***
В следующее воскресенье, когда семья Жири вновь пришла к Эрику и Надиру на чай, Эрик объявил, что они с Кристин поженятся пятнадцатого августа. Затем он с улыбкой повернулся к Кристин. — Я поговорил с отцом Полом, который на следующей неделе будет венчать дочь сэра Тодлингема, и он согласился повенчать и нас. Он знает, что ты уже была замужем, но для англиканской церкви это совсем не проблема. Кристин была не совсем уверена. — Но я католичка, — напомнила она Эрику, — и как католичка, я не должна больше венчаться в церкви. Эрик улыбнулся. Он подготовился к этому спору. — Да неужели? — переспросил он. — Я знаю, что ты всю жизнь ходила на католические службы, но ты шведка, моя дорогая, а Швеция — протестантская страна. Для разведённой протестантки совершенно нормально венчаться в англиканской церкви. Я уже все разузнал. Это так же законно и значимо, как если бы ты не была никогда замужем. Кристин обрадовалась и обняла Эрика. Она знала, что Эрику было наплевать на церковь и что он все узнавал только для того, чтобы исполнить её желание, и это тронуло её до слез. — Мой ангел, — прошептала она, — ты просто замечательный. Я никогда не смогу отблагодарить тебя за все то, что ты делаешь для меня. Эрик прижал её крепче. — Твоя любовь — это все, чего я хочу взамен, — коротко сказал он, коснувшись её губ своими.***
Пятнадцатого августа свадьба состоялась в небольшой часовне рядом с домом сэра Тодлингема. Вёл церемонию отец Пол, мадам Жири вела Кристин к алтарю, а Мэг была подружкой невесты. Сэр Тодлингем был шафером, так как Надира останавливала его вера. Они с Дариусом все равно присутствовали, как и лорд Каслборо и вся семья Тодлингемов, включая не только Элизу, но и их маленького сына Малькольма, дочь Гвендолин и зятя Генри. Кристин была похожа на ангела в таком же свадебном платье, которое Эрик придумал для неё много лет назад. Она настаивала на том, что выйдет замуж только в нем. Ей казалось, что в этом платье она словно сможет стереть те несчастные три года, становясь невестой, которую Эрик хотел в ней видеть, выглядя так, как он мечтал. Этим она хотела заставить их обоих забыть о прошедших годах. — Я надела это платье тогда, когда впервые тебя поцеловала, — добавила она. — Я хочу надеть такое же платье, когда я наконец-то отдамся тебе навсегда. Когда Кристин и Эрик говорили клятвы, Кристин на минуту вспомнила о другой свадьбе с другим женихом, когда она давала похожие обещания. Те клятвы имели силу недолго, но когда она нерешительно взглянула на своего ангела, пытаясь понять, думает ли он о том же, он успокаивающе улыбнулся ей и взял её за руку. Кристин вдруг почувствовала себя тепло и уютно. Нет, в этот раз все по-другому. В этот раз их клятвы действительно соединят их на всю жизнь, в этот раз она выходила замуж за того, кто был предназначен для неё, за мужчину, который был ей близок душой.***
Дариус подготовил свадебный обед для любимого господина Эрика и «нашей дамы», как он называл Кристин. Лорд Каслборо и Тодлингемы, так же как и отец Пол, наслаждались приготовленными блюдами, среди которых были и персидские деликатесы, к которым они не привыкли, и все восхитились прекрасным тортом, который Эрик и Кристин вместе разрезали для всех. Когда все гости ушли, пару наконец оставили наедине. Когда Эрик отвёл жену в спальню, Кристин заметила, что он нервничает. Она ободряюще улыбнулась своему новому мужу. Она и сама немного нервничала. Вновь и вновь она проклинала тот факт, что уже была замужем. Насколько более значимой была бы эта ночь, если бы она все еще была чиста, если бы Эрик был её первым и единственным, если бы именно он превратил её из девушки в женщину. Эрик наконец заговорил. — Нам не обязательно… — осторожно начал он. — То есть, я прекрасно пойму, если ты не хочешь… Кристин воззрилась на него, не уверенная, что поняла, о чем он. — Ты не хочешь заниматься со мной любовью? — переспросила она, и её глаза застлали слезы. Кажется, Эрик все-таки не хочет её, брошенную женщину. — Дело не в этом, — начал объяснять Эрик, — наоборот, я бы сейчас ничего не хотел, кроме как заняться с тобой любовью, моя дорогая жена, — его голос был полон любви и гордости, когда он произнёс слово «жена», — просто я… — он смущенно отвёл взгляд. — Я уже говорил тебе той ночью, что… мое лицо… не дало мне испробовать радости плоти. Я никогда… то есть, я не знаю, как сделать приятно женщине, — выпалил он, покраснев от своего признания. — У тебя уже есть опыт, — продолжил Эрик, — и у тебя, наверное, есть определенные ожидания, а я… — Эрик отвернулся к стене, удрученно добавляя: — я боюсь, что тебя разочарую. Кристин обняла его сзади, прижавшись щекой к его спине. — Ты меня не разочаруешь, — прошептала она. — Я не хочу ничего другого, кроме твоей любви, твоей ласки. Я хочу быть твоей во всех смыслах этого слова. Прошу тебя, Эрик, я хочу быть твоей женой, — она развернула его к себе, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я люблю тебя, — прошептала она, погладив его изуродованную щеку и глядя ему прямо в глаза. — Я тоже тебя люблю, — простонал Эрик, и их губы слились в страстном поцелуе. Будто бы этот поцелуй заставил его забыть сомнения. Теперь, раз ему вновь напомнили о том, что Кристин любит его и желает его, он был уверен в себе. Он касался тела жены губами и руками, и, когда одежды оставалась все меньше и меньше, он почувствовал и её руки на своей оголенной коже. Он вздрогнул от удовольствия, коснувшись обнаженной груди Кристин, и когда он трепетно коснулся её губами, Кристин застонала от удовольствия. Теперь он был наконец уверен в том, что сможет подарить наслаждение и ей. Они не уставали исследовать тела друг друга, все больше и больше возбуждаясь, и когда они наконец соединились, им показалось, словно это было прославление их любви и страсти за гранью всех их мечтаний. После они лежали в объятиях друг друга, счастливо наслаждаясь послевкусием их любви. — Это было прекрасно, — прошептала Кристин своему ангелу, — это было самое восхитительное впечатление. Спасибо тебе за твою любовь, мой Эрик. Эрик подхватил её радостную улыбку. — Ты ничего не пропустила? — неуверенно переспросил он. — Я все сделал правильно? Кристин прижала палец к его губам, чтобы его успокоить. — Ты был великолепен, — заверила она его. — Это не похоже ни на что, что я когда-либо испытывала, — она взглянула Эрику в глаза, увидела немой вопрос и мягко ответила на него: — С Раулем все было совсем не так. Ты показал мне настоящее значение и удовольствие физической любви. Они снова соединились в поцелуе и вновь отдались своей любви, соединившись и душой, и телом.***
В середине сентября была премьера «Травиаты», и Кристин дебютировала в лондонской опере в роли Виолетты. Мэг танцевала сольную партию в балетной сцене, а мадам Жири с гордостью смотрела на них из ложи, любуясь своими девочками. С ней были Эрик, Надир, Тодлингемы и лорд Каслборо. На афише написали «Кристин Лавуазье», но все знали, что она была сестрой балерины. Безупречное пение Кристин вместе с её вдохновенной игрой на сцене завоевало сердца зрителей и прессы. Несколько дней лондонское общество обсуждало невероятные таланты сестёр Жири. Несколько недель все билеты распродавались за считаные часы, и обе, и Кристин, и Мэг, выступали под гром аплодисментов. Мадам Жири и Эрик приходили на каждое выступление. Они обычно ждали сестёр за сценой в их гримёрных. Примерно через две недели после открытия «Травиаты» Эрик стал замечать, что голос Кристин звучал устало к концу представления. Но, раз её героиня Виолетта умирала в конце, это только добавляло некоторой драматичности в её игру. Она была ещё очень бледна. Что случилось с Кристин? Неужели она больна? Мадам Жири, очевидно, тоже что-то заметила. Она быстро взглянула на Эрика, но в его лице было только сострадание. У него, кажется, не складывается на этот счёт никаких подозрений. Она решила, что ей стоит поговорить с Кристин наедине. — Мне кажется, Кристин захочет пить, — сказала она Эрику, когда занавес опустился. — Принесёшь ей воды? Я пойду в её гримерную. Эрик встал и ушёл, чтобы дать Кристин что-нибудь выпить, а мадам Жири отвела пошатывающуюся Кристин в гримерную. Как только они туда добрались, Кристин уже подташнивало. — Кажется, я съела что-то не то, — несчастно проговорила Кристин, — я уже несколько дней чувствую себя плохо. Я пыталась скрыть это от Эрика, так как это просто пустяк. Я не хочу, чтобы он волновался из-за больного живота… Мадам Жири удивленно взглянула на неё. — Ты уверена, что это просто… больной живот? — переспросила она, выделяя каждое слово. Кристин воззрилась на неё. — А что же ещё? — нервно переспросила она. — Разве это может быть что-то серьезное? Мадам Жири покачала головой. — Нет, я просто думала, что… — она прямо взглянула на Кристин. — У тебя не было задержки? Глаза Кристин расширились, когда она поняла смысл сказанных слов. — Но, мама, ты же не думаешь… что это… но как… я же никогда… — шептала она. Мадам Жири улыбнулась. — Я не совсем уверена, — признала она, — но симптомы на это указывают. Завтра я отведу тебя к акушерке, и она скажет нам, права ли я. Как только Эрик вернулся со стаканом воды, они сменили тему, изображая, что у Кристин просто болит живот.***
На следующий день мадам Жири и Кристин отправились к акушерке, которую порекомендовала им Элиза Тодлингем. Опытная пожилая женщина подтвердила подозрения мадам Жири. — Поздравляю, мадам Лавуазье, — сказала она Кристин, — примерно через восемь месяцев вы уже возьмёте на руки своего малыша, — затем она улыбнулась мадам Жири. — Вам придётся привыкнуть к мысли стать бабушкой, мадам, — добавила она. Кристин была счастлива. Она с трудом могла в это поверить. — Как это возможно? — без конца переспрашивала она свою приемную мать. — Я думала, что не могу иметь детей, а теперь… Мадам Жири улыбнулась. Она никогда не была уверена в якобы невозможности Кристин иметь детей. — Может быть, вы с Эриком просто больше подходите друг другу, — попыталась она обьяснить. Кристин чуть не сошла с ума от счастья. Эрик сразу же понял, как много значила для неё эта беременность. Хотя он и страшно волновался, что их малыш может унаследовать его уродство и что что-то может пойти не так во время беременности или родов, он держал свои страхи при себе и только лишь радовался малышу. Не совсем рады были лишь директор и дирижёр оперы. Они уже запланировали дать Кристин роль на следующей постановке в январе, когда она сообщила, что не сможет выступать, так как беременна и это будет уже заметно. Но она пообещала вернуться на сцену, когда её малыш родится.***
В конце мая следующего года Кристин уже должна была родить своего первенца. Она все ещё была в восторге от того, что, несмотря на все опровержения, она смогла выносить ребёнка. Первые несколько месяцев она ужасно нервничала, опасалась, что что-то может пойти не так и она потеряет ребёнка, но с течением времени она становилась все уверенней в том, что все пройдёт хорошо. Акушерка постоянно её осматривала и уверяла её, что все в порядке и что никаких осложнений не предвидится. И вот, наконец, настал большой день. Воды отошли рано утром, и Эрик послал за акушеркой и мадам Жири. Акушерка хотела выпроводить Эрика из комнаты. Она не привыкла к присутствию мужчин во время родов, и это её нервировало. Но Эрик был упрям и настаивал на том, что не оставит свою жену. Кристин было очень больно, и он был ей нужен. Когда акушерка поняла, что присутствие мужа успокаивает будущую мать, она ворчливо разрешила ему остаться с Кристин. — Это будет долго, — она отвела Эрика в сторону, — так как это её первый ребёнок. Это будет выглядеть ужасно, но женщины рожают уже много веков, и сейчас не нужно ожидать осложнений, так что, как бы это не выглядело, не паникуйте, сэр. Вам нужно оставаться спокойным, а если вы не можете этого сделать, вам стоит уйти сейчас. Мне нужно сконцентрироваться на вашей жене и ребёнке, которого она рожает, а если вы будете отвлекать меня, вы поставите их жизни под угрозу. Вы меня поняли? Эрик решительно кивнул. Никто и ничто не заставит его оставить Кристин, когда ей так больно. Прошло уже несколько часов, и Кристин устала от ужасной боли. Но затем схватки участились. Акушерка улыбнулась. — Вы уже почти готовы, — сказала она Кристин. — Осталось недолго. Скоро вы уже возьмёте своего малыша на руки. Когда её тело снова содрогнулось от схватки, акушерка попросила Кристин тужиться. Затем она улыбнулась. — Я его уже вижу, — сообщила она молодой матери, — наверное, головка выйдет во время следующей схватки. Кристин попыталась улыбнуться Эрику, сидящему у её кровати и держащему её за руку, когда её поразила новая порция боли. Она инстинктивно напряглась, и акушерка сказала, что голова ребёнка уже вышла, и скоро уже все закончится. Кристин чуть не сломала Эрику руку, с невероятной силой её сжимая, когда новая схватка сотрясла её тело. Она снова тужилась и вдруг услышала плач новорожденного. Кристин устало откинулась на подушки и улыбнулась Эрику. — Наш малыш, — прошептала она. — У нас есть ребёнок. — Это здоровенькая девочка, — объявила акушерка. — Поздравляю вас, мэм, сэр, — она передала девочку мадам Жири, чтобы та помыла её, а сама обернулась к Кристин. — Всё прошло хорошо. Вам стоит оставаться в постели пару дней, но через неделю вы уже будете на ногах. В это время мадам Жири искупала свою внучку и завернула малышку в мягкое полотенце. Она передала кроху Кристин. — Она просто очаровательна, — сказала она молодой матери, а затем, тронутая, наблюдала, как новоявленные родители в первый раз взглянули на свою дочь. Эрик нервно взглянул на свою старую подругу, когда она положила ребёнка в объятия Кристин. Он боялся посмотреть на ребёнка. Что, если…? Но когда она заметил счастливую улыбку Кристин, он тоже взглянул на дочь. И счастье переполнило его. Крохотная малышка в руках его жены была очаровательна. Все в ней было прекрасно. Она была абсолютно нормальным, здоровым ребёнком, без каких-либо врожденных отклонений. И она была просто самым прекрасным существом, которое он когда-либо видел. — У неё твой рот и подбородок, — прошептал он Кристин, — и её волосы будут такого же цвета, как у тебя. В эту самую минуту малышка открыла глаза и закричала. — У неё твои глаза, — счастливо вздохнула Кристин. — И она очень голодна, — объяснила акушерка, показывая Кристин, как кормить дочь. — А у юной леди уже есть имя? — спросила она у родителей. — Мне нужно подписать свидетельство о рождении. Кристин взглянула на Эрика. — Элиза Тодлингем предложила стать крестной матерью, — сказала она, — и Мэг тоже. Может, назовём её Элиза Маргарет? Эрик кивнул. — Это очень красивые имена, — согласился он. — Тогда нашу дочь будут звать Элиза Маргарет Лавуазье.