***
Через два часа они отправились на улицу Скриба. Надир благодарил Аллаха за то, что Эрик доверял ему и дал дубликат ключа. Возни было бы гораздо больше, если бы пришлось вскрывать замок. Надир быстро открыл решётку и вошёл вместе с Дариусом, закрывая её за собой. Затем он достал из сумки фонарь и пошёл вперёд. Через несколько сотен метров они услышали взволнованное ржание. — Цезарь, — воскликнул Надир. — Я совсем забыл о коне. Если скакун всё ещё здесь, то и Эрик тоже… — он не закончил предложение. Живой или мертвый. Эрик, очевидно, не покидал здания, но было ли это потому, что он погиб, или потому, что он ранен и нуждается в помощи? Оба мужчины побежали вперед, нервничая ещё сильнее. Если Эрик все ещё жив, то он, должно быть, так сильно ранен, что не может уйти самостоятельно. В таком случае нельзя терять ни минуты. Теперь вопрос состоял лишь в одном — успеют ли они? Надир ещё раз завернул за угол. Когда свет его фонаря упал на разрушенные куски потолка, он ахнул. Чья-то фигура лежала рядом с обломками, придавленная тяжёлой деревянной балкой. Когда Надир подошёл, чтобы осмотреть тело, он услышал тихий стон. — Быстрее, Дариус, — позвал он. — Он все ещё жив, давай снимем с него эту балку! Когда они вдвоём убрали кусок дерева, Надир присел рядом со своим другом, проверяя серьёзность повреждений. Эрик лежал на левом боку, и можно было с лёгкостью заметить открытую рану, пересекающую его уродливую правую щеку и висок. Она, как видно, давно кровоточила, но в каких-то местах кровь уже запеклась. Вся некрасивая сторона его лица была ушиблена, его правый глаз опух. — Рана на голове выглядит ужасно, — прокомментировал Надир, — мне придётся её, наверное, зашивать, хотя только один Аллах знает, как его кожа отреагирует на шов. Скорее всего, у него ещё и сотрясение мозга. У него высокая температура и, наверное, именно поэтому он без сознания, — затем он осмотрел всю правую часть его тела, ушибленную балкой. — У него сломана правая рука, — сказал он между прочим, — но это, конечно же, заживёт, и, похоже, у него трещина двух-трёх рёбер, если они, конечно, не сломаны, и весь его правый бок в ушибах. Он взглянул на Дариуса. — Мы должны принести его домой, чем быстрее, тем лучше. Спёртый воздух подвалов не пойдёт ему на пользу, и мне нужно больше света, чтобы поставить на место кость в его сломанной руке и зашить рану. Двое мужчин беспомощно переглянулись. Эрик был худым, но высоким, поэтому был достаточно тяжёл для того, чтобы два человека могли нести его до дома. — Лошадь, — вдруг вспомнил Надир. — Аллах за нас сегодня. Мы сможем использовать коня, чтобы перевезти его. Даже с помощью Цезаря им понадобился час, чтобы затащить Эрика на коня, а потом и доехать домой. Пока Дариус отводил Цезаря в ближайшую конюшню, где о нем могли позаботиться, пока Эрик ещё не выздоровел, Надир занялся травмами своего друга. Он промыл рану на его голове, продезинфицировал и осторожно зашил её. — Я боюсь, она не очень хорошо заживёт, — прошептал он, перевязывая голову Эрика. Затем он поставил на место кость в сломанной руке Эрика, а потом забинтовал её. Наконец он ещё перевязал его торс, чтобы частично обездвижить сломанные рёбра. Затем он посмотрел на своего друга. Его кожа всегда была бледной, но после кровопотери она выглядела даже желтоватой. Он был все ещё без сознания, и его температура начала повышаться. Надир волновался. Он сделал всё, что мог, чтобы помочь своему другу, но он не был врачом, и, конечно же, не мог попросить у докторов совета, так как не мог доверять никому, кроме своего слуги. Если того, что он сделал, будет недостаточно… — Аллах, присмотри за этим сбившимся с пути человеком, — молился он. — Он совершил много грехов, но я знаю, что у него доброе, сострадательное сердце, и все его преступления — в том числе вина тех, кто издевался над ним из-за его лица. Позволь ему полностью вылечиться, о, Аллах!***
Ещё несколько дней заставили Надира и Дариуса волноваться. Их пациент не приходил в сознание, а лихорадка достигала опасных пределов. Иногда он начинал бредить, и они с трудом пытались удержать его, чтобы он не травмировал сломанную руку ещё больше. Первые два дня из этих трёх Надир был рад, что Эрик без сознания. Эрик бы возненавидел все эти заголовки в газетах о кончине демона, а огромные объявления о скором бракосочетании виконта де Шаньи и молодой дивы, которую он спас из лап монстра, очень бы его задевали. Конечно, Эрик должен был рано или поздно об этом узнать, но Надир решил, что лучше ему увидеть это позже, когда он полностью выздоровеет, чтобы пережить потерю возлюбленной. Чем дольше болезнь Эрика продолжалась без изменений, тем сильнее волновался Надир. Неужели у его друга есть внутренние повреждения? Почему он не приходит в сознание? Оказалась ли рана на голове более опасной, чем он думал? Пострадал ли мозг Эрика? Ведь кожа на правой стороне его лица не могла защитить его. А что, если Эрик впал в кому? Что, если он никогда не проснётся?***
Через неделю Эрик переживал, наверное, переломный момент. Его температура поднималась неимоверно высоко, но через несколько часов опускалась до опасно низкой. Надир и Дариус не оставляли его, взволнованно ожидая изменений в его состоянии и молясь Аллаху за его жизнь. Практически весь день они переживали о состоянии своего друга, но вдруг Эрик более-менее расслабился, и, когда Надир прикоснулся к его лбу, то его температура была близка к той, с которой он попал в их дом. — Теперь есть надежда, — с облегчением вздохнул Надир. — Я уверен, что теперь он будет жить, хотя, если он скоро не проснётся…***
Эрик заворочался. Он чувствовал себя вяло. Всё болело. У него ужасно раскалывалась голова, и вся правая сторона его тела саднила. Что случилось? Почему он в таком состоянии? Он попытался открыть глаза и тут же услышал, как мягкий голос проговорил: — Осторожно, Эрик, не двигайся слишком много, тогда голова заболит ещё сильнее. «Эрик?» — удивился он. Этот человек разговаривает с ним? Его зовут Эрик? Затем его вдруг осенило: он вообще не понимает, кто он, где он, почему у него всё болит, и кто с ним сейчас разговаривает, хотя голос был ему смутно знаком. «Я уверен, что знаю этого человека, — сказал он про себя, — но я не знаю, кто он, где мы с ним встретились и как его зовут». Он с трудом открыл левый глаз. Почему правый глаз не открывается? Затем он взглянул на мужчину, сидящего у его постели. «Точно, — подумал он, — он выглядит именно так, я знал это». Где-то глубоко в подсознании он помнил, что этот человек был именно тем, кому принадлежал голос, только что услышанный им. — Где я? — сиплым голосом спросил он. Надир в удивлении воззрился на него. Эрик уже был в его доме, значит, должен был узнать гостевую спальню. — Ну, ты, конечно же, у меня, в моей квартире, — неуверенно сказал он, поднося стакан к сухим губам Эрика, чтобы тот мог попить воды. Эрика не удовлетворил ответ Надира. — Кто…? — проговорил он. — Твоё имя…? — Надир ахнул. Эрик был слишком слаб, чтобы шутить. — Ты не помнишь моё имя? — спросил он. — Нет, — голос Эрика был не громче шёпота. Надир прикрыл глаза. И как ему теперь разбираться с этим? Эрик страдает от потери памяти. Как такое лечить? Это навсегда, или Эрик в какой-то момент все вспомнит? Надир надеялся, что это будет навсегда. Если Эрик не будет помнить свои преступления и деяния, он сможет начать новую жизнь. Если он не вспомнит свою потерянную возлюбленную и разбитое сердце, он не будет так страдать. Но что такое человек без прошлого? Без знаний, опыта, событий, которые сделали его личностью? Нет, Надир передумал. Он бы не хотел, чтобы Эрик никогда не обрёл память. На данный момент, возможно, лучше, чтобы Эрик не помнил всего этого, но Надир надеялся, что его друг когда-нибудь вновь всё вспомнит. — Надир, — в конце концов сказал он. — Меня зовут Надир. Эрик попытался кивнуть, и у него закружилась голова. Услышав имя, он понял, что оно принадлежало мужчине, сидевшему у его постели. Но всё еще он не знал, какие отношения связывали его с этим человеком. — Ты хоть что-нибудь помнишь, Эрик? — спросил Надир, а затем, после небольшой паузы, добавил: — Опера? — Опера? — Эрик растерялся. Он примерно знал, что такое опера, но не помнил, чтобы когда-нибудь там был. — А что там случилось? Надир вздохнул. Эрик не помнил ни того, что был Призраком Оперы, ни молодой певицы, и в настоящий момент это было хорошо. — Ты пострадал там, — объяснил Надир. — Во время представления начался пожар. Тебя ударило деревянной балкой, и из-за этого у тебя рана на голове, сотрясение, сломанная рука и несколько треснувших рёбер, но ты выздоровеешь. Потеря памяти, возможно, из-за сотрясения. Я уверен, что со временем всё вспомнится, — Надир вздохнул. Как тяжело было решать, что рассказывать Эрику, а что нет. Всё, что он сказал, по сути, было правдой, хотя и только её частью. «Во всяком случае, Эрик не обидится на то, что я его обманул, когда все вспомнит», — подумал он. — Теперь я принесу тебе куриного бульона, — в конце концов сказал он. — Ты должен попробовать съесть хоть пару ложек, чтобы восстановить силы, а потом тебе стоит поспать. Расслабься, перестань волноваться. Ты скоро полностью выздоровеешь и все вспомнишь, — он успокоительно улыбнулся своему другу, а затем встал и направился к двери, чтобы пойти за супом. — Подожди, Надир, — голос Эрика был слаб, а в левом глазу застыло взволнованное выражение. — Что-то не так? — переспросил Надир. — Тебе принести что-то ещё? Эрик собрался с силами и сформулировал нормальный вопрос: — Мой правый глаз, — прошептал он, — почему я не могу его открыть? Надир улыбнулся ему. — Не волнуйся, Эрик, с твоим глазом всё в порядке, он просто опух. Как только рана на голове заживёт, все будет нормально, и ты снова будешь видеть правым глазом. Эрик немного обдумал информацию, которую только что получил, а затем спросил: — То есть, рана на лице? У меня, наверное, будет уродливый шрам? — сердце Надира почти перестало биться. Почему бы Эрику волноваться об ещё одном шраме на его изуродованном лице? Возможно ли, что… — Шов, может быть, оставит шрам на правой стороне твоего лица, — осторожно сказал он, — он идёт по виску и щеке. Эрик посмотрел вдаль, а затем проговорил: — Я полагаю, теперь придётся притерпеться к мысли о том, что я урод. Надир не знал, что сказать. Слова Эрика подтвердили его подозрения: он не помнил, что правая сторона его лица была изуродована с рождения.