Второе дыхание

- Ты не передумал? - Нет, эти батареи будут полноценными боевыми единицами для защиты Порт-Рояла на время модернизации форта Чарльза. Когда надобность в них исчезнет, деревянные укрепления будут разобраны, а пушки перемещены обратно в форт. - Орудий нужного калибра для твоей затеи не хватает. Их нет на острове, а искать поставщика в других колониях слишком долго и дорого. - Я знаю кузнеца, который сделает пушки на Ямайке, качественно и в кратчайшие сроки. Полумрак курительной комнаты дома Норрингтона, казавшейся ещё темнее из-за выкрашенных графитом стен, словно обретал плотность в плавающих в воздухе серых клубах терпкого табачного дыма. Лоуренс, сидя в кресле тёмно-серого сукна, затянулся сигарой, глядя перед собой. Адмиральский мундир его висел на спинке кресла, поза мужчины была непринуждённой, и его можно было бы даже назвать расслабленным, если бы не острый взгляд серо-голубых глаз и жёсткое выражение лица, выдававшие напряжённую работу мысли. - Твои идеи с модернизацией форта и временными батареями хороши, но они требуют времени. С этим Беккетом время играет против нас, Джеймс. Он будет добиваться суда и будет всеми способами склонять судью и присяжных принять сторону обвинения, - произнёс адмирал, не глядя на своего сына и выдохнув дым. Коммодор, так же, как и его отец, оставил мундир висеть на спинке одного из кресел. Младший мужчина склонился над развёрнутыми на бильярдном столе чертежами укреплений и обновлённого форта, в который раз пробегая их взглядом, не упуская ни одной детали. Чертежи, где каждая мелочь была прорисована с непринуждённостью отточенной техники и сопровождалась чётким расчётом, принадлежали ему. И если повезёт, они могли стать помилованием для Элизабет, Тёрнера и для самого Джеймса. - Я не позволю мистеру Беккету превратить Ямайку в форпост Ост-Индской Торговой Компании за размен губернатора Суонна, - отозвался младший Норрингтон со спокойствием человека, знающего точно, против чего и за что он борется и какова цена проигрыша. Картина всей истории с обвинениями теперь была так же ясна, как собственные чертежи, лежащие на зелёном сукне. Суд против него самого - формальность, пусть и необходимая. Главной целью Беккета изначально был Уэзерби, избавиться от которого он рассчитывал за два простых шага: угрожая заключением Элизабет, он всё равно что приставлял пистолет к виску вице-короля, устраняя Джеймса - уничтожал главную поддержку и перехватывал флот в свои руки. Тёрнер шёл в дополнение, как демонстрация силы и свершения правосудия, мальчишке попросту готовили показательную казнь. В результате Беккет без борьбы связывал Уэзерби по рукам и ногам и в короткий срок получал в своё распоряжение первоклассный укреплённый форпост для Ост-Индской Торговой Компании на Карибском море, который другие люди, включая губернатора Суонна и Джеймса, жертвуя потом и кровью, строили восемь лет. Получал, не ударив палец о палец. Коммодор почувствовал прилив холодной злости, как если бы у него отбирали что-то очень дорогое и ценное, и столь же важное и неотъемлемое для любого человека, как собственный дом. Иных слов для действий Беккета, кроме как "грабёж средь бела дня", Норрингтон подобрать не мог. "Приезд "деятельного джентльмена" четыре месяца назад был ничем иным, как разведкой", - правая ладонь на столе сжалась в кулак, разжавшийся через силу при очередном осознании Джеймсом своей вины в том, что неведомый человек за океаном, протянув свои длинные руки к чужому, играл теперь против них всех, ходя с козырей. Лишь единственная мысль, о спасённых с "Андромеды", удерживала Норрингтона от того, чтобы считать своё отплытие полгода назад своим самым крупным фиаско за всю историю карьеры, уже висящей на волоске. - Я всё ещё считаю, что номинальных укреплений, о которых я мог бы поехать отчитаться для Адмиралтейства, для твоей защиты было бы достаточно, - голос Лоуренса, выдыхающего дым сигары, донёсся сквозь размышления. - Но твои честность и стремление защитить Суоннов удорожают всё предприятие и делают его рискованнее в разы. Джеймс сжал губы. Отец изначально предлагал быстро осуществить задуманный младшим Норрингтоном проект только на бумаге, но сама мысль о том, чтобы выпрашивать у Короны сиюминутной милости только для себя за несуществующие крепости, тем самым ещё сильнее подставляя Уэзерби, а вместе с ним и Элизабет, была коммодору отвратительна. - А ты, ради решения суда в мою пользу готов пожертвовать интересами колонии и Короны? - коммодор повернулся к отцу, посмотревшему на него в ответ. - Чьими угодно, Джеймс. На мгновение младшему Норрингтону показалось, что взгляд отца перестал напоминать ледяную стену, но потом в курительной комнате было слишком темно, и в тумане дыма показаться могло всё, что хочешь. Карета неспешно ехала по берегу мимо доков Порт-Рояла, приближая сидящего в ней коммодора, задумавшегося о произошедшем третьего дня разговоре с отцом, к дому Оссейджей. Сегодня предприимчивая чета устраивала приём, значение которого было военному очевидным: мистер Оссейдж, сразу же после приезда развернувший бурную предпринимательскую деятельность вокруг сахарного бизнеса своего зятя, намеревался завлечь в набирающее обороты предприятие как можно больше именитых господ с большими состояниями, с точки зрения купца, лежащими и пылящимися без дела. Сложно было найти что-то, что могло послужить этой цели лучше, чем развлечения и вечеринки, обожаемые местным обществом, на которых иные его представители могли веселиться дни и ночи напролёт. За себя Норрингтон мог сказать одно: он не чувствовал никакого желания присутствовать. Если бы не необходимость позаботиться о положении Тёрнера, от которого теперь зависели его собственные планы, и если бы Джеймс не сказал Уэзерби, что будет, он бы не поехал, как и его отец найдя подходящее случаю извинение. С большей охотой сам Норрингтон сейчас ушёл бы в чертежи, или вернулся бы к строящимся батареям у выхода из бухты, или в сопровождении Джиллета и Гроувса направился бы в крепость, где тоже активно велись работы по обновлению. Фортификация, командование, боевые корабли, стратегия, море - это была его стихия, дававшая сейчас счастливую возможность действовать и не думать постоянно о нависшей дамокловым мечом угрозе суда, путанных хитросплетениях бюрократии и превратившем их в своё оружие сидящем где-то в Лондоне мистере Катлере Беккете. Ни один торжественный приём в мире, ни даже единственное увлечение коммодора не могли сейчас предложить такого целенаправленного забвения, как укрепления Порт-Рояла, и Джеймс поиграл с мыслью повернуть назад, к ним, но затем отбросил её, глуша сожаление: он обещал приехать, а он никогда не нарушал своего слова. И чем скорее он задействует Тёрнера, тем лучше будет для них всех. В особенности для Элизабет. В окно кареты лился мягкий свет опускающегося за горизонт солнца, влетали, приносимые ласковым бризом, яркие ароматы пёстрых экзотических цветов и умиротворённое шелестение пальм и тропических деревьев. Вокруг царили удивительное спокойствие и безмятежность, так непохожие на состояние Норрингтона и напомнившие в один неуловимый момент о дне приезда мисс Браун и мисс Гардинер на Ямайку. Джеймс задумчиво посмотрел в окно. Казалось, это было когда-то очень давно, чуть ли не в сухой сезон, хотя с того момента прошло всего полторы недели. За всё время, пока они не виделись, Норрингтон лишь иногда, поздними вечерами, мог позволить себе вспомнить юную гувернантку и солнечную маленькую девочку перед тем, как провести полночи над планами и расчётами или провалиться в сон без сновидений до следующего утра. Как они сейчас? Успела ли мисс Гардинер завести друзей-ровесников? Освоилась ли в новом доме мисс Браун? Судьба девушки волновала Норрингтона даже больше, ведь, в отличие от всех остальных приехавших на Ямайку выживших с "Андромеды", такой поддержки, как семья, или такой роскоши, как собственный дом, у юной гувернантки не было. Конечно, Норрингтон полагался на слова губернатора Суонна о том, что у мисс Браун, как и у мисс Гардинер, всё шло благополучно, однако всякий раз, как Джеймс думал об этой девушке, его не покидало ощущение, что ей нужна защита. Он не мог сказать точно, от чего, лишь только что весь вид её говорил об этом, пусть сама юная гувернантка о подобном даже не заикалась, в свою очередь защищая и опекая вверенную ей маленькую девочку и стараясь радоваться каждому дню. На "Разящем" у Норрингтона была хотя бы возможность ограждать мисс Браун от нежелательных для неё разговоров, но сейчас его возможности ограничились в первый же день, тому же дворецкому семейства Суонн он устроил выволочку уже постфактум. Юная гувернантка была полностью предоставлена самой себе, хотя глупо было бы думать, что она совершенно беспомощна: решиться спасти кого-то, когда вокруг всё рушится, и, вопреки всему, собрать силы и додуматься, как подать сигнал о помощи - это всё никак не походило на описание слабого человека, скорее наоборот, но при этом, в сочетании с поведением и характером мисс Браун, оставляло впечатление чего-то трогательно уязвимого, и тем сильнее Джеймсу хотелось увидеть её и убедиться лично, что всё хорошо. Что хотя бы у неё нет новых тревог, а старые изглаживаются из памяти. Просто увидеть её... Между тем в окне проплывали мимо дома и прохожие, один из которых привлёк внимание коммодора, приказавшего кучеру остановиться. - Мистер Тёрнер! Уильям Тёрнер, тоже направлявшийся на приём к семейству торговцев, при командном оклике остановился так резко, что едва не налетел на какую-то молодую женщину в чепце. Смущённо извинившись перед ней и заработав весьма недовольный взгляд от её спутника, кузнец подошёл к карете и, после мига нерешительности, сел в неё, повинуясь приглашающему жесту Норрингтона. Когда карета тронулась вновь, коммодор окинул Тёрнера взглядом. Да, на чёрную треуголку с плюмажем, едва не потерянную при заходе в карету, белоснежный сюртук, вышитый гладью жилет, шёлковые рубашку и чулки, кюлоты дорогой ткани и новые башмаки с серебряными пряжками наверняка ушла месячная выручка всей кузни. Это едва не заставило Джеймса насмешливо хмыкнуть: внешний вид мальчишки просто кричал о желании приобщиться к высшему обществу, в котором он не был ни рождён, ни ожидаем, сам Норрингтон даже в выходной форме выглядел скромнее. Но к причине приглашения кузнеца в свою карету это не имело никакого отношения, поэтому, после пары общих фраз, видя нервозность Тёрнера, коммодор перешёл к сути: - Как я могу судить, за эти полгода ваши дела совершенно устроились, мистер Тёрнер? - тоном светской беседы начал Джеймс, скорее утверждая, нежели спрашивая. В ответ на выражение растерянного непонимания, он окинул взглядом костюм кузнеца более красноречиво, и этот намёк был уже воспринят. - А, да, сэр, благодарю, - отозвался парень, нервным движением поправив манжету. Хотя, храбрясь, он глядел прямо в глаза собеседнику, но в дорогой карете находился по-прежнему не в своей тарелке. Что ж, в этом отношении Норрингтон не собирался облегчать ему жизнь. - По-прежнему делаете клинковое оружие столь же высокого качества? - размениваться на комплименты перед кузнецом Джеймс бы не стал, но факт качества оружия, производимого Тёрнером, оставался фактом. Один из оружейных экземпляров, шпага, столь же изящная на приёме, сколь и смертоносная в бою, покоилась в ножнах на перевязи коммодора прямо сейчас. - Да, сэр, - кузнец прекрасно понял, что ему отнюдь не говорят похвал, однако, стоило речи зайти об оружии, он слегка расслабился, а в голосе его появились уверенные интонации. - Заказов стало в разы больше, пришлось нанимать рабочих, а также выкупать три больших дома рядом и перестраивать их для новых печей и плавильных помещений. - Я слышал, вы собираетесь делать и пушки. - Это так, раньше кузница делала их, и покупателей было довольно много. Поэтому остались и формы, и заготовки, и чертежи, хотя с тех времён столько воды утекло. Мысленно Джеймс добавил, что последнему он особенно рад: во времена, о которых говорил Тёрнер, Порт-Роял, под расхлябанным и совершенно безответственным управлением прежнего губернатора, мало чем отличался от Тортуги. Город притягивал пиратов, контрабандистов и преступников всех мастей, как магнит, а потому каждая пушка и каждый лояльный мастер-литейщик были для прибывшей вместе с Уэзерби Суонном небольшой дивизии Королевского флота на вес золота. Вслух же коммодор только произнёс: - А что до металла? - Уже закуплен. - Каков расчёт первой пушечной партии? - Семьдесят пушек по восемнадцать фунтов. - Сколько их выйдет, если брать из соображений на двадцать четыре фунта? - С полсотни. - Королевский флот готов выкупить всё, - подвёл черту Норрингтон. - Можете считать это первым заказом. Главное условие - первые орудия должны быть готовы и поставлены не позднее этой недели. Назовите вашу сумму, и часть её вы получите уже завтра в качестве аванса. Остальное - по завершении работ. Джеймс ожидал паузу, последовавшую за его словами, как и осторожный вопрос: - Сэр, могу я узнать причины столь крупного заказа? - непроизнесённые слова "у меня" оба тем не менее расслышали прекрасно. Коммодор ответил не сразу, для как минимум здорового недоверия Тёрнеру объективных и личных причин у него было предостаточно. Но, в конце концов, осознание реальной угрозы могло заставить кузнеца действовать быстрее. - Можете. К тому моменту, когда рассказ Джеймса о критическом положении вещей был закончен, карета остановилась среди десятков других экипажей перед приветливо распахнувшим свои двери домом, где жили Оссейджи. - Я рассчитываю на то, что вы понимаете: всё, что сейчас прозвучало, сведения строго конфиденциального характера. Никто не должен узнать об этом, - произнёс Норрингтон, выходя из кареты и направляясь ко входу в дом, откуда доносились музыка, обрывки разговоров и беззаботный смех. - И даже Элизабет? - в тревожном возмущении спросил Тёрнер, идя следом. - В особенности Элизабет, - с нажимом ответил коммодор, сверкнув глазами в сторону кузнеца. Если этот юнец только попробует впутать Элизабет во всё это... - Ожидать, что Корона примет вашу сторону и снимет со всех обвинения только за обновлённый форт с батареями и пушками, нельзя. Мы не на войне, а пираты уже не угрожают острову каждый божий день, - горячо произнёс Тёрнер. - Нужно предпринять что-то ещё, что-то, что сможет нанести удар непосредственно по Ост-Индской Торговой Компании или по самому Катлеру Беккету, и тогда... - Я правильно понимаю, мистер Тёрнер, что у вас и в этот раз есть идеи получше относительно того, что нам всем следует делать? - остановившись и сделав особенное ударение на словах "и в этот раз", прервал речь кузнеца коммодор. Тёрнер, на сей раз прекрасно поняв намёк, выдержал тяжёлый взгляд военного, но сказать в ответ кузнецу было нечего. - Вижу, что нет, - с ледяным сарказмом процедил Норрингтон, - а потому рекомендую вам прямо сейчас вспомнить мои последние слова из того дня, когда вами и мистером Воробьём был угнан "Перехватчик". Хотя меня терзают сомнения в том, что тогда вы вообще придали хоть какое-то значение хоть чьим-либо словам, кроме своих собственных. - Коммодор Норрингтон, друг мой! Джеймс и Тёрнер синхронно обернулись на раздавшийся со стороны дома громогласный мужской голос, принадлежавший Дилану Оссейджу. В выходном костюме, самой яркой деталью которого, кроме сюртука насыщенного цвета бургунди, была крупная галстучная булавка в виде восточного дракона, старик шёл к ним настолько стремительно, насколько позволяли ему почтенные годы. - Я увидел вас из окна, и ожидание, пока вы закончите разговор с этим достойным молодым человеком, было выше моих сил! Очень жаль, что адмирал не смог присоединиться к нам сегодня, но самое главное - это, конечно же, ваше присутствие. Без вас наше собрание было бы всё равно что несостоявшимся! - пожилой мужчина сиял, аки начищенный чайник, пушистые бакенбарды его комично топорщились, а глаза весело поблёскивали. - Мистер Оссейдж, - Норрингтон сдержанно поклонился в ответ. - Рад видеть вас в добром здравии. Смею надеяться, у миссис Оссейдж, в вашей семье и в вашем предприятии всё благополучно. - Благополучно, не то слово! Конечно, в предприятии дел невпроворот, не в последнюю очередь потому, что средства, которые я намеревался привезти, сгинули в морской пучине. Однако мои самые главные капиталы - моя дражайшая супруга и, - тут торговец многозначительно постучал пальцем по своей седеющей голове, - теперь в Порт-Рояле, в целости и сохранности, так что держитесь - наш с моим дорогим зятем "Ямайский сахар" скоро себя покажет! Кстати, мои внуки уже наперебой твердят, что вкуснее леденцов, чем из него, они в жизни своей не ели. - Приятно это слышать, мистер Оссейдж, - вежливо отозвался Джеймс на пламенную речь, явно грозящую перейти в предложение вложить в "Ямайский сахар" его собственные капиталы, а потому он повернулся к кузнецу: - Позвольте представить вам мистера Уильяма Тёрнера. - Мистер Тёрнер! - миг спустя купец, тут же переключивший внимание на молодого человека, уже энергично тряс его руку. - Наслышан, весьма наслышан о ваших приключениях и бесстрашии! - В самом деле? - неуверенно улыбаясь, спросил Тёрнер, совершенно не ожидавший такого напора и вовремя придержавший снова рискующую слететь с его головы треуголку. - Естественно! Вы просто местная знаменитость, о вас все говорят. Примите мои запоздалые, но самые искренние поздравления вас с вашей помолвкой с мисс Суонн, она просто изумительная девушка! Вы интересуетесь сахаром? - До сегодняшнего дня мне не приходилось им интересоваться, сэр, - совершенно обескураженный, молодой человек посмотрел было в сторону Норрингтона, однако тот с бесстрастным выражением строгого лица лишь едва заметно поклонился в знак покидания беседы и, не оборачиваясь, направился к дому купцов, оставляя Тёрнера на растерзание устроителю торжества. Он отошёл совсем недалеко, когда из распахнутых дверей на крыльцо вышла Элизабет. Стройная и гибкая, словно кипарис, в платье цвета слоновой кости с аквамариновыми лифом и юбкой, она устремила взгляд тёмных глаз в сторону Джеймса, и лицо её вдруг озарилось такой солнечной улыбкой, что он едва не ответил на неё, как тогда, на борту корабля. - Уилл! - одно это имя - и волнение при виде её сменилось на горькое послевкусие застарелого разочарования. Ответив почтительным поклоном на короткие приветствие и книксен легко сбежавшей с крыльца дочери губернатора, Джеймс удержал себя от того, чтобы проводить её взглядом, когда она пробежала мимо. Раздавшийся счастливый смех её и Тёрнера свёл желание присутствовать на приёме, и без того небольшое, на нет, но, отодвинув, как и всякий раз на борту "Разящего", если они вступали в противоречие с его намерениями, нахлынувшие чувства усилием воли, Норрингтон выпрямился и продолжил путь. Он знал теперь точно, что будет делать в этот вечер: он найдёт Уэзерби, отчитается о проходящей ревизии и ещё раз обговорит с ним список дружественно настроенных господ в Лондоне, либо с Джиллетом и Гроувсом пройдётся по деталям нынешней фортификации, и, если у них будут идеи, выслушает. В конце концов, место, где говорить о деле, в его кабинете, в губернаторском доме или на приёме, не имело для него никакого значения. Едва войдя в дом торговцев, коммодор всё же отметил про себя прозорливость купеческой четы. Поняв, что обычными танцами и музыкой в искушённом обществе одной из самых богатейших колоний Великобритании никого не удивишь, Оссейджи сделали ставку на оригинальность оформления. Всё было в китайском стиле. Повсюду висели готовые быть зажжёнными, едва только ночь накроет остров расшитым звёздами тёмным покровом, гирлянды из красочных бумажных фонариков, особым образом подобранные цветы и растения красовались в фарфоровых вазах с мотивами искусства Поднебесной, стены украшали панно на рисовой бумаге, а довершали всё причудливые сахарные фигуры восточных зданий и фантастических животных и образы нескольких смелых дам, добавивших в свои костюмы элементы китайских одеяний. Пара таких модниц пошла ещё дальше, заказав себе ради торжественного случая платья, напоминавшие скорее пёстрые наряды азиатских красавиц, чем европейские одежды, и убрав волосы в соответствующие причёски со сложными узлами и дорогими длинными шпильками. Как и ожидал коммодор, на "небольшую" вечеринку было приглашено пол-Порт-Рояла: уже в холле дома зятя мистера Оссейджа толпились и прохаживались, удивляясь красующейся на отдельном столе высокой и прозрачной сахарной китайской башне с пагодами, разряженные в пух и прах дамы и господа, в гостиных собирались группы по интересам, увлечённо ведущие беседы на самые разные темы, в бильярдной мужчины обсуждали последние новости, не отрываясь от игры в пул, а слуги в доме сбивались с ног, обеспечивая всех желающих шампанским, разнообразными канапе и экзотическими закусками, а также леденцами, которые, Джеймс не сомневался, так нахваливал ему мистер Оссейдж. Коротко поприветствовав нескольких знакомых офицеров и приглашённых сослуживцев с борта "Разящего", коммодор хотел было отправиться на поиски губернатора Суонна, как тут, выглянув из одной из комнат, откуда слышались звуки клавикордов, к нему чуть ли не подбежала, потрясая внушительными шпильками в своей украшенной цветами причёске, миссис Маргарет Оссейдж. - Какое счастье! Добро пожаловать, коммодор Норрингтон! - по всей вероятности, предприимчивая чета всех привечала, как родных. - Добрый вечер, миссис Оссейдж, - поприветствовал Джеймс и хотел было осведомиться о том, не видела ли радушная хозяйка вице-короля, но сделать этого ему не дали. - Проходите, проходите скорее в салон, нам сейчас играют и поют! - доверительно произнесла пожилая женщина и, не давая возможности даже ответить, направилась к покинутой было комнате, увлекая коммодора, неспособного поступиться правилами вежливости, за собой. - Мы с мистером Оссейджем, откровенно говоря, даже не рассчитывали на пение, но всё моя дорогуша Бекки. Как только она узнала, что наша мисс знакома с музыкой, так тут же: "Папенька, объяви!" И как прикажете отказать единственной дочери? Естественно, он объявил, и теперь у нас домашний концерт. Поторопитесь, уверяю, вы не пожалеете! - Благодарю вас за ваше учтивое предложение, однако мне нужно найти... - едва музыка смолкла, слова коммодора потонули в аплодисментах и одобрительных комментариях заполонивших салон людей, между самыми неплотными рядами которых миссис Оссейдж, аки линкор среди волн, тут же начала прокладывать путь, успевая и аплодировать, и хвалить исполнение, и что-то отвечать своим знакомым. - Всего пару минут, тут уже всё заканчивается, но это того стоит, - убеждала она поневоле следующего за ней военного. - И вы только посмотрите на неё, как расцвела сегодня наша скромница! А голосок чудо-прелесть, думаю, я предложу ей заниматься с моими внуками. Даже не верится, ведь на борту "Разящего" она чуть ли не по стеночке ходила и всегда была такая тихоня! Джеймс вопросительно нахмурился в ответ на это, однако при раздавшейся новой мелодии инстинктивно посмотрел в сторону источника музыки. И остановился, как вкопанный. В центре салона, заполненного гостями, стоящими полукругом, за расписанными клавикордами сидела мисс Браун. Последний солнечный свет уходящего дня падал сквозь высокое окно на её гибкую, словно ивовая веточка, фигуру, и светлое платье цвета пудры казалось нежно-розовым в его тёплых лучах. Чуть вьющиеся густые волосы юной гувернантки были уложенны в изящную вечернюю причёску. Насыщенного оттенка шоколада, кружево на декольте платья оттеняло загоревшую нежную кожу часто вздымающейся трепетной груди, а на рукавах - кожу загоревших, изящных и совершенно заживших рук с аккуратными пальчиками, порхающими по костяным клавишам с лёгкостью бабочки. Единственным украшением кроме небольших жемчужных серёжек-капелек мисс Браун служила кремовая шёлковая лента, игривым бантиком повязанная вокруг тонкой шеи девушки и придававшая сидящей за инструментом пианистке ореол удивительной невинности и нежности. Лишь одна деталь расходилась с общим образом, не разбивая его, но придавая всему облику странную, волнующую ноту, поднимавшую что-то затаённое в самых укромных уголках души слушателя: чёрная повязка на глазах мисс Браун. Она играла вслепую. Джеймс чувствовал, что может только смотреть на неё, он едва слышал льющуюся из инструмента музыку. Но когда девушка начала петь, слух мужчины словно обострился до предела с одной лишь целью - лучше слышать чистый, будто колокольчик, девичий голос, разносящийся по салону и не оставляющий места больше ни для чего, кроме ощущения искрящейся смеси искреннего восторга и иступлённого томления. Нежные пассажи лились, пока он окидывал пианистку взглядом, снова и снова, стыдясь, но внезапно не способный бороться с собой. Смятение, неожиданное, застигло врасплох, и все воспоминания о ней, все мысли и чувства, связанные с ней доселе, подчинились одному порыву - пробежавшему огнём по венам желанию, а ещё необходимости увидеть её глаза. Ожидание этого мига было вознаграждено с последним мелодичным рефреном и последним отзвучавшим аккордом. Раздались аплодисменты, какой-то зелёный юнец снял повязку с глаз мисс Браун, что-то ей сказал, и девушка повернулась к слушателям, с вежливой признательностью легко поклонившись им, а затем вдруг поймала направленный на неё взгляд стоящего среди гостей коммодора. Его сердце ударилось о грудную клеть так, словно желая разбить её. Улыбка сошла с лица мисс Браун, и Джеймс не знал, как это понять, но уже в следующее мгновение она вновь появилась на чувственных губах девушки, уже другая, открытая, искренняя, счастливая, даже светлее, чем на борту "Разящего". Она зажигала искорки в ярких голубых глазах мисс Браун, устремлённых только на Норрингтона и ни на кого больше. Ничто не остановилось, люди вокруг не исчезли, но на несколько секунд всё отошло на задний план перед ним и юной пианисткой, похожей на светлое, неземное видение. Затем какие-то молодые фаты и несколько девушек обступили её полукругом, совершенно заслоняя от него, словно кто-то задёрнул занавес посреди великолепной пьесы. - Ну же, не смотрите так сурово, коммодор, - шутливый упрёк заставил Норрингтона запоздало повернуться к миссис Оссейдж. - Если в исполнении и были какие-то шероховатости - которых я, честно говоря, не заметила - то общего впечатления они не портят, и, надеюсь, не вызывают сильных нареканий вашего взыскательного вкуса. Мисс Браун так старалась, и с завязанными глазами, это же надо суметь! Честно говоря, я бы не решилась, если бы играть могла, конечно же. Однако, что это я, кажется, вы хотели кого-то очень срочно найти? Он не сразу понял, о чём вообще говорит пожилая женщина, однако затем память услужливо подсказала Джеймсу, что изначально он собирался искать Уэзерби. - Да. Да, это так, - произнёс мужчина, затем снова посмотрел в сторону юной пианистки, и, после некоторых колебаний, решился было всё же подойти сперва к ней, как рядом мелькнула, появившись из ниоткуда, рыжая шевелюра, и кто-то врезался в него, едва не выронив бокал с шампанским, пролив его содержимое на себя. - Ах, простите меня, иногда я бываю такой неуклюжей! - в качестве извинения тут же воскликнула мисс Луиза Кавендиш, пытаясь отряхнуть от капель своё пышное платье цвета яркой фуксии. - Не стоит беспокоиться, мисс, это моя оплошность, - тут же отозвался Норрингтон, протянув ей платок в надежде, что на этом их беседа и закончится и ему дадут пройти, однако у девушки были явно другие планы. - О, это вы! - мисс Кавендиш, просияв, приняла платок, при этом задержав свои пальцы на руке мужчины дольше, чем предполагали правила этикета. - Боже, какая приятная неожиданность, коммодор! Представляете, мы с maman как раз вспоминали вас на днях, и я ей говорила, что... С тщательно скрываемой тоской выслушивая непрерывный монолог рыжеволосой девушки, он бросил взгляд в сторону юной пианистки. От увиденного мужчине захотелось выйти вперёд сию секунду, но осознание того, как подобная выходка будет выглядеть со стороны, удержало его на месте, в то время как мисс Браун, приняв руку того самого веснушчатого юнца, который снял повязку с её глаз и который, Джеймс вспомнил теперь, полторы недели назад принёс весть о ревизии на борт "Разящего", отправилась вместе с остальной шумной компанией молодых людей и девушек к выходу из салона, находящемуся в противоположной стене комнаты.