Кукла в подвале

По Барнабасу было видно, что он не понимает. Должно быть, термин «странный» ему не знаком. Тем лучше. Но эта так не вовремя появившаяся потребность в общении сделала свое дело. Он вампир и он опасен, но что особенного произойдет, если пригласить его в гости, за это же не кусают? Енох автоматически сжал ручку своего дипломата, который всегда носил с собой, на случай если стальные замки вдруг разболтаются, или недоброжелатель захочет его взломать. Да и с этой небольшой коробкой куда спокойнее. Это то, что доказывает его необычность, осязаемая, видимая часть души странного человека. Джулия еще давно говорила, что это помогает, и к тому же она доверяет Барнабасу, и в конце концов будет лучше, если он, Енох, сам расскажет вампиру о себе, по нему видно, что любопытство сжигает его, точно солнце. — Вы не против кое-куда сходить? — все же решился Енох. — Куда угодно, лишь бы свет был на минимуме и без мертвецов. — А если будет парочка красивых мертвецов? — Особенно без красивых. Енох кивнул, наверное, он нащупал какую-то болевую точку у Барнабаса, но на это сейчас можно закрыть глаза, кто не без боли? — Ладно, вы не увидите никаких мертвецов, и света будет мало, вы согласны? Барнабас медлил, взгляд его глаз, темный, с вишневым блеском, бродил по Еноху, будто что-то пытался отыскать. Вампир все-таки решился. Быстро попрощавшись с Викторией двое мужчин, похожих на черных летучих мышей, выпорхнули из серого дома на заметенную снегом улицу, направились к ближайшей остановке, сели в маленький автобус, едущий к окраинам Нью-Йорка, и стали смотреть в прозрачные окна. Когда двое вновь оказались на заснеженной улице, Барнабас спросил: «Енох, и так каждый раз вы добираетесь к Джулии?» Вампира очень утомил долгий путь, и такая каждодневная стойкость спутника попросту удивляла. — Приходится, я не особенно жалую общество живых, и почти не обитаю в районах, где их много. — просто ответил ОʼКоннор и проследовал вниз по улице, а затем резко завернул за угол, Барнабас ускорил шаг, чтобы не отстать. Уже через несколько минут они поднимались по лестнице в одном из американских домов, ничем не отличающегося от других. Енох заметил некоторое недоумение на лице вампира — тот ожидал большего. Чего-то похожего на замок Дракулы с кучкой ручных мертвецов. Впрочем, ручные мертвецы и правда были. Енох быстро открыл дверь длинным ключом, пропуская Барнабаса вперед. Квартира была большая и полупустая. Ничего лишнего: одиноко в углу стояла кровать, стол, который явно не использовался для письма, и длинные полки, заполненные колбами и баночками. В следующей комнате было то же самое, отсутствовала кровать, но появился хирургический стол, на нем были следы древесины, точно что-то усердно строгали некоторое время назад. В стене маленькое окно, через него проникал тусклый свет негреющего зимнего солнца и виднелся кусочек белого неба, вряд ли снаружи можно увидеть, что происходит в помещении. С полок свисали куклы, они были разные: то пугающие, с безумными лицами с замершими на них гримасами немых страданий, то милые и симпатичные, такие, как продаются в дорогих магазинах и радуют глаз даже самого дотошного покупателя. Такие лица были приятны, но Барнабаса отпугивали их миловидные, изящные черты, они казались слишком прекрасными, чтобы таковыми являться, с некоторых пор вампир прекратил доверять оболочке. Енох это видел, но еще интересней ему была реакция Барнабаса на прозрачные баночки… Он уже подошел к ним поближе, изменился в лице, но испуга и отвращения на нем так и не отразилось, появилось лишь желание узнать больше. Везде, буквально на каждой полке стояли сердца. Барнабас так увлекся, что проходя мимо, невзначай стал тянуться к ним и касаться прозрачного стекла, за которым плавали эти органы. Он прошелся по всем комнатам, разглядывая каждую баночку с огромным вниманием, но когда просмотр столь странной коллекции закончился, Барнабас все еще не сказал ни слова, на его лице сгустились неясные эмоции, а потом, как тень, пролегла грусть. Енох пока не мог понять, что послужило этому, он лишь пытался анализировать поведение вампира, но к однозначному выводу так и не пришел. — Зачем они вам? — вдруг обрел дар речи Барнабас. — Я умею оживлять мертвое. «Думает, что перед ним сумасшедший». Енох взял одну из баночек позади Барнабаса и принес из соседней комнаты одну из тех красивых кукол. ОʼКоннор владел отверткой, как хороший рыцарь своим мечом. Открыл маленькую дверцу с правой стороны на груди куклы и жестом попросил вампира подойти ближе, тот медленно приблизился, остановившись подле плеча Еноха. Аккуратно, зажав щипцами, ОʼКоннор вытащил сердце из банки и с идеальной точностью погрузил его в квадратное отверстие куклы. Барнабаса показалось, что он спит или находится под действием чего-то магического и непонятного, когда сердце в груди у этой фарфоровой малышки вдруг забилось ни с того ни с чего. Это было чудо, которое порождало ужас. Енох торопливо закрыл дверцу и закрутил небольшой винтик. Кукла открыла глаза, села, оглядела двух стоящих перед ней мужчин и как ни в чем не бывало, поздоровалась. *** Уже несколько минут она ходила от одного угла продолговатого стола до другого, замирая у края, словно стоя над пропастью, а потом поворачивалась и шла обратно. «Вот бы несколько веков назад так горячо любимая Жозетта в тот роковой день сделала так же, все могло сложиться совсем иначе». — Не хотите дать ей имя? — спросил Енох, все еще наблюдающий за похождениями куклы. — Я думаю, что не должен, ее создали вы… ОʼКоннор улыбнулся, подойдя ближе и проведя ладонью по светлым волосам малышки, которая подняла на него свои красивые глаза, его большой палец очертил контур ее фарфорового лица, Енох вел себя, как хозяин, а может даже Бог, наверное, он и был для куклы таковым. — Она выполнит любое мое желание. — еще одна короткая улыбка, застывшая на его губах после этой фразы, показалась Барнабасу недоброй. Кукла продолжала ходить, шурша подолом своего пышного платья о неровную, испещренную случайными морщинистыми порезами поверхность стола. Барнабас долго смотрел на нее, без перерыва движущуюся по скучной, заданной самой себе траектории, и вдруг спросил: «Она…никогда не останавливается? То есть, я хочу сказать, не умирает?» Енох удивленно посмотрел на него. — Разумеется, умирает. Срок биения ее сердца — два часа, иногда на несколько минут меньше, зависит от того насколько вы удачливы. Раньше, когда мне было лет шестнадцать, я мог оживлять что-либо лишь на несколько секунд, но постепенно набираясь опыта научился продлевать жизнь, это зависит от многих факторов: содержание сердец, мой дар странности, его многогранность… не скажу вам всего. Еще я убедился, что на воле… — Еноху стало неуютно, — То есть отдельно, вне…мира, который окружал меня раньше, мой прогресс растет очень стремительно. Я уверен, что могу оживить все. Барнабасу стало даже жутко, темные глаза этого парня горели так ярко и пугающе, а его речь захватывала дух. Вампир так сильно прижался к стене, что ему казалось, он способен был с ней слиться. Надежда…призрачная, безумная, наивная, покрытая пылью времени, но все же сохраненная, вдруг всколыхнулась глубоко внутри Барнабаса. «Что если он, этот Енох, ее олицетворение?» — А людей…вы оживляли? — совсем не дыша, тихо спросил вампир. — Да, это было давно, но время не имеет значения. — ответил Енох, и Барнабас подумал: не знакомо ли ОʼКоннору что-то похожее на вампирское бессмертие? — В человека вы тоже вставляете такие сердца? — снова поинтересовался Барнабас. — На этот случай у меня есть немного крупнее. Они лежат в ящике и используются нечасто. — И сколько они дают времени? — Как и остальные — два часа. Размер ничего не меняет. — Два часа… — одними губами произнес Барнабас, нахмурившись и сосредоточенно думая. Спустя несколько минут, он снова заговорил, это успокоило Еноха, ему уже начало казаться, что с гостем что-то не так. — А потом, что происходит, когда время иссякает? — Смерть, но если нужно, то старое сердце меняется, и на его место ставится новое. — И так каждый раз, чтобы не дать смерти взять свое? — Да. Но если речь идет о человеке, то я знаю один способ, он работает на отлично, но провести его практически невозможно…законно. Енох поймал заинтересованный взгляд Барнабаса. — Я могу заново подарить человеку жизнь без перезагрузок и прочего только в том случае, если вставлю в его грудь настоящее человеческое сердце. Вампир уже открыл рот, Енох опередил: «Но у меня его нет».