твоё укромное местечко, в тёплую постель. Я невольно поёжилась от холода, зевая, а потом с головой окунулась в пушистое одеяло. — Эй, доча, к тебе гости, — моя мама — жаворонок, она очень рано ложится спать и рано просыпается. Нехотя посмотрев на будильник, который показывал 07:06, я лишь томно вздохнула, раздумывая, кого могло занести ко мне в такую рань?! Ещё два часа! Чёрт, точно какая-то чертовщина. — Эй, Эл, срочно просыпайся! — такое ощущение, будто в мою комнату ворвался целый кавалерийский отряд. Как я знаю, так меня может звать лишь один человек — Соня. — Быстрей вставай, женщина! Совсем обнаглела, — я только спрятала лицо под подушку, пробурчав что-то вроде: «Плохо портить здоровый сон ребенка». — Плохой сон ребёнка?! Раф, не зли меня! Ты не хочешь мне кое-что рассказать? — Ради этого ты припёрлась с одного конца города на другой? Чтобы что-то узнать? — она даже, когда я болела, этого не делала. — Ну хорошо, признаюсь, я тебе изменила с другой, — вытирая невидимую слезу, пробормотала я. — Ну, скорее, с другим, — она вытащила свой гаджет, подтянув экран к моему лицу. Там красовалось наше фото с Сульфусом под сраным заголовком «продажная шлюшка». Чёрт, чёрт! — Почему я все всегда узнаю последней?! — Кто? Где? Когда? — лишь смогла вымолвить я…

***

— Успокойся, Сонь. Я хотела тебе всё рассказать, но не находила подходящего момента. Да и вообще, это произошло вчера! — пытаясь сделать акцент на последнем слове, устало выдохнула я. — Лучше думай, что нам делать! — Раф, будь эгоисткой. Плюнь на все эти «вы встречаетесь», «это точно эта серая мышь» и тому подобное. И вообще, лучше разберись со своим кавалером! — я недобро взглянула на неё, понимая, что этого разговора мне не избежать, и к чему клонит Соня. Я лишь фыркнула, закатив глаза и сжимая подол своей толстовки. Оглянувшись, я увидела красивый осенний пейзаж. Сейчас на меня нашла та самая осенняя хандра. Глядя на эту прекрасную игру света и ярких оттенков, я невольно улыбнулась, вспоминая картину художника Репина. Разглядывая носочки своих туфель, у меня резко отпало желание что–либо делать: ходить на уроки, слушаться родителей, как будто всё моё мировоззрение пало, а теперь у меня появились новые, совсем другие стереотипы. Резко я вспомнила Сульфуса. Он и вправду был идеалом человека: широкоплеч, накачен, хотя Ник был не хуже, но в объятиях Громова мне хотелось провести целую вечность, которая бы никогда не заканчивалась. Что-то странное влекло меня к нему, не оставляя единого шанса, что он уйдет из моей жизни простым пробелом, чёрт. — Эй, подруга, я здесь, — махая перед моим лицом своей ладонью и щёлкая пальцами, а ля «убью, если что–нибудь не скажешь». — Я тоже, — буркнула я, подправляя свою непослушную челку, всегда спадавшую на правую сторону моего личика. — Да и ты не ангел, дорогая. Что за там история про принца на железном коне, спасшего тебя от трёх влюблённых ведьм?.. — Не заводи снова шарманку, Миронова, — отвернулась она, разглядывая плавающих по озеру белых лебедей, хотя мысли были совсем не о них. — Мы просто друзья. Друзья. И. Всё. — выделяя каждое слово поочередно, отчеканила она. — Кстати, можно я пересяду?.. — Что?! Не успела, оставить тебя одну, а тебя сразу же увели? — надув губки, я недовольно поморщилась. — Нет, я потом тебе всё расскажу, — уголки моих губ поднялись сразу же вверх, но Софи опровергла все мои ожидания. — И нет, это не любовный треугольник! — Как уж знать, как уж знать! — пробормотала я, улыбаясь во все двадцать восемь зубов, и понимая, что опаздываю.

***

Я шла по этому бесконечному коридору, хотя всё-таки прошла путь за две минуты, прокручивая голове все свои мысли, а точнее, думала про Громова, которого не увидела среди этих двоечников и лентяев. Как по закону подлости, я услышала в нескончаемых «катакомбах» школы непонятные шорохи. Долго обдумывать я не стала, а сразу же, поддавшись инстинктам, пошла на источник звука. Заглянув за угол, сердце непонятно защемило, а на глаза подступили непрошенные, какие-то непонятные слёзы. Сульфус... Он стоял, прижав к стене Алису Андрееву. Он вглядывался в её карие глаза, изучая каждый миллиметр её тела. В глазах горел какой-то не поддельный яростный огонёк, а губы образовали тонкую полоску. Громов оценивающе смотрел на неё, обжигая дыханием её шею. От этой картины становилось тошно и мерзко одновременно. Сдерживая внезапно нахлынувшие слёзы, я скрылась с этого ужасного места, не желая смотреть продолжение дальнейших событий. Чёрт, чёрт! Мне было не понятно моё поведение, но сердце во всю ныло. Но одно я знала точно — я больше не хочу иметь ничего общего с ним. Я была действительно жалкой. Такой, что и меня уже тошнило.