Любовь, о которой жалеешь

      Надир медленно кивнул. — Я думаю, что вы правы, — сказал он, — и я тоже уверен, что Эрик сумеет доказать, что достоин вашей любви. Те ужасы, о которых я говорил, случились почти пятнадцать лет назад. Когда я помог Эрику сбежать от разгневанного Шаха, я заставил его поклясться, что он никогда больше никого не убьёт. Он держал обещание больше десяти лет, до Буке… — он вздохнул. — Теперь мне стыдно за своё поведение, но когда Эрик его убил, я боюсь, что поступил так же, как вы. Я тут же осудил его. Я решил, что он взялся за старое, и что человеческая жизнь ничего для него не значит.       Кристин удивленно взглянула на Надира. — Вы тоже в нем сомневались? — спросила она. — Вы с ним говорили?       Надир отвёл взгляд. — Я пришёл к нему пару дней спустя и высказал ему свою точку зрения о людях, нарушающих свои обещания, и совершенно ясно дал понять, как я в нем разочарован.       Кристин ахнула. Теперь она знала, как больно было Эрику после того, как он увидел её с Раулем на крыше Оперы. Как он тогда отреагировал на Надира?       Надир заметил её реакцию и улыбнулся. — Он был в дурном настроении, — подтвердил он. — Конечно же, я не знал, что между вами произошло, но когда я упомянул Буке, Эрик сорвался. Он кричал, что этот человек ему угрожал, следил за ним, говорил лишнее и знал слишком много, что Эрик просил Антуанетту с ним объясниться, она пригрозила Буке, но он её не послушал. Он продолжал шпионить за Эриком, и когда Эрик был под потолком зала, чтобы прервать представление, жалуясь на Карлотту и занятую ложу, Буке заметил его и пошёл за ним. Они столкнулись высоко на колосниках, и было очевидно, что живым уйдёт только один. Эрик решил, что он и хочет таким остаться.       Кристин засветилась. — То есть, это и правда была самозащита, — сказала она, хотя это и звучало как вопрос. — Он вам так сказал?       Надир кивнул. — Это была самозащита. Он спросил, кого бы я предпочёл видеть мертвым той ночью: его или пьяного развратника, и я должен был признать, что в таком случае можно простить его за это убийство. Но тогда, — Надир содрогнулся, — тогда Эрик воззрился на меня и сказал, что, возможно, он неправ, что лучше было бы, если бы он умер той ночью. Наверное, тогда бы его страдания закончились, что такой монстр, как он, отверженный, не должен ходить по земле и терпеть, что его втаптывают в грязь нормальные люди…       Кристин побледнела. — Из-за меня, — прошептала она. — Он хотел умереть, потому что видел меня с Раулем…       Надир вздохнул. — Скорее всего, да, — признал он, — хотя, конечно, Эрик не сказал мне об этом. Поэтому я продолжил читать ему лекцию о том, как плохо желать своей смерти, и начал объяснять, что он никакой не монстр, во всяком случае, уже не сейчас, и, в отличие от животного, человек может учиться на предыдущих ошибках и исправляться, что он стал гораздо лучше, чем был, когда покинул Персию… — Надир покачал головой. — Я не понимаю, как мог быть так глуп в тот день, — отругал он сам себя. — Эрик был в таком странном настроении, он был и зол, и в отчаянии одновременно, а его глаза были полны ужаса. Я должен был понять, что смерть Буке, первое убийство за десять лет, было не единственной его проблемой в тот день. Я должен был осознать, что что-то ещё случилось, из-за чего он так сильно себя ненавидит.       В глазах Кристин появились слезы. — Мы подвели его, — всхлипнула она, — Эрик нуждался в нашей поддержке и понимании, а мы не были рядом.       Надир кивнул. — В конце концов, Эрик сказал, чтобы я уходил и не возвращался, — объяснил он. — И я действительно ушёл, — он стыдливо опустил голову. — Но я не собирался не возвращаться. Я думал, что подожду, пока он остынет, и потом вернусь, чтобы спокойно всё с ним обсудить. Но, мне кажется, я ждал слишком долго, — добавил Надир, — ведь я не видел Эрика до того, как пошёл искать его после пожара.       Кристин успокаивающе положила руку ему на плечо. — Я знаю, что вы вините себя за случившееся, — спокойно проговорила она. — И вы, скорее всего, правы, говоря, что Эрику нужен был друг в те месяцы, когда он пытался примириться с моим предательством, но факт остаётся фактом — именно я вызвала эту боль. Я не знаю, что могло бы успокоить его той зимой, кроме, — добавила она, — моего возвращения.       Надир положил свою руку на её. — Мы все перед ним виноваты, — тихо сказал он, — мы все повлияли на последнюю катастрофу. Это сотворил не только Эрик, мы тоже виноваты, поэтому теперь и расхлебываем последствия.       Кристин улыбнулась. — Во всяком случае, мы попытаемся, — сказала она, и это прозвучало, как обещание.       Надир взглянул на неё. — Может быть, вам стоит прийти на чай поскорее, — предложил он. — Возможно, Эрику и нужно немного времени, но если он не сможет принять события той ночи в одиночку, то мы, как настоящие друзья, дадим ему понять, что не виним его за содеянное, и, наверное, ему нужно будет вас повидать, чтобы снова поверить в вашу любовь.       Кристин подумала немного и решила, что Надир прав. — Давайте дадим ему ещё пару дней, — в конце концов сказала она. — Если к концу недели он сам не скажет, что пережил шок, вызванный моим рассказом о событиях той ночи, то мы с мадам Жири придём в понедельник.       Надир улыбнулся. — Давайте сделаем так, — согласился он.

***

      Следующая неделя была довольно насыщенной для семейства Жири. Во-первых, мадам наконец-то получила документы, дающие ей возможность удочерить Кристин. Теперь она радостно обнимала свою новую дочь. Что бы ни случилось, теперь у Кристин было другое имя, и она могла начать новую жизнь, не вспоминая об ужасном браке с Раулем де Шаньи и не страшась презрения из-за сплетен и скандала, опутывавшего премьеру спектакля «Торжествующий Дон Жуан» и пожар в Опере Популер, связанными с фамилией Дааэ. — Это, возможно, не понадобится, — счастливо всхлипнула мадам Жири, — я уверена, раз ты скоро станешь мадам Лавуазье, но лучше знать, что если выяснение отношений с Эриком затянется, у тебя будет шанс на новое начало.       Кристин прижалась к балетмейстерше, плача от счастья. — Теперь вы моя мать, — засветилась она. — У меня никогда не было матери, так как моя умерла при родах.       Когда она, наконец, отпустила свою новую мать, Мэг обняла её. — Теперь мы настоящие сёстры, — объявила молодая балерина. — Я всегда хотела, чтобы у меня была сестра, и теперь она есть, но самая большая радость в том, что ты именно такая сестра, которую я хотела!       Две девушки радостно смеялись, и на несколько мгновений проблемы Кристин и её волнение за Эрика исчезли.       На следующий день появилась другая неожиданность, хотя и не очень приятная. Три дамы завтракали вместе. Как обычно, Мэг быстро заглянула в газету, до того, как побежать в театр на репетиции. Она восхитила директоров лондонской Оперы пару недель назад, и в результате ей дали роль Королевы Вилис в новой постановке «Жизель».       Мэг только дошла до страницы общественных новостей, как вдруг ахнула. — Вот неблагодарный мальчишка! — воскликнула она. — Да как он смеет? И какого черта он прославляется в Англии? Он что, знает, что мы здесь?       Её мать и Кристин удивленно на неё взглянули. — О ком ты говоришь? — в конце концов спросила мадам Жири. — Вот! — выкрикнула Мэг и чуть ли не сунула газету матери в лицо. — Это оскорбительно! Он только несколько месяцев назад развёлся с Кристин!       Мадам Жири и Кристин воззрились на огромное объявление, повествующее читателям о скорой свадьбе Рауля Филиппа Армана, виконта де Шаньи, и мадемуазель Джульетты Эфразии Жервез, дочери барона Монкарру. — Джульетта… — прошептала Кристин, а затем рассмеялась. — Отлично ему подходит, — прокомментировала она. — У меня было подозрение, что она в него влюблена, но я не думала, что у неё что-нибудь получится.       Мадам Жири любопытно посмотрела на неё. — Тебя не задевает, что он так быстро нашёл тебе замену? — нерешительно спросила она.       Кристин покачала головой. — Нет, — спокойно сказала она. — Я уже его забыла, и я ведь тоже… — она густо покраснела. Она и сама завела новые отношения — или, вернее, возобновила старые. Но она, конечно же, не могла винить Рауля за влюбленность в другую женщину, когда она начала встречаться с другим мужчиной. — Единственное, что я чувствую, прочитав это, — жалость, — в конце концов признала она. — Девушка, о которой я говорю, на пару лет старше Рауля, и, видимо, чуть не стала старой девой, — Кристин хихикнула. — Она не очень-то и красивая. Высокая, костлявая, с огромными зубами, худая, довольно бледная и неяркая: белые волосы, прозрачно-голубые глаза. Но её семья очень богата и у них древний дворянский титул. Интересно… — она нахмурилась. — А мне казалось, что ему нравится младшая дочь графа де Ферье.       Мадам Жири широко улыбнулась. — Дорогая, мне кажется, Рауль тоже не безгрешен. В конце концов, он разведённый человек. Если бы я была графом де Ферье, я не стала бы отдавать ему свою дочь. Но девушка, у которой нет шансов найти мужчину… ну, я понимаю, почему её семья их благословила.       Кристин почувствовала себя неловко. Рауль сделал ей больно, это правда. И в каком-то смысле было справедливо, что ему тоже придётся несладко, но раньше она его любила. Он был её детской любовью много лет назад, и мысль, что ему придется жениться на страшной старой деве, практически заставляла её ему сочувствовать. — Она ему подходит, — решительная фраза мадам Жири разрядила обстановку, и Кристин снова улыбнулась. В каком-то смысле, она была благодарна за то, что Рауль её отпустил, ведь развод свёл её с Жири, и теперь они были её семьёй, и толкнул её в Лондон к своему Ангелу. И, если удача будет на её стороне, они с Эриком смогут решить все свои проблемы и их любовь наконец восторжествует. — Я рада, что снова свободна, — призналась она. — Я уже некоторое время понимала, что люблю Рауля как брата, и что даже эти маленькие чувства скоро погибнут с таким ко мне отношением. Я не должна была оставлять Эрика.       Мадам Жири обняла её. — Может быть, ты должна была это пережить, чтобы повзрослеть, прежде чем полностью принять любовь Эрика и понять, как много он для тебя значит. И Эрику, наверное, нужен был этот шанс на другую жизнь, он должен был понять, что даже он может иметь нормальную профессию, жить в доме, как все остальные, до того, как он был бы готов начать нормальную жизнь с тобой. Я уверена, что всё случилось не просто так. Если бы ты осталась с Эриком три года назад, вы бы до сих пор жили в его подземном доме, в темноте, без солнечного света.       Кристин задумчиво посмотрела вдаль. — Но мы были бы вместе, мы бы любили друг друга, — прошептала она.       Мадам Жири усмехнулась. — А разве сейчас всё не так? — поддразнила она свою дочь. Кристин не ответила, но густо покраснела.

***

      Эрик всё ещё привыкал к тому, что произошло на премьере «Иль Муто» столько лет назад. Он приходил в замешательство, понимая, что так просто убил человека — снова. Хотя Антуанетта и уверяла его, что он убил цыгана из самозащиты, и Надир продолжал повторять ему, что он, Эрик, сказал про Буке то же самое, он всё равно чувствовал вину за убийства этих двоих. Было неудивительно, что Кристин отвернулась от него той ночью. Как он мог ожидать, что она полюбит убийцу?       Эрик вздохнул. Чем больше он об этом думал, тем больше убеждался, что он не заслуживает Кристин. И так он уродлив, а Кристин — сама красота. Она должна иметь красавца подле себя, того, с кем она могла бы гулять днём, а не монстра, которого она должна скрывать от друзей и коллег. И не убийцу. Хотя Эрик и принял тот факт, что он дважды убил, когда его жизнь была под угрозой, но он больше не был уверен, что это его оправдывало. Кем он был, чтобы решать, чья жизнь важнее — его или его преследователя? Кем он был, чтобы прерывать жизнь другого, чтобы его собственное жалкое существование продолжалось?       Эрик снова вздохнул. Он не был уверен, почему считал себя несчастным, ведь теперь-то он не был несчастен. Он жил в хорошем доме, имел работу, которая ему нравилась, и в которой он преуспевал, у него было достаточно денег, чтобы хорошо жить и суметь поддерживать жену. У него были любящие люди, которым он был дорог несмотря на лицо и прошлые ошибки, — Надир, Дариус, Антуанетта и, особенно, Кристин, которая пообещала ему совместное будущее. У него была его верная лошадь, Цезарь, и он снова писал музыку. Если уж быть честным с самим собой, то Эрик должен был признать, что сейчас довольно счастлив. Так почему же он не может забыть это постоянное ощущение печали о том, что он не замечает чего-то очень важного, что несмотря на всё это, его жизнь была несчастна?       Эрик был раздражён. Конечно же, воспоминание о Кристин в объятиях виконта, о том, как они говорили друг другу о любви, было всё ещё свежо в его памяти, так как оно появилось недавно, но где-то в глубине души он был уверен, что Кристин и вправду его любит. Он научился её очень легко разгадывать за то время, что они воссоединились — или, может быть, он помнил, как это делать, — так что теперь он был уверен, что она действительно любит его сильнее, чем он смел надеяться. Так что это «предательство», как она считала, не могло быть причиной его несчастья.       Но что тогда? Эрик в ярости ударил по столу. Он уже чувствовал это. Много раз за последние три года он ощущал, будто бы важные воспоминания были где-то рядом, будто он бы нашёл ещё один обрывок, чтобы восстановить свою историю, историю человека до пожара. — Когда ты закончишь чертежи для лорда Каслборо? — голос Надира прервал размышления Эрика, и тот вновь ударил по столу. — Да как я могу сосредоточиться, — прорычал он, — с этими сомнениями в голове?       Надир вздохнул. Эрик снова был в плохом настроении. Он, очевидно, скучал по Кристин, по её успокаивающему влиянию, хотя и был не готов узнать о своём прошлом больше. — Эрик, пожалуйста… — попытался он успокоить своего друга.       Эрик смягчился. — Я не могу понять, как ты меня выносишь, Надир, — он вздохнул. — Я знаю, что со мной очень сложно, но я только что узнал, что убил двух человек, что женщина, которую я люблю, бросила меня из-за этого, хотя и вернулась, простив меня, через некоторое время, и я не могу избавиться от ощущения, что ещё больше ужасов, которых я не помню, или о которых мне не рассказали, скрывается в глубине моего подсознания, так как я, почему-то, уверен, что моя жизнь несчастна. Да, меня, наверное, травмировал в детстве этот цыган, и два убийства давят мне на разум, а чувство разбитого сердца, которое вызвала так давно Кристин, вгоняет меня в тоску, но несмотря на это я счастлив.       Эрик замолчал, глядя на Надира и словно умоляя об объяснении. — Моя жизнь была несчастна, — в конце концов проговорил он, — разве нет? Я могу не помнить, почему, но я помню мучения, страдания и глубокую печаль.