Мой любимый одноклассник

- Молодой человек, вы меня слушаете? - оказалось, что доктор Моррисон уже минут 10 вещал мне что-то очень важное о состоянии здоровья Алана. Вот только мои мысли были заняты одной единственной фразой. "Он в коме". В коме... Я не понимал как реагировать на эту новость. В первые пару секунд я будто воспрял духом, ведь, если он в коме - значит у нас есть шанс, нужно просто побороться. Однако, спустя всего полминуты на меня обрушилось осознание: Алька не выйдет из комы никогда. - Майкл! - перед моим взглядом промелькнула морщинистая ладонь, призывая обратить своё внимание на её обладателя. - Прошу прощения, я не услышал ваших последних слов. - ну как последних Майкл, ты блять минут десять минимум был в астрале. - Точнее, простите, я не слушал вас после фразы о коме. Мистер Моррисон тяжело вздохнул, поправил очки и начал повторять свои слова с такой интонацией, будто перед ним непослушный ребенок лет пяти: - Майкл, Алан находится в коме - это факт. Он жив, может вас слышать и чувствовать ваши прикосновения, но ответить ваш возлюбленный не сможет. К большому сожалению, онкология постепенно пожирает его тело и лишь вопрос времени, что случится раньше: рак доберется до сердца или его мать не выдержит и захочет отключить аппараты жизнеобеспечения. В любом из этих исходов организм будет мёртв. До тех пор, пока это не случилось, вы можете приходить к Алану в назначенные часы, разговаривать с ним, держать за руку, включать любимые треки или фильм и прочее. В периоды когда вас и мамы Алана не будет, мы в свою очередь приложим все усилия, дабы вернуть его к жизни. Однако, я думаю вы понимаете, что никаких гарантий я дать вам не могу. Конечно я понимал всё, что мне говорили, поэтому просто кивнул и отпустил доктора, предварительно получив разрешение посетить Альку прямо сейчас. Его палата находилась на втором этаже, путь до которой, казалось, длился две вечности. Я никогда не любил больницы и поликлиники. Запах, атмосфера, куча таблеток и других лекарств - всё это давило на меня невидимым грузом и вызывало только депрессивные мысли. Палата номер двести восемьдесят семь была на вид самой обычной - белая дверь, а радом табличка с номером палаты. Открыть дверь было непосильной задачей, к горлу подкатил ком, в глазах начало темнеть, а в голове стоял гул мыслей. Я просто не мог заставить себя зайти в палату и увидеть там Альку в полуживом состоянии. За последний день вообще очень многие вещи было сложно заставить себя сделать, как будто даже жить становилось невыносимо в мире, где вот-вот потухнет самый светлый лучик. В конце концов я собрался с мыслями и решительно зашел в палату, поняв, что Алу сейчас безумно сильно нужны моя поддержка и собранность. В палате уже находилась мама Альки - Олеся Станиславовна, услышав звук открывающиеся двери, она обернулась и подняла на меня заплаканные глаза, не отнимая от носа мокрый платок. Я видел как тяжело ей давались все движение, на вид даже процесс дыхания для неё был подвигом. Несмотря на это она встала, медленно подошла ко мне и буквально упала в мои объятия, разразившись рыданиями. - Май... кл... - сквозь всхлипы я услышал тихий голос женщины. - Он... Мальчик мой... Почему он?.. - тётя Олеся знала о наших отношениях. Алан рассказывал, что после приезда из Германии решил ей обо всём рассказать. Мама Альки воспитала его одна и безумно любила единственного сына. Но в момент наших объятий, было стойкое ощущение, что я тоже заочно стал для неё сыном. - Олеся Станиславовна, всё будет хорошо, Алька же у нас сильный, со всем справится не так ли? - я сам не верил в то, что говорю, но я же должен как-то поддержать отчаявшуюся женщину? В конечно счёте ей сейчас тяжелее меня, ведь на больничной койке сейчас лежал ей единственный ребёнок. - Вам нужно успокоиться, Алу мы сейчас нужны сильные да? - она слабо кивнула вытирая дорожки слёз. - Да, да, да Майкл, ты прав. - она протараторила эти слова на одном дыхании, быстро набрал новую порцию воздуха в легкие и продолжила фразу в том же темпе, только слегка смущенно. - Ой, что это я! Ты же наверняка хочешь поговорить с ним. Я пойду выпью воды и поговорю с врачом, оставлю вас наедине. - закончив фразу тётя Олеся буквально выбежала из палаты, будто за её дверью была другая жизнь, в которой Алька был жив и полностью здоров. Как же мне хотелось так же как и Олеся Станиславовна убежать из этой палаты, в которой прямо-таки воняло смертью. Пересилив рвотные позывы и подступившие слёзы, я подошёл к больничной койке и сел на стул рядом. Взгляд падал на что угодно, кроме кровати: белая плитка на полу, такая же белая краска на потолке, небесно-голубые стены, шторы оливкового цвета, маленькая, белая, деревянная тумбочка рядом с кроватью, на которой лежала пачка салфеток и телефон, оставленные тётей Олесей. А потом мой взгляд зацепился за металлические ножки кровати, покрытые этой дурацкой вездесущей белой краской. Постепенно я стал изучать эту кровать и в конце концов поднял глаза на кипельно белые простони, на которых лежал Алан. Только вот это был уже не тот зеленоглазый, смешливый, блондинистый мальчишка. Даже в самой страшной фантазии я не мог представить себе то, что увидел в реальности: хрупкое, будто фарфоровое тело, белая кожа, сквозь которую видны сети синих вен. Я аккуратно взял руку Альки, боясь, что он может раствориться или рассыпаться от любого моего прикосновения, и, начал нежно гладить его пальцы. - Привет, чертёнок. - слёзы сами по себе потекли из моих глаз, абсолютно не подчиняясь моей воле. - Я тебя очень люблю, знаешь? Конечно же знаешь, ты знал это ещё до того как я сам всё понял. Ты самый чудесный человек, которого я когда-либо встречал, прости за то, что никогда этого не говорил. Давай-ка, поднимайся с этой чёртовой койки поскорее, у нас же ещё так много всего в планах. - я нёс полнейшую чушь, но эта чушь была у меня на душе, и, я чувствовал себя обязанным сказать её вслух. Последнее, что сорвалось с моих губ перед тем, как меня захлестнула истерика:

Умоляю, не оставляй меня...