Выбор

Электрические разряды пробежали по руке, словно в неё одновременно вонзились сотни мелких и очень острых игл. Эредин застонал и открыл глаз, бросил взгляд на свою руку, всё ещё сжимающую порванную простынь, и попытался разжать пальцы. Покалывание стало сильнее, и эльф зашипел: отлежать руку — то ещё удовольствие. Это всегда неприятно и больно, и чем дольше лежал, тем поганее потом. Да ещё и во рту сухо и отвратно, как после жестокой попойки, когда количество выпитого уже не считаешь, с трудом помнишь, как добирался до постели и с кем её разделил, а просыпаешься голым и разбитым, точно так же, как он сейчас. Такое с ним иногда случалось, но… вчера он пил только зелье Карантира или это было не вчера? Ощущение времени исказилось, а покалывание в руке капитально мешало сосредоточиться. И страшно хотелось пить, едва ли не сильнее, чем облегчиться. — Карантир… — прохрипел Эредин, с трудом разлепляя сухие и потрескавшиеся губы и надеясь, что маг мгновенно окажется рядом. Так было всегда, как бы далеко Карантир ни находился в данный момент — моментально появлялся, стоило только позвать. Однако сегодня ответом была тишина. Маг или ушёл куда-то из дома, что казалось совершенно невероятным, или спал слишком крепко. Непростительно крепко. Начиная злиться, Эредин позвал ещё раз — так громко, как позволило пересохшее и охрипшее горло, но и в этот раз в ответ не донеслось ни звука. — Твою мать, — Глас попытался приподняться на кровати, хоть в теле совершенно не было силы, словно всю её из него выкачали, пока валялся в беспамятстве. Привстать получилось с третьей попытки, хоть руки дрожали от напряжения, а по лицу градом катился пот. Но зато теперь Эредин видел не только стены, а и пол у постели, на котором… лежал в луже уже засохшей крови Карантир. — Что за… — начал Глас и осёкся, поскольку в этот момент перед его внутренним взором ослепительно вспыхнуло видение: вот Арамиль говорит с ним, сжимая в руке кинжал, а потом, холодно и страшно усмехаясь, перерезает обездвиженному Карантиру горло. — D'yeabl arse… — прошептал эльф, до боли в глазу вглядываясь в мага, — это же был просто сон… Проклятый бредовый сон… — он окинул быстрым взглядом постель, ища кинжал, который Арамиль бросил ему на грудь, и больше всего на свете боясь его отыскать. Кинжала не было, но он вполне мог упасть под кровать или спрятаться в складках покрывала, да мало ли куда могло провалиться оружие, отнявшее у Гласа единственную возможность вернуться домой и… — Если ты это сделал, Арамиль, я найду тебя на том свете и убью ещё раз, — прорычал Эредин, а потом сцепил зубы и, изо всех сил стараясь не поддаться отчаянию и ужасу, уже протянувшим к нему липкие холодные щупальца, стал медленно двигаться к краю постели. Он должен прикоснуться к Карантиру, иначе не разобраться: жив маг или нет, одним взглядом тут явно не обойтись, особенно когда глаз щиплет, словно в него насыпали песка, а комната расплывается, становясь похожа на одну из картин Ге’эльса. Такую же неправдоподобную и бредовую, как и видение, ставшее реальностью вопреки всем существующим законам. Ни разу за всю свою жизнь Эредин не слышал, чтобы подобное случалось, даже в мирах, наполненных магией, так что же говорить об этом? Арамиль был всего лишь порождением его агонизирующего рассудка и не более того. Видения, насколько бы правдоподобными они не выглядели, не могут убивать. Так не бывает. Глас усердно убеждал себя в этом, пока медленно, слишком медленно, двигался к краю постели, а когда наконец-то его достиг — замер, не решаясь протянуть продолжающую дрожать руку и коснуться Карантира. Никогда прежде он не колебался перед тем, как сделать шаг вперёд, но сейчас… сейчас от этого крохотного шага зависело слишком многое. Если Карантир действительно мёртв, его собственные дни сочтены. Он слишком слаб, чтобы добыть еду, и даже защитить себя сейчас не сможет. И хоть тело уже не разрывает на части боль и оно, худо-бедно, но повинуется его воле, этого слишком мало, чтобы выжить в мире, который всеми силами пытается тебя убить. Глас не строил на этот счёт никаких иллюзий, столетия, проведённые с оружием в руках, приучили его трезво оценивать свои возможности. И даже если он каким-то чудом сумеет быстро встать на ноги и не подохнуть от голода и жажды, выбраться из Мёртвого мира не получится, поскольку Богиня обделила его магией. А это значит, что остаток своих дней он проведёт здесь: годы, а может и десятилетия, пока не сойдёт с ума или не напорется на хищника, совладать с которым в одиночку не сможет. И неизвестно, что из этого лучше. Без Карантира никогда не открыть дверь треклятой тюрьмы без стен и решёток. Это Эредин понимал ясно и чётко, равно как и то, что никто не придёт ему на помощь. Для всех остальных Elle, даже для бывших Красных всадников, он — перевёрнутая страница, прошлое, от которого нужно как можно скорее отречься, чтобы не мешало жить и не лишало будущего. И если за Карантиром рано или поздно может прийти Лис, изгрызенный совестью, то за ним не явится никто. Никогда. Осознание этого ошеломило Эредина и на мгновение пригвоздило к месту. И почему он не понял раньше, что единственный, кому он действительно был нужен, кто любил его настолько, что был готов умереть за него — это Карантир. Тот самый Карантир, на чьё неподвижно лежащее тело он сейчас смотрит, не решаясь протянуть руку и прикоснуться, чтобы окончательно убедиться в том, что маг… Почему он осознал это только сейчас, когда бессилен что-либо изменить, поскольку не властен над временем и не способен повернуть его вспять? «Я пришёл за тем, что ты никогда не ценил, хоть на самом деле именно это и есть самое лучшее, что только могло случиться с тобой» — слова Арамиля из видения всплыли в памяти, заставив болезненно скривиться и застонать сквозь стиснутые зубы. Кто ещё знает, куда нужно нанести удар, как ни бывший наставник и любовник, однажды уже убивший в нём сердце и душу? Арамиль. Ублюдок, решивший спустя столько лет вернуться и уничтожить его окончательно. Издевательски оставить жизнь, сделав её невыносимой — изощрённая пытка, длиной в… — Это был сон, — упрямо процедил Эредин, а потом решительно опустил руку и коснулся светлых волос мага, холодных и слипшихся от крови. — Карантир… — это прозвучало почти мольбой, на которую маг не отозвался никак, и тогда Глас, собрав в кулак жалкие крохи своих сил, схватил Карантира за плечо, приподнял, тяжело и натужно дыша, и рывком перевернул, понимая, что больше не в силах выносить пытку неизвестностью. Горло мага было целым, но лицо и шею покрывала тонкая корка уже засохшей крови. Больше всего её было под носом и на лбу, на котором виднелась свежая ссадина. Вероятно, падая, он ударился головой о ножку кровати, а кровь из носа потекла, потому что… — Что же ты сделал? — прошептал Эредин, опуская руку на шею мага и невероятным усилием воли загоняя подальше опасение не нащупать пульс. Кожа Карантира была холодной. Во всяком случае, так показалось Гласу, сердце которого грозило вот-вот проломить грудную клетку, а пот то и дело затекал в глаз, мешая видеть. Неужели пытаясь спасти его, Карантир убил себя? Отдал все остатки силы и… Нет. Невозможно. Только не он. Золотое дитя не может погибнуть, творя простое целительное заклинание! А на большее его бы сейчас просто не хватило, в Мёртвом мире невозможно повторить то, что Карантир сотворил на палубе Нагльфара, не позволив Эредину умереть. Здесь просто не из кого черпать жизненную силу, кроме… — Ты не можешь быть настолько идиотом, — выдохнул Глас, крепче прижал пальцы к шее Карантира и закрыл глаз, внимательно прислушиваясь. Эльф даже дыхание задержал, поскольку оно показалось ему слишком шумным, и вздрогнул, когда ощутил неровные и слабые толчки. — И не был, — обронил облегчённо, а потом коснулся щеки мага и похлопал по ней, надеясь привести того в чувство. Безрезультатно. По всей видимости, обморок был настолько глубоким, что немногим отличался от вечного сна. Ударить сильнее Эредин просто не мог, тело всё ещё было тряпично-вялым, а значит, нужно встать, найти воду и попытаться разбудить Карантира ею или каким-то вонючим дерьмом из лисьей сумки. Встать. Когда-то это было так просто, а сейчас оказалось почти непосильной задачей. Проклиная собственную слабость, Эредин медленно сел, чувствуя, как мгновенно закружилась голова и задрожали руки, на которые опирался. Слабость. То, что он всегда презирал и не прощал никому и в первую очередь — себе. Именно он всегда был примером для своих всадников, постоянно повторяя, что если может он — значит, могут все. Правда тогда он ещё не знал, что слабость может быть такой. По пути за водой и сумкой Эредин упал всего дважды. Первый раз, когда переступил порог спальни, второй — у стола в зале, на котором стояла открытая сумка Лиса. И оба раза это было чертовски неприятно и болезненно, и он даже обрадовался, что Карантир не видит его таким: распластанным на полу и беспомощным. Таким его не стоит видеть никому, потому что Король Дикой охоты — это воплощение силы и железной воли. Его не может согнуть никто и ничто, кроме… слабости, превратившей тело в живое воплощение немощи. Отвратительно, жалко и настолько мерзко, что хочется блевать от себя самого. После нескольких жадных глотков воды, которые он сделал, едва добравшись до фляги, Гласу немного полегчало, даже силы, казалось, прибавилось. Да и около стола было кресло, в которое он рухнул, тяжело, с хрипом дыша, и напрасно пытаясь унять дрожь в руках и ногах. До боли прикусив губу, Эредин принялся медленно перебирать склянки, и хоть педантичный Лис все их подписал, названия не говорили эльфу ни о чём, а потому приходилось открывать каждую и нюхать. Откупорив очередную склянку с какой-то мутной бурой жижей, Глас резко отодвинулся — воняло так, что резало глаз. Самое то, чтобы привести в чувство даже мертвецки пьяного или находящегося в глубоком обмороке. Отложив в сторону находку, Эредин огляделся в поисках чего-то, похожего на мешок, поскольку удержать в одной руке флягу и склянку он сейчас просто не мог, равно как и дойти до спальни, не держась за стену. Мешка на столе не нашлось, зато обнаружилась верёвка, которой он сначала обмотал горлышко фляги, а потом привязал ёмкость на пояс. Посидев ещё пару мгновений, Глас вытащил бутылку со спиртом, поколебался пару секунд, а потом открыл и сделал несколько больших глотков. Закашлялся почти до рвоты, чувствуя, как огонь побежал по жилам, и под его напором неохотно отступила слабость. Ни дать ни взять — живая вода. Криво усмехнувшись, Эредин медленно встал и потащился к спальне, опираясь о стену и морщась всякий раз, когда фляга ударяла его по бедру. И не только била, с каждым шагом она всё сильнее съезжала к паху, и приходилось останавливаться, чтобы вернуть ёмкость на место, в противном случае идти дальше стало бы намного сложнее и больнее. Почти падая на кровать, Глас не смог сдержать облегчённого вздоха. У него получилось. Он всё-таки смог заставить обессиленное тело двигаться и даже ни разу не грохнулся на обратном пути. Упасть и разбить склянку, а потом снова возвращаться к сумке и искать новую смердящую дрянь? Позволить себе подобную роскошь Эредин не мог, прекрасно зная, что на это сил попросту не хватит. Ещё несколько драгоценных минут Глас потратил на то, чтобы хоть немного восстановить дыхание и стереть с лица пот, щиплющий глаз и солёной плёнкой покрывающий губы. А потом эльф отвязал флягу, открыл её и, наклонившись над Карантиром, плеснул магу в лицо. Он добился только того, что растворил засохшую кровь, и она потекла на пол, ещё сильнее пачкая волосы Карантира. Глаз чародей не открыл и даже не вздрогнул, хоть вода была холодной. Ругнувшись сквозь зубы, Эредин откупорил склянку, а потом аккуратно опустился на пол рядом с Карантиром, просунул руку ему под голову, приподнял её и поднёс к носу мага сосуд, молясь, чтобы это помогло. И на сей раз Богиня услышала Гласа. Ресницы Карантира задрожали, лицо болезненно исказилось, сморщилось, он дёрнулся, пытаясь отодвинуться, и резко открыл глаза. И, пожалуй, ещё никогда этот синий, пока ещё замутнённый взгляд, не радовал Эредина так сильно, равно как и голос — тихий и хриплый, так непохожий на обычный голос мага: — Ты очнулся… — А ты — почти, — усмехаясь, сказал Эредин, закупоривая склянку и ставя её на пол, и притягивая мага к себе, — что ты натворил, пока я был в отключке? — Ничего, — так же тихо ответил Карантир, чувствуя, как Глас гладит его по спине, и пытаясь понять, с какого перепугу любовник ведёт себя так странно. — Врёшь, — протянул Эредин, продолжая прижимать мага к себе, — из-за «ничего» не вырубаются, разбивая лоб, и не изображают из себя мертвеца. Что ты сделал? — Я… — начал маг и тут же замолчал, а потом продолжил, после подозрительно длинной паузы: — Я не знал, что здесь целительные заклинания отнимают слишком много сил. — Оно и видно, — Глас чуть отстранился, окинул внимательным взглядом перепачканное кровью, худое и бледное лицо Карантира, — ты едва не убил себя, идиот. О чём ты вообще думал? — О тебе, — просто ответил маг, слыша в голосе Гласа странные, незнакомые ноты. — Я же сказал, что не отдам тебя ей. — И едва не отдал себя, — Эредин покачал головой, а потом упёрся в лоб Карантира своим, заглянул в глаза, — непростительная глупость, ещё большая, чем в суде. И почему ты такой дурак, а? — Не знаю, — улыбка чуть тронула губы мага. — Зато знаю я, — Глас выпрямился и с трудом поднялся на постель, успев схватить Карантира за руку и таща за собой, — потому что эгоист и думаешь только о себе. На кой чёрт спасать меня, убивая себя? Оставить меня здесь одного — это не дар, а самая жестокая из всех возможных кара. И за что? Ты настолько меня ненавидишь? — он приподнял бровь, глядя в глаза Карантира, увидел, как в них плеснулась боль, и добавил: — Хотя нет… Ненавидеть ты не умеешь, этому я так и не смог тебя научить, — он откинулся на спину, облегчённо вздохнул и сказал очень тихо, тем же странным голосом: — Любовь видит и слышит только себя и ей плевать на желания остальных. Это она заставила тебя глупо рисковать собой и едва не убила. Уже во второй раз. — Ты не рад тому, что жив? — Рад, но… Что бы я делал здесь без тебя, а? Ждал, пока какая-то местная тварь меня сожрёт? Или свихнулся бы от одиночества и сиганул с ближайшего дерева? — ирония в голосе Гласа была непривычно мягкой и совершенно не ранила. И это было странно. Это заставило мага, уже устроившегося рядом, приподняться на локте и тревожно заглянуть любовнику в глаз, ища во взгляде признаки помешательства. — Чего уставился? — тут же спросил Эредин, облизывая сухие губы и жалея о том, что до фляги так далеко тянуться. — Отодрать бы тебя как следует, чтобы думал, что делаешь, но пока что меня на это не хватит. Мне бы до фляги дотянуться… — Сейчас, — Карантир медленно сел, покачнулся, и Гласу показалось, что маг просто рухнет обратно на постель, но ничего подобного не случилось. Нашарив на постели флягу, Карантир открыл её и протянул ему, не сделав ни единого глотка, хоть по взгляду, который маг бросил на воду, было понятно — пить ему хочется зверски. И Эредин сделал то, о чём даже не подумал бы пару дней назад. Отвёл руку мага и сказал, стараясь придать голосу максимум твёрдости: — Сначала напейся сам. Это приказ. Карантир спорить не стал, быстро сделал несколько жадных глотков и передал флягу Гласу. Пока Эредин пил, Карантир обвёл его тело внимательным взглядом, а потом коснулся ноги, которая пострадала от ядовитого укола, и остался доволен увиденным. Краснота, синюшность и опухоль исчезли полностью, нога выглядела совершенно нормально, а значит — не зря он рисковал. Правда, Эредину не стоит знать, почему магия в этот раз подействовала. Карантир резонно опасался, что получит от Гласа очередную выволочку за то, что использовал зелье Учителя слишком рано. И то, что другого выхода не было, Эредин конечно же признает, но потом. После того, как отругает, словно мальчишку, и от души пройдётся по умственным способностям Карантира. Выслушивать всё это магу хотелось меньше всего, он до сих пор чувствовал себя полностью обессиленным, и если чего и желал — закрыть глаза и уснуть. Отключиться на несколько часов, надеясь, что сон вернёт хотя бы часть сил. Но сначала умыться, поскольку корка засохшей крови на лице — это отвратительно и неприятно. Тяжело вздохнув, Карантир снова потянулся к фляге, пояснив в ответ на вопросительный взгляд Гласа: — Я хочу смыть кровь, — он кивнул в сторону туалетной. — Я с тобой, — тут же заявил Эредин, — придётся использовать местный сортир по назначению, — добавил, кривя губы, — до кустов слишком далеко. — Я могу… — начал маг, но Глас остановил его жестом: — Не можешь. Тебе бы себя самого дотащить, а я вполне способен донести собственный хрен до горшка. И не вздумай спорить, — нахмурившись, Эредин сел, надеясь, что не переоценил себя, и действительно сможет дойти до сортира, не приложившись мордой об пол. Одно дело упасть, когда этого никто не видит, другое — растянуться на глазах Карантира. Командир не имеет права на слабость. Особенно сейчас, когда оба они обессилены и едва держатся на ногах.