Второе дыхание

Вздохнув, Мэри прислонилась к каменной стене широкого цоколя дома, где жили Оссейджи. Звёздная тропическая ночь накрыла Ямайку, как волна, и, чтобы она не погрузила всё вокруг в непроглядный мрак, в доме и вокруг него заблаговременно зажгли разноцветные гирлянды китайских фонариков. Они освещали пространство вокруг себя тёплым светом, которым Мэри сейчас хотела любоваться, не слишком сильно попадая в его сияние. "Скромный приём" у Осседжей, оказавшийся на проверку мероприятием для несчётного количества гостей, которых, по планам устроителей, должно было быть чуть ли не вдвое больше, был очень насыщен событиями, и, хотя девушка совершенно не жалела о своём приходе на великолепный приём, усталость прошедшего вечера сказывалась. Новые знакомства, внезапное собственное выступление экспромтом, полный осмотр просторного дома, театр, фокусы, а потом ещё и танцы… Оставалось только удивляться, откуда у её новой знакомой, дочери мистера и миссис Оссейдж, Ребекки, и её друзей ещё оставалось столько сил для того, чтобы плясать без устали даже спустя два часа после начала бальной части вечера. Юная гувернантка слегка улыбнулась, покачав головой: светловолосая и пухленькая Ребекка, или, как она просила себя называть, Бекки, обладала энергией и порывистостью урагана. Стоило Мэри в начале вечера представиться, как, получив на свой вопрос "Это она?" утвердительный ответ своих довольных отца и матушки, Бекки едва не задушила Мэри в объятиях, рассыпаясь в благодарностях за спасение родителей и заверениях в дружбе на века. Слова тронутой таким вниманием гувернантки о том, что это заслуга далеко не её одной, ничуть не охладили симпатии дочери четы торговцев, тут же повлёкшую новую подругу в свою компанию, не дав даже немного поговорить с улыбающимися им вслед мистером и миссис Оссейдж. Многочисленные члены компании, тут же введённые Бекки в курс дела о вновь прибывшей девушке, начали наперебой расспрашивать Мэри об её "приключении" и обустройстве на новом месте. Юная гувернантка едва успевала отвечать на сыпавшиеся со всех сторон вопросы, а потому радость, когда их поток несколько поутих, была безмерной. Среди всех молодых людей и девушек встретилось одно слегка знакомое лицо, мичман Филлипс, которого Мэри видела в день приезда в Порт-Роял. Молодой человек, тоже, хоть и не сразу, узнавший её, оказался милым, хотя и любил в основном говорить о себе, представлять себя в качестве эксперта практически по всему, о чём бы ни заходила речь, а также отвечать удивлёнными и слегка снисходительными восклицаниями, если выяснялось, что Мэри не знала каких-либо местных реалий, которые, по его мнению, должны были знать все. Такие важность и самоуверенность веснушчатого кучерявого мичмана перед ней и компанией молодых людей и девушек выглядели довольно забавными на фоне растерянности, с которой он докладывал коммодору Норрингтону о ревизии в день прибытия «Разящего» в Порт-Роял. Юная гувернантка не зло усмехнулась, вспоминая, как оробел молодой человек перед коммодором, хотя мужчина, при всей своей требовательности и строгости, даже не осуждал мичмана, а, судя по всему, просто задумался над его словами. Стоило мыслям Мэри обернуться к старшему офицеру, она вновь вспомнила сегодняшнюю их встречу в конце внезапного своего выступления, которое Бекки тут же устроила, стоило Мэри заикнуться о любви к музыке и своём умении играть. Щёки мисс Браун слегка порозовели: она надеялась в душе, что ей удастся увидеть коммодора Норрингтона сегодня, несмотря на всю его занятость, но она даже не предполагала, насколько сильные чувства вызовет у неё оправдание собственных надежд. Стоило ей после снятия повязки, в волнении поклонившись одобрительно аплодирующим гостям, увидеть его, появившегося среди толпы словно из ниоткуда, смотрящего прямо на неё, Мэри сперва не поверила своим глазам. Одновременно что-то внутри неё дрогнуло, но совсем не от страха, запев мелодичной скрипичной струной, а затем она просто не могла сдержать улыбки от ощущения удивительной лёгкости и странного, в чём-то почти детского счастья, накатившего на неё волной и вытеснившего всё остальное. Он всё-таки пришёл! Когда он приехал? Как давно он здесь? Он слышал её? На несколько секунд всё вокруг словно сосредоточилось на Норрингтоне, его высокой фигуре в щегольской выходной форме, красивом лице, глазах, губах… Затем вся компания молодых людей и девушек обступила её плотным полукругом, хлопая в ладоши, хваля игру, переговариваясь между собой и совершенно скрывая его от её глаз, а когда друзья Бекки немного разошлись в стороны, Мэри увидела, что коммодор уже разговаривал с мисс Кавендиш, которая что-то увлечённо ему рассказывала. Отчего-то, несмотря на все разумные доводы рассудка, вид их вместе вдруг навеял грусть и лёгкое прикосновение едкого, как морская соль, чувства, которое Мэри даже не захотела называть. Потому приглашение и руку мичмана Филлипса она приняла почти не глядя, позволяя вести себя куда угодно и с благодарностью принимая похвалы и общаясь с новыми знакомыми. Лишь сейчас, стоя под гирляндой разноцветных фонариков у цоколя, Мэри представляла себе, насколько ребячески могла выглядеть вся эта затея кого-то из друзей Бекки сыграть последнюю пьесу вслепую в глазах коммодора и как странно могла выглядеть она сама. Смущение от своих действий и всей ситуации добавило румянца на щеках девушки. Мужчина даже не кивнул ей, когда она закончила играть, никак не выказал одобрения или, наоборот, неудовольствия. Может, она всё же всё делала не так, и именно поэтому он даже не заговорил с ней позже? Но Мэри тут же отмела эти по-детски однобокие мысли. Глупо было бы считать, что во время ревизии у высокопоставленного морского офицера, командующего целой эскадрой, даже на приёме не могло возникнуть важных вопросов, которые необходимо было обговорить здесь и сейчас. Девушка замечала Норрингтона несколько раз за сегодняшний вечер, один раз, перед началом театрального представления, за обсуждением чего-то с явно озабоченным губернатором Суонном, а затем, в антракте выступления фокусников, уже в компании других офицеров Королевского флота и его лейтенантов, Джиллета и Гроувса, когда он внимательно выслушивал увлечённую речь первого и подробные дополнения к ней второго подчинённого. И всё это не считая мистера Оссейджа и его зятя, то и дело вовлекавших военного вместе с вице-королём в общение со степенными ямайскими торговцами и ремесленниками, а также компании мисс Кавендиш, почти не отходившей от Норрингтона. Также, когда коммодор с мисс Кавендиш подошли к кругу общения матушки рыжеволосой девушки, состоявшего сплошь из важных местных матрон и их дочерей с их молодыми и не очень молодыми людьми, находившаяся там же леди Корнуолл тоже нашла, о чём поговорить с Норрингтоном. Неудивительно, что, пусть Мэри и пыталась улучить момент, чтобы просто поприветствовать коммодора, у них не было возможности пересечься. Из всех, кого знала юная гувернантка, он не побеседовал разве что с мисс Суонн, слишком увлеченной общением со своим женихом, мистером Уильямом Тёрнером. Самой Мэри, после того, как она покинула столь же весёлую, сколь и шумную компанию друзей Бекки, сославшись на усталость и желание побыть на воздухе, также удалось пообщаться с леди Корнуолл. Девушка была рада увидеть их с Салли бывшую соседку по каюте, рассказать ей о малышке, её жизни в новом доме и успехах в учёбе, и о себе, а также, из обыкновенно сухой речи, узнать, что, в целом, дела у леди Корнуолл и её внука идут хорошо. Хотя знатная вдова не изменяла своему непростому темпераменту, за время путешествия привыкшая к нему юная гувернантка уже легко воспринимала едкие ремарки и резковатые суждения, которые просто были отчасти стилем общения пожилой женщины, отчасти влиянием преклонного возраста. Сегодня они были направлены в основном по адресу приёма и его устроителей, Оссейджей, к удивлению леди Корнуолл, в начале недели "заявившихся" с приглашением к ней в резиденцию лично, а потому "принять его было намного проще, чем пытаться придумать вразумительный отказ". Однако, как могла судить Мэри, критика миледи отдельных сторон мероприятия была скорее данью привычке, чем выражением искреннего осуждения. Сама взыскательная леди Корнуолл не выглядела разочарованной уже потому, что тут же стала знаменитостью в местном обществе, законодательницей вкусов среди светских дам и непререкаемым авторитетом для их дочерей. Этой привычной для себя ролью леди Корнуолл была вполне довольна. Однако к новой для неё роли бабушки привыкнуть пожилой женщине, по её собственному признанию, было так же сложно, как к "почти невыносимому" местному климату. - Он не опасен для вашего сердца? - слегка обеспокоенно отозвалась на это замечание Мэри: на "Разящем" миледи в конце концов рассказала ей о своём давно больном сердце. Оно, как и острое чувство вины перед почившей дочерью, отвергнутой из-за её самовольного замужества за небогатым дворянином, с которым она в своё время уехала на Ямайку, а также боязнь не успеть увидеть единственного внука и подвигли леди Корнуолл лично предпринять путешествие через океан. То, что миледи отвергла единственную дочь, Мэри не понимала, однако леди Корнуолл и сама терзалась от этог. Это вызывало глубокое сочувствие её потере, которую было уже не восполнить и не исправить. Посему девушка всё равно общалась с пожилой женщиной с прежним почтением и теплотой. - Не стоит ли вам посоветоваться с врачом? - Благодарю вас за вашу заботу, мисс Браун, однако никаких эскулапов рядом с собой я не потерплю, - скрипуче отрезала миледи, легко оправив чёрную, в тон богатому платью, кружевную перчатку без пальцев. - В своё время они свели моего мужа в могилу, не отличив лёгочный тиф от брюшного и под предлогом "лечения" заставив лорда Корнуолла задыхаться в натопленной комнате. Я прекрасно помню, какой чувствовала мертвецкий холод, подходя к постели, где он почил, хотя в той комнате стоял жуткий жар. Как в печке, он был почти такой же, как прямо сейчас вокруг. Отвратительный климат, - недовольно фыркнула сухая пожилая женщина, сильнее обмахиваясь пушистым чёрным веером со вставками из павлиньих перьев. - Однако доктор Бэнбоу выглядит достаточно компетентным врачом, - всё же попробовала убедить свою собеседницу Мэри. - Возможно, он мог бы предложить вам подходящее лечение, - тем более, что он явно был исключением из столь ненавистных миледи эскулапов: с доктором Бэнбоу леди Корнуолл была на короткой ноге, юная гувернантка даже видела, что они по-дружески общались на приёме, на пару отпуская шпильки в сторону всех и вся. - Возможно, однако я сомневаюсь, что в моём возрасте лечение, если таковое в принципе есть, покажет хоть сколь-нибудь заметные улучшения, - с покорностью року, достойной преподобного Павла, ответила пожилая женщина. - Я благодарна судьбе, что она дала мне шанс отдать дань памяти моей дочери и увидеть моего внука, и за время, отпущенное мне, я намереваюсь полностью посвятить его во все тонкости прав и обязанностей, которые влечёт за собой ношение титула лорда Корнуолла. Он должен с достоинством носить это имя. Мэри . По её мнению, осиротевшему мальчне нашлась, что на это ответить, а потому только согласно кивнулаику сейчас больше всего нужны были просто любовь и забота его бабушки. Бросив на девушку проницательный взгляд, леди Корнуолл, помедлив, произнесла: - Вам не по вкусу мои слова, мисс Браун, и, зная всё, вы имеете право на осуждение, но, поверьте, это самое лучшее, что я могу ему дать. Времени у меня вряд ли много, а чем раньше и чем больше он поймёт, тем лучше он сможет защититься от опасностей на своём пути. Вопреки расхожему мнению, родиться в знатной семье ещё не означает жить без забот, наш мир и наше общество бывают весьма жестоки и к самым высокородным своим представителям. Кстати, о местном, - миледи окинула взглядом собравшихся в гостиной людей и многозначительно "обвела" их веером, - обществе. Мои поздравления, мисс Браун, вы им понравились. Как и я, они под большим впечатлением от вашей игры. - Премного благодарю вас, миледи, - Мэри признательно наклонила голову: похвала от обычно такой придирчивой особы, как леди Корнуолл, тоже слушавшей её в салоне, была чем-то настолько же необычайным, насколько таким было сегодняшнее оформление дома купеческой четы. - Не стоит, ваше выступление было действительно хорошим. К тому же ваша необычная история - не надо так удивляться, мисс, слава бежит впереди человека, как добрая, так и дурная - уже у всех на слуху, и о вас говорят, - добавила строгая миледи. - Неужели моя история может быть такой уж занимательной темой для разговора? - с сомнением спросила Мэри, ощущая чувство неловкости от того, что незнакомые люди могли запросто обсуждать пережитое ей и ещё девятнадцатью выжившими кораблекрушение. Хотя для них это просто новость... - Почему же нет? - ответила леди Корнуолл, словно прочитав мысли девушки. - Как и я, как и Кавендиши, и Оссейджи, и даже Салли вы новое лицо, вы интересны, люди любопытны, люди на острове, на много миль не окружённом ничем, кроме океана, тем более, а потому не удивляйтесь, если сейчас вам оказывается повышенное внимание. Спешу, однако, вас предупредить, что, как и многое, это, скорее всего, преходящее явление, и, если не поддерживать интереса к себе, он быстро увянет, поверьте моему опыту. - Я ничуть не сомневаюсь в вашей правоте. Однако не думаю, что мне будет не хватать того внимания, о котором вы говорите, когда оно сойдёт на нет, - отозвалась девушка. После всего, что с ней произошло и чего она избежала, повышенный интерес к ней кого бы то ни было из совершенно посторонних людей, если таковой вообще был, не играл для Мэри никакой роли. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это удержать сегодняшнее чувство лёгкости и жить нынешней своей жизнью, спокойно и свободно, наслаждаясь тем, что у неё есть, каждый день и постепенно оставляя все треволнения, печали и гнетущие воспоминания далеко позади. - Это чересчур смелое заявление, мисс Браун, - серьёзно произнесла строгая миледи. - Конечно, вы вольны отпустить ситуацию на самотёк, однако последствия такого решения могут быть непредсказуемы. Сегодня эти люди улыбаются вам, а завтра уже, самое безобидное, шипят за спиной. Общество переменчиво, словно море, и, подобно солнцу, может согреть, а может обжечь, как и некоторые отдельные его представители, наделённые властью. А посему, если вдруг случилось так, что у вас появилось ваше собственное солнце, вспомните историю Икара. А также помните, что, хотя я всецело на вашей стороне, даже у моих возможностей есть предел, - закончив таким удивительным образом свой неожиданно пространный и красноречивый монолог, миледи посмотрела на свою юную собеседницу, словно ожидая ответа на невысказанный вопрос. Павлиньи перья на чёрном веере пожилой женщины, похожие на глубокие сине-зелёные глаза скрытых во мраке неведомых созданий, будто тоже уставились на девушку, слегка покачиваясь в немом любопытстве. - Я очень благодарна вам за вашу поддержку, леди Корнуолл. Но, боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, - чуть нахмурив брови, осторожно произнесла Мэри, тем не менее ощущая в душе смутное беспокойство как от сказанных пожилой женщиной слов, так и от её взгляда, словно у сфинкса из греческих мифов. Леди Корнуолл ещё немного посмотрела на Мэри так, как если бы пыталась прочесть что-то определённое по её лицу, будто врач, со знанием дела ищущий у пациента первые симптомы опасной болезни. - Полагаю, тем лучше, если так, - загадочно отозвалась пожилая женщина и, вздохнув, отвернулась к окну гостиной, сильнее обмахиваясь веером в обтянутой перчаткой сухой сморщенной руке. Несвойственная ей, словно извиняющаяся полуулыбка на короткий миг приподняла уголок её тонких губ, из-за чего борозды морщин вокруг них тут же стали заметнее. - Это просто возмутительно, мисс Браун, насколько сентиментальной можно стать в моём возрасте, - неожиданно уставшим голосом посетовала девушке леди Корнуолл. - Я никогда такой не была. Никогда. «Может быть, это и правильно. Может быть, мне тоже так нужно...» - мимоходом подумала Мэри, размышляя над загадочными словами леди Корнуолл и слабо прислушиваясь к разговорам и смеху заполнивших цоколь приглашённых гостей, к чести мистера и миссис Оссейдж, словно старавшихся стать душой большой компании жителей Порт-Рояла, принадлежавших к разным сословиям и даже насчитывавших многих из команды "Разящего". Приём подходил к своему завершению, которое, по словам Бекки, должно быть "просто феерическим": с видневшихся с высокого цоколя близких берега и воды будут запущены фейерверки, а во время салюта все гости будут запускать в воздух лёгкие фонарики, один из которых Мэри вручил из целой охапки таких торопливо сбежавший с лестницы слуга. Со своей наблюдательной позиции девушка не видела ни берега, ни моря, но сами фейерверки, она знала, она увидит, и ей будет, чем удивить Салли, попросившую обязательно рассказать ей обо всём, что было в этот вечер. Девочка, ещё слишком маленькая для столь поздних мероприятий, очень хотела увидеть всех своих друзей с "Разящего", в основном занятых все полторы недели обустройством на новом месте и работой, и Мэри с удовольствием собиралась описать ей большой дом, как всё устроили и какими гостеприимными были мистер и миссис Оссейдж, какие красивые платья были у миссис и мисс Кавендиш и как даже леди Корнуолл почти всё понравилось. И что сама Мэри увидела коммодора Норрингтона, а разве не этого она желала? Конечно же, да, и уже одного этого было более чем достаточно для того, чтобы вспоминать сегодняшний вечер с улыбкой. В этот раз, даже погруженная в свои мысли, она заметила его первой. Стремительно спустившись по одной из двух лестниц цоколя, Норрингтон, окидывая цепким взглядом освещённое пространство вокруг дома, хотел было куда-то пойти, но, случайно обернувшись к Мэри, резко остановился на месте. От внезапной растерянности пополам с радостью вновь видеть его, и так близко, сердце девушки забилось беспокойнее. От его взгляда что-то внутри вздрогнуло почти так же, как после игры в салоне, и юная гувернантка была почти благодарна существующим формам вежливости, отвлекаясь на которые было проще привести в порядок смешавшиеся в один момент чувства. - Добрый вечер, мисс Браун, - коммодор почтительно поклонился Мэри, на что она ответила вежливым книксеном. - Здравствуйте, коммодор Норрингтон. Замечательно, что вы нашли время, чтобы приехать. Они оба на миг замолчали, словно не зная, с чего начать. Все слова вдруг улетучились, хотя Мэри часто представляла себе, что может рассказать ему, у неё было, что рассказать. Но, на счастье юной пианистки, Норрингтон нашёлся первым, обратившись к ней с парой общих фраз о погоде и приёме. Мэри была только рада подхватить их, стараясь как можно меньше обращать внимания на странное ощущение неловкости, которого не возникало, когда они беседовали на "Разящем", если им вдруг выпадала такая возможность. Но, строго говоря, кроме одного раза на тёмной палубе, они никогда не разговаривали с глазу на глаз, всегда находясь в окружении других собеседников, и сейчас, как и тогда, случай был исключительный. - Простите, вы, наверное, кого-нибудь ждёте, - произнёс коммодор через пару минут беседы, когда Мэри уже начала чувствовать, что её собственный запас общих фраз, с которых им обоим всё никак не удавалось перейти на обсуждение чего-то иного, подходит к концу. - Жду, но только фейерверков, - кивнув, ответила девушка, очень надеясь, что она не наскучила мужчине: за время их разговора его лицо начало приобретать нечитаемое выражение, и она даже не знала, как истолковать эту перемену. Он пристально посмотрел на неё. - А ваши новые друзья? - уточнил коммодор. - Они веселятся от души, - с лёгкой улыбкой отозвалась Мэри, посмотрев вверх, на ярко освещённые окна бальной залы, в которых быстро мелькали силуэты нарядных танцующих. - Я поражаюсь тому, как у них может быть столько энергии после такого насыщенного вечера, как сегодня. Бэкки может танцевать дольше часа и совершенно не сбиться с дыхания! - с улыбкой призналась она. С тем же нечитаемым выражением на строгом лице, Норрингтон кивнул, но словно бы в ответ своим собственным мыслям, а не её словам. Вспомнив то, как быстро он спустился и сколько разговоров провёл с самыми разными людьми, девушка расценила этот жест так, что Норрингтону нужно было прямо сейчас встретиться с кем-нибудь ещё и он думал над подходящей фразой для завершения их короткой беседы. Наверное, это он и попробовал сделать, когда спрашивал у неё про то, не ждёт ли она кого-нибудь. - Вы кого-то ищете, сэр? - спросила Мэри, желая облегчить ему задачу и отчего-то одновременно совсем не желая, чтобы он уходил. Мужчина на секунду нахмурился, вопросительно глядя на неё, однако затем морщинка между красивых тёмных бровей его разгладилась. - Нет, мисс Браун, - он чуть покачал головой, прежде чем спросить: - Почему вы не смотрите с цоколя? - Там всё было уже занято, когда я подошла, - она слегка удивилась возврату к теме фейерверков, но то, что сейчас ему никуда не нужно было спешить, отзывалось в ней тихой радостью. Коммодор на мгновение обернулся в сторону. - Здесь совсем неподалёку есть одно место, оттуда открывается достаточно широкий обзор, можно будет увидеть и море, и береговую линию, и фейерверки. Придётся немного подняться, но вид там гораздо лучше, чем отсюда или с цоколя. Я могу показать его вам, если, конечно, вы позволите. Это было совершенно неожиданно. Мэри даже не знала, что ответить на подобное предложение, вновь ощутив отголоски старых тревог, подкреплённых новыми беспокойными мыслями. Все поучения леди Корнуолл вдруг разом зазвучали в голове. Нормально ли, принять такое приглашение? Как это выглядит со стороны? Юная гувернантка отчётливо поняла, что пока совсем не ориентируется в строгости взглядов нового для неё общества Ямайки. Но ведь это был коммодор Норрингтон, прекрасно это общество знавший, спасший ей, Салли и остальным людям жизнь, позаботившийся о том, чтобы все выжившие добрались до своих пунктов назначения в целости и сохранности? "Нет смысла его бояться", - впервые со времени путешествия через океан девушка повторила про себя своё заклинание против всех страхов, которые были как-то связаны с Джеймсом Норрингтоном, не доверять которому, после всего доброго, что он сделал для неё и других людей, было бы неправильно и оскорбительно. - С удовольствием, коммодор, - улыбнувшись ему, ответила Мэри. С радостью она увидела, как его лицо благородных черт в ответ смягчается, теряя свою строгую невыразительность, оно даже слегка просветлело, как будто суровый офицер вот-вот мог улыбнуться. Девушка поймала себя на том, что задаётся вопросом, почему он столь редко улыбается. Ведь у него такая красивая улыбка... - Отлично... Могу ли я? - Норрингтон шагнул к ней, протягивая ладонь и глядя на совсем позабытый было Мэри бумажный фонарь в её руках. - Спасибо, но, право, он совсем не тяжёлый, - отозвалась юная гувернантка. - Как вам будет угодно, мисс Браун, и всё же, если позволите, - коммодор чуть опустил руку, однако с места не сдвинулся. Чувствуя себя слегка неловко, но в то же время тронутой простым вежливым жестом и мягкой настойчивостью, Мэри с благодарностью передала мужчине фонарь, и засим они вместе отправились в известном Норрингтону направлении. Весь их путь коммодор шёл на вежливой дистанции от неё, не слишком близко, чтобы даже ненароком коснуться, но и не настолько далеко, чтобы они друг друга не расслышали, вздумай кто-нибудь из них что-то сказать. Юной гувернантке это нравилось, в шумной компании Бекки телесного контакта в виде объятий, приветственных поцелуев и просто случайных прикосновений для неё было слишком много. Хотя, возможно, для Ямайки это было совершенно обыденным? В момент, когда они подходили к подъёму на утёс, освещённому фонариками, висящими по одному из двух рядов выросших по краям подъёма пальм и эвкалиптовых кустов, Норрингтон обратился к теме сегодняшней игры Мэри в салоне. - Мне следовало сказать вам раньше, мисс Браун. Ваше выступление… Это было очень красиво, - произнёс мужчина, глядя прямо на юную гувернантку. На миг Мэри почувствовала, что слова совершенно оставили её под взглядом его зелёных глаз, а затем её разом охватили тепло от сделанного комплимента и лёгкое смущение. - Спасибо, коммодор Норрингтон. Я очень рада, что вам понравилось. Хотя, признаться, мне было немного неловко играть с завязанными глазами, - улыбнулась юная пианистка. Знать, что, вопреки всем её сомнениям, ему действительно понравилась её игра, было удивительно приятно. - Как у вас получилось петь и играть без единой ошибки, не видя клавиш? - поинтересовался мужчина. - Вы знаете, мне так было даже в чём-то проще, - призналась девушка, вспоминая свои ощущения во время сегодняшнего своего выступления. Видя вопрос в его взгляде, она пояснила: - Когда смотришь на клавикорды, видишь только одинаковые чёрно-белые клавиши. Но, не видя их, ты только слушаешь и ещё сильнее понимаешь, насколько каждая неповторима. И тогда даже легче найти ту, что нужна. Главное - не бояться вовремя потянуться к ней и нажать. Коммодор слушал Мэри, не перебивая, и вновь, как и на тёмной палубе «Разящего», не давая ей узнать по его лицу, что он думает о её откровенности. - У вас талант, мисс, - отозвался он, словно подводя итог её словам и снова вызывая радостный трепет Мэри, польщённой таким высоким комплиментом. - Скажу вам честно, сам бы я вряд ли решился на подобное. - Вы бы не решились выступить перед гостями? Но вы сражаетесь с пиратами лицом к лицу и выходите в открытое море, - в голосе Мэри было весёлое удивление, а губы коммодора вдруг тронула лёгкая и на удивление хитрая усмешка. - У каждого свои страхи, мисс Браун. - Значит, вы тоже играете? - вопрос вырвался сам собой, и, спохватившись, Мэри прикусила губу: кому, как не ей было знать, что воспитание в благородных семьях предполагало обучение музыке. - Да, но не так хорошо, как хотелось бы. И нечасто. Полагаю, одно напрямую связано с другим, - только и отозвался мужчина. Прежде чем Мэри успела бы найтись и сказать что-либо, чтобы смягчить его самокритичные слова, он указал вперёд. - Мы пришли, мисс Браун. Девушка посмотрела в направлении, в котором указывал коммодор, и её чувственные губы слегка приоткрылись в удивлении: в нескольких шагах от них, у самого края утёса, словно обрывающегося прямо в чернильное небо с россыпями звёзд, была выстроена из светлого камня круглая беседка с увитыми виноградными лозами колоннами, поддерживающими позеленевший от времени медный купол. Стоявшие в левой её стороне мужчина и женщина были слишком увлечены друг другом, чтобы замечать что-либо вокруг. Место было очень красивым, и при взгляде на него Мэри внезапно ощутила эффект дежавю, как если бы она уже видела именно эту беседку. Когда они с Норрингтоном вошли, открывшийся вид захватил дух: обрыв в небо превратился в уходящий вниз крутой высокий склон, густо поросший тропическими деревьями, на верхушки самых близких из которых падало сияние фонариков. Спускающийся прямо к пропасти воды, склон почти сливался с ней, и лишь по серебряным отблескам луны, в которых виднелись чёрные силуэты нескольких кораблей, можно было понять, где заканчивается море и начинается берег. И вновь это ощущение, будто этот вид тоже знаком, словно он немного другой, чем она помнит, но всё же... - Здесь так прекрасно, коммодор Норрингтон, просто дух захватывает! - Да, это… самая северная обзорная точка острова. Беседка появилась на этом месте ещё раньше дома и продажи земли, - услышала юная пианистка голос Норрингтона. - Днём вид отсюда особенно живописный. И словно что-то щёлкнуло в голове. - Я видела это место, - вырвалось у Мэри, точно вспомнившей, где. Мужчина с лёгким сомнением посмотрел на неё. - Вы бывали на Ямайке раньше? - спросил он. - Нет-нет. Я видела его в кают-компании «Разящего». На картинах на стенах, - она ещё припомнила акварельные пейзажи, которые видела десятки раз во время путешествия через Атлантику. - Конечно, на них была именно эта беседка и именно этот вид из неё, только изображённые днём, с ясным голубым небом, с тёмно-синим морем и зелёным тропическим лесом у подножия. Рисунки были такими изящными, их рисовал мастер, и это место сразу показалось мне знакомым. - Они вам понравились? - ровным голосом спросил коммодор. - Очень. Нужно тонко чувствовать и иметь большие способности, чтобы так рисовать, - Мэри чуть улыбнулась, её собственные рисунки никогда не представляли из себя ничего сколь-нибудь выдающегося, что не мешало ей наслаждаться чужим творчеством. - Интересно, сколько надо потратить времени на наблюдение и саму прорисовку таких пейзажей? - Ровно два дня, мисс Браун, - отозвался Норрингтон, и, помедлив, добавил в ответ на немой вопрос, написанный на её лице: - Они мои. Юная гувернантка поражённо посмотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Она не предполагала, что занятой офицер может увлекаться чем-то настолько сильно, удивление от этой мысли было даже сильнее чем от открытия, что он может играть. Девушка слегка устыдилась себя за то, что представить Норрингтона за штурвалом, на шканцах или со шпагой в руках было много проще, чем за клавикордами или с кистью перед листом бумаги. Одновременно чувство того, будто ей открылась новая частичка интересной головоломки, дразнило любопытство юной гувернантки. - Вы настоящий художник, коммодор Норрингтон, - произнесла она. - Давно ли вы рисуете? - С детства, мне это нравится. К тому же, взять в плавание блокнот и хотя бы уголь куда проще, чем клавикорды, - он был польщён и даже, как это ни было невероятно, слегка смущён, и Мэри постаралась улыбнуться в ответ, хотя при упоминании клавикордов на борту корабля рука сама собой потянулась к шраму, пересекающему правую бровь и стараниями Эстреллы слегка скрытому косметикой. - Вы наблюдательны, мисс Браун. Зная ваш французский, я мог бы заподозрить, что вы шпионка христианнейшего короля*, - некстати поднявшие голову воспоминания из прошлого едва не заставили почти проигнорировать эти его слова и добрую усмешку, в ответ на которые Мэри с улыбкой кивнула, мысленно отодвигая тени прошлого подальше. - Я... я только хотел сказать, что у вас очень хороший французский. Я слышал, как вы на нём говорили на палубе, когда занимались с мисс Гардинер во время пути, - уточнил коммодор. При упоминании имени Салли не обращать внимания на тревоги сразу стало проще, а просьбу мужчины рассказать о том, как у девочки дела, её гувернантка была только рада исполнить. Девушка была так увлечена рассказом, что раздавшийся со стороны берега и воды пушечный выстрел остался бы ей незамеченным, если бы не тут же повернувшийся в сторону моря Норрингтон. Мужчина, в котором словно резко напрягся каждый нерв, быстро шагнул к самому краю беседки, остро всматриваясь в темноту, которую вдруг с шипением и свистом прорезали взметнувшиеся ввысь золотые искры. Момент - и они с треском разорвались в черноте неба переливающимися зелёными, красными и синими брызгами, освещая всё вокруг себя и бросая разноцветные отсветы на беседку и лица людей в ней, наблюдающих за праздничным действом. Великолепный фейерверк шёл без перерыва, вновь и вновь разрывая темноту разноцветными сполохами. - Прошу вас не подходить к самому краю, мисс Браун, - почти скомандовал Норрингтон приблизившейся было к нему девушке, ощутившей желание как-то его успокоить: в зелёных глазах мужчины неожиданно отразилась ничем неприкрытая тревога, что было совсем не похоже на его обычную невозмутимость. - А давайте тоже запустим фонарь, - нашлась Мэри, указав на расцвеченное фейерверками небо, по которому со стороны дома купцов медленно поплыли десятки огоньков, и фонарь в руках Норрингтона. Похоже, это подействовало, потому что мужчина немного расслабился, хотя лицо его снова стало непроницаемым. Кивнув юной пианистке, про себя уже начавшей задаваться вопросом о том, где они добудут огонь вдали от дома Оссейджей, он передал ей лёгкую ношу и достал из кармана жилета небольшое огниво. Несколько ударов кремнем по кресалу, и извлечённая из фонаря маленькая свечка была зажжена и водружена на место. - Полагаю, в таких случаях принято загадывать желания, - тихо произнёс Норрингтон. Стоя гораздо ближе, чем раньше, напротив него со светящимся фонарём в руках, Мэри вдруг неожиданно для себя осознала, что коммодор выше неё на целую голову. От этого, как и от вида его широких плеч и груди она вновь отчётливо почувствовала себя гораздо меньше и слабее его. По телу внезапно пробежало напряжение, сердце забилось чаще, в горле пересохло. Но она не боялась его, кого угодно, только не этого человека, мысли о котором были её собственной панацеей от болезненных воспоминаний и страхов сверхъестественного, которые так хотелось забыть, вытравить навсегда, чтобы смотреть вперёд так же, как он. - Вы верите в то, что желания сбываются? - сухо сглотнув, спросила юная пианистка, всматриваясь в красивое лицо Норрингтона в поисках ответа, который ни одна его тонкая черта, подчинённая своему обладателю так же, как и его гвардейцы и матросы, ей не выдавала. Отчасти поэтому всматриваться в его лицо хотелось всё сильнее и дольше с каждой секундой. - Я очень надеюсь на это, - после недолгого молчания отозвался коммодор, в свою очередь задумчиво глядя на Мэри. Отпущенный ими фонарь вскоре присоединился к сонму таких же, плывущих в чёрном небе и напоминавших близкие звёзды.

***

- ...И вот, когда мы уже почти достигли нашей желанной цели, английские флотские собаки на своём хлипком судёнышке появились из ниоткуда. Дрались мы, как черти, мой "Бродяга" палил без перебоя, но они своим коварством и подлостью вероломно взяли верх, Кракен их забери! В одной из многочисленных таверн Бухты Погибших кораблей, как и каждый вечер, было шумно. Пьяное веселье, звуки драки где-то у дверей, громкие выяснения отношений двух кавалеров на балюстраде второго этажа, не способных поделить даму на ночь, и наигрыши небольшого оркестра, исполняющего нечто среднее между ирландскими и африканскими народными танцами, вместе превращались в гвалт, а потому рассказчику, одетому в жилет на голое тело и знавшие и лучшие времена серые штаны с сапогами, приходилось прилагать немало усилий, чтобы перекричать стоявший в таверне гомон. Приземистый и коренастый, усатый человечек со сверкающей лысиной и масляными глазками, чтобы стать заметнее со своим невысоким ростом, предприимчиво поставил на неотёсанный стол бочонок рома, с крышки которого и вещал свою историю для всех, кто был рад его послушать. - Фрегат моего несчастного друга пошёл на дно, но, вы знаете, приятель мой не отличался никогда командирским талантом. Я же, конечно же, руководствуясь своим капитанским гением, приказал выполнить тактический манёвр и... - Драпать, драпать! - крикливо заметил сине-жёлтый попугай-ара на плече молчаливого и невозмутимого бородатого пирата. - Нет, мистер Коттон, это был тактический манёвр! - резко возразил то ли птице, то ли её хозяину человечек на бочке. - Для спасения команды. Они ж мне как дети, чесслово... - Слыхал, они тебя на бобах оставили, - заметил ещё один голубоглазый темноволосый пират с седыми бакенбардами и полинялым платком на шее, в ответ на что остальные слушатели согласно зашумели: - Верно говоришь, Гиббс! - У него добычи месяца три не было! - А ещё должок на верфи за ремонт этого, прости господи, баркаса... - Мой "Бродяга" - бриг, большой и гордый, самый быстрый корабль на всём Карибском море! - в ответ на эту фразу, пышущую праведным возмущением, раздались смех, свист и улюлюканье, что, однако, совсем не смутило низенького капитана на бочке. - Да, будет надо, и "Чёрную Жемчужину" вашу обгонит в два счёта, помяните моё слово! - с абсолютной уверенностью заявил Гиббсу и Коттону человечек, вызывая новый здоровый смех всех присутсвующих. - Во заливает! - Я быстрей испанским королём стану! - А за каким дьяволом вас вообще на те скалы понесло? - лениво уточнил у него один моложавый пират, приобнимая сидящую у него на коленях улыбчивую девицу и ухмыляясь ей в ответ. - О, приятель, видел бы ты те остовы, не задавал бы таких глупых вопросов. Всё богато, всё в золоте, сам корабль понакрашен, разукрашен. К королю какому плыл, не иначе. Длинный - во! Трюмы - во! Чёрт, да там корабль такой был, на скалах этих, что сокровищ, небось, на всех вас, оглоедов, хватило бы, чтоб до конца дней жить припеваючи! - на этих словах даже те, кто слушал вполуха, повернулись прямо к рассказчику, а народу у бочки видимо поприбавилось. В глазах пиратов мелькал алчный огонёк, и пусть далеко не все верили в хвастливый рассказ, послушать о сказочных богатствах было очень занятно. Видя повышенное внимание аудитории, человечек на бочке героически выпятил пивной живот. - Нам оставалось только добраться до остовов, высадиться да отлива подождать, чтоб спуститься в трюмы, и несметные богатства были бы наши. Но строптивая госпожа Фортуна повернулась к нам... - не уточняя, чем именно повернулась к ним госпожа Фортуна, под новый взрыв хохота слушателей, махнув пухлой рукой, приземистый пират сделал добрый глоток рома из своей кружки. Вздохнув, капитан "Бродяги" вытер толстыми пальцами светлые моржовые усы. - Вот, помяните моё слово, ребятки: хорошо, если бабы - дуры, а то, когда соображают, это всё... Та бабёнка на разбитой палубе этого корабля мне сразу не понравилась, она же тех англичашек и зазвала, - пожаловался капитан "Бродяги" своим слушателям. - Стоит, значит, у фальшборта, вся такая, и ручонкой машет-машет, машет-машет. Зеркалом махала, не иначе, шельма эдакая. Откуда узнала, что так надо делать, не понятно, это ж за милю в такое солнце увидать можно, ну, они её и увидали... - Отсюда подробнее. Головы слушателей повернулись в тёмный угол. Там, на вытертых кушетках, за небольшим неосвещённым столом, вальяжно, положив одну руку на спинку кушетки, сидел одноглазый молодой мужчина тридцати лет. Алый кушак ярким росчерком выделялся на фоне чёрной рубашки и тёмно-серых штанов, заправленных в мощные сапоги. В ножнах на боку его покоилась увесистая абордажная сабля. Правый глаз мужчины скрывала чёрная повязка, единственный ярко-голубой левый глаз его смотрел прямо на рассказчика на бочке, будто хотел прожечь взглядом, тёмные вьющиеся волосы обрамляли загорелое лицо. Он был совершенно один, но от него веяло такой затаённой силой и угрозой, что сидевшие ближе всего к нему притихли, а пара человек потрусливее отодвинулась подальше. - Про что? Про бабёнку, что ли? Ай, вам, молодым, только бабёнок и подавай, - с усмешкой отмахнулся рассказчик. - Ты лучше послушай, как мы этих англичашек чуть не взгрели. Ух, я там им!.. Молниеносно сидевший в углу покрыл расстояние до стола. Одним пинком подкованного сапога сбил бочку вместе с человечком на пол. Вырубив головой кого-то, кто хотел его остановить, одноглазый схватил коренастого капитана "Бродяги" за шиворот, будто тот ничего не весил, одной рукой поднял его и, грохнув лицом о длинную барную стойку, неторопливо пошёл вдоль неё, везя человечка за собой. Сбивая им кружки и тарелки тех, кто не успевал их вовремя убирать, одной левой отшвырнув от себя пару человек, не отшатнувшихся от него, одноглазый дошёл до конца и швырнул несчастного на ближайший стол, откуда поспешили убраться пара мирно сидевших морских разбойников со своими испуганно пискнувшими пассиями. С разбитым носом, перепачканный, жмурящийся от боли капитан "Бродяги" даже не успел ничего понять, как рядом звякнул металл, и толстого горла его коснулось холодное лезвие абордажной сабли с тремя острыми зазубринами. - Нет, Тесаку ты расскажешь про бабёнку, - вкрадчиво прорычал, оскалившись, одноглазый, нависая над дрожащей и смотрящей на него беспомощной жертвой, глядя на неё, как пикирующий сокол. Весёлое настроение в краю зала, где всё развернулось, улетучилось тут же, пираты и их дамы притихли, глядя на одноглазого и его жертву, не решаясь двинуться с места. - Только посмотрите. Это же... никакого уважения к старшим, - скривившись и махнув усеянной перстнями рукой, произнёс Джек Воробей, наблюдавший за притихшим краем зала с балюстрады. *титул, дарованный французским королям (вплоть до 18 века) Папой Римским