saint sinners

К Кате домой больше не приходят ни Вера, ни Надежда. Платонову находят без сознания на аляпистой оливковой плитке в ванной комнате. Решетникова становится зверем, живущим лишь ебаными инстинктами, когда Баина пытается треморно нащупать пульс лежащей девушки и отрицательно мотает головой. Доценко держит Катю сзади, а та ревет навзрыд что есть мочи, понимает - это какой-то надрыв, разрыв и конец. Катя не уберегла ее. Кажется, что ей в упор в лоб стреляет сумасшедший солдат. Истерический страх, перемешанный с глубоким отчаянием, вкупе со злостью на себя и весь мир, который угробил сначала все, что было у Лены, а затем и саму Лену, да еще и так подло. Нервозность. Страх. Никто не думал об этом, но судьба, гребанная сучка, что ты творишь! Катя до сих пор помнит ее идеально гладкий лоб без намека на морщинки и открытые глаза. Боже, Катя клянется, что так никогда не было страшно ей заглянуть в чьи-то глаза. Адски страшно. Они были пустыми, рыбьими, мутно-серыми, почти в тон коже, синевато-серой с желтоватым оттенком. Еще один гвоздь в крышку гроба. Глаза, еще вчера вечером сиявшие звездным блеском (сто граммов переливающегося коньяка) сегодня пустозвонно смотрят в никуда и больше никогда не подмигнут улыбающейся Решетниковой или в одобрении или даже просто так. Кате было до слез боязно смотреть сквозь них, но она смотрела. Она плакала, но смотрела. Она сжимает зубы, а по щекам текут соленые струйки, которые смахивать бессмысленно. Все происходящее стоит в горле колючим, вяжущим, в это не верится, никто не хочет верить. Как же плачет Катя! Сначала на коленях Доценко, бесполезно гладящей по спутанным волосам, потом запираясь в своей комнате и такими же пустыми глазами как у Лены, увезенной в морг, смотря на Богоматерь. Ей кажется, что в грудине вспороли старые швы, которые, как казалось, зажили. Доценко держит себя в руках при всех девочках, а потом выходит на улицу и трясущимися руками пытается зажечь и подкурить хотя бы одну Парламент Аква, не выходит, она матерится как матерый сапожник, а потом вдруг опирается на кирпичную кладку и рычит и издает непонятные звуки, мажет по лицу все, что там доселе было, а потом и вовсе падает на землю. Баина ревет, потому что этого требует ситуация. Вчера во всем известной социальной сети Баине написала её родная сестра, опасливо спрашивая кто она, и наконец, догадавшись, позвонившая и зычно ревущая в трубку. Поэтому мысли Баины были заняты только этим. Она хотела поплестись к Решетниковой, что бы та, расчесывая пальцами Басановой длинные густые волосы, помогла ей в скором отъезде. Леше бы ничего не говорила, просто бы сбежала. Софу на следующий день забирает отец. Софа не может выдерживать такой стресс, она как рыба начинает то и дело раскрывать рот, чтобы взять побольше воздуха и снова по её щекам бегут слезы. Она не остается даже на похороны, а лишь уезжая машет девочкам руками. На ней темные очки-авиаторы, но без слов понятно – девочка выплакала все свои детские, наивные слезы. Кононова закрывается в комнате, сурово сжав тонкие губы, и бесцветными, пресными глазами смотрит в окно, взывая о помощи хотя бы кого-нибудь из высших сил, хотя бы кого-нибудь милосерднее, чем Бог. Прогноз погоды для Кати предрешен: вечные дожди и каменные тучи, застывшей грязной ватой по небу. Она старается, правда ведь неистово старается, сжимая щеку зубами до крови, хватая свою печаль за горло и вытряхивая из нее душу, справиться хоть как-то со всей этой чертовщиной. Наружу рвутся ужасные демоны из уже теперь нестрашных фильмов ужасов, когда Лену привозят обратно домой в багровой коробке в мягкой бархатной обивке. Решетникова почти рычит сжимая края гроба, нависает над белым телом в красивом платье (Леша позаботился) и капает слезами на все тот же идеально гладкий лоб покойницы. Кто-то слева подает платок, Катя не понимает даже кто, и Катя ведет тканью по холодной коже, стирая собственные слезы. В этот день Катя теряется в своей комнате, дико озираясь по сторонам и не узнавая ничего, что сейчас происходит в ее жизни. В ванную больше никто не заходит. Катя немо делает это важным правилом, просто кивая на бежевую дверь и мотая головой. Ночь проходит отвратительно, паршиво и дальше по синонимам. Так даже не было, когда Кате казалось, что она проебала все в этом мире. Катя, конечно, проститутка, но она не ожидала, что жизнь ее вот так выебет. На следующий день Решетникова смотрит в зеркало и думает, что это все неправда. Такого просто не могло произойти. Как же это жестоко. Жестоко, мать твою. У неё даже сердце не бьется, а руки хватает тремор. Какого черта? Катя выскакивает на улицу, предварительно увидев в щелочку приоткрытой двери, как Доценко держит руку Лены и что-то говорит-говорит-говорит, второй рукой вытирая свои слезы. На улице только выпавший снег, тонкой сетью окутывающий черную землю. Его мало, скудно, поэтому все вокруг так некрасиво, Катя бы даже сказала что невыносимо уродливо (но на это у нее другие причины). Она хочет достать сигарету из кармана плаща, но чувствует неприятное ощущение в низу живота, и присаживается на корточки, хватаясь за свое тело. Девушка жмурит глаза от звенящей будто бы везде боли и чувствует как что-то вязкое течет по ногам и капает на землю. В голове ее только одно «толькобынеэтотолькобынеэто» и Отче Наш. Когда тело пронзает новый всплеск боли, она бежит в дом, рвано дыша, и почти на визге зовет Доценко. Алиса падает в обморок, когда видит лужу бордовой крови под Решетниковой и ее руки густо измазанные в жидкости. Баина просит Катю присесть и оперативно вызывает скорую, успевая одновременно вытирать влажными салфетками с алоэ все вокруг. Катя плачет, она все понимает, все, твою же мать, понимает! И теперь она разбивается, расшибается окончательно. Все. Это все, говорит себе Катя. Можно отчаливать к Платоновой. Она вскидывает руками, крича на всю комнату «Всё! Достаточно! Боже, за что ты так со мной? Я тебе ничего не сделала, за что ты так со мной?!», падает на пол и пачкает пол кровью. Баина припадает к ней, но Решетникова из последних сил отталкивает её, всё так же громко крича имена Всевышнего. Когда медсестра пытается прижать к своей необъятной груди голову Кати, шепча про то, что еще много чего получится, что это не конец, она хочет разбить ей голову. И себе за одно. Просят о соблюдении постельного режима, беречь свои нервы и побольше пить и не думать о том, что произошло. Ей поебать. Вот вообще. Ее бросает в дрожь, когда уже закрытый гроб опускают в яму и каждый бросает замерзшими ладонями грязные комья. Кате хочется рыдать на всю планету, сокрушаться о своей судьбе и уже суициднуться наконец, а не стоять с плотно сжатыми губами и прижимать обеими руками головы Кононовой и Доценко. Баина умотала из этого сущего ада, и Катя просто счастлива за нее, хотя отпускать трудно. С Доценко они договорились сложить свои набранные пожитки и отдать Ире, чтобы та начала новую жизнь и не вспоминала о том, что было тут. Катя все отдаст ради нее. Решетникова не представляет дальнейшей жизни. Просто жить дальше с настолько разрушенным внутренним не имеет смысла, все идет ко дну. Доценко -живчик, она что-то старается, пытается, ищет возможность, а вот Решетникова опускает руки и это уже окончательно и бесповоротно. Девушки снимают нормальную квартиру для Кононовой. Лешу приходится уговаривать долго, но видя потрясение девушек от недавнего, он уступчиво кивает, все-таки окончательно решая делать новый набор в бордель. Решетникова становится похожей на тень. Леша дает отдых обеим, потому что понимает - состояние не из лучших. Доценко из кожи вон лезет, прет и прет, держа Катю за руку и пытается выбраться и спастись, но Кате поебать. Её руку трудно держать, она слабая, безвольной куклой болтающаяся и сломанная. На катином лице появляется едва заметная горькая полуулыбка, когда в комнату влетает Доценко и кокетливо пищит о том, что наняла самого охуительного психолога. Подчеркивая, что это мужчина. Охуительный мужчина. Алиса шутит и шутит и даже доводит Решетникову до визгливого хохота, когда рассуждает о мужиках и психологии. Катя изначально дает заднюю, но расслабленная обстановка и смех склоняют к положительному ответу и девушка боязливо кивает, соглашаясь. Засыпает она с улыбкой на лице, хоть это выглядит и фальшиво. Доценко достает свое "платье на миллион", говоря, что даже если мужик психолог, то в первую очередь-то он мужик. Девушка неохотно натягивает на себя плотный материал, опаляя Алису жгучим взглядом. Даже надев такое шикарное платье, в котором лицо, как казалось, должно расцвести, изнутри все жгло (хотя все уже сгорело). *** - Здравствуйте, Катя. Меня зовут Максим Валерьевич, я ваш психолог, присаживайтесь, пожалуйста, - видя волнение пациентки, молодой доктор как можно приветливее улыбается и указывает правой рукой на невзрачное кресло. – Присаживайтесь, присаживайтесь. Катя прижимает маленькую металлизированную сумочку к себе, опасливо косясь на этого мужчину с красивой улыбкой и глазами цвета американских баксов. Блять, у тебя проблемы размером с... (...его член.., что? нет-нет), а ты... - Здравствуйте, - Катя по привычке поджимает губы, ожидая следующей фразы до смешного молодого человека. На нём идеально белоснежный халат, что рябит в глазах. У него руки в фигурных жилах – у Решетниковой дыхание сперло. Он поднимает острый подбородок вверх, пристально изучая пациентку, и Кате (сука-сука-сука) хочется приложиться руками к самой себе, или трахнуть его прямо здесь, прямо на его неубранном столе. Теперь она хочет умереть, предварительно оприходовав этого до ужаса симпатичного доктора.