* * *
Тёплое одеяло в незастиранном белье, в которое Гилберт завернулся как в кокон, заметно выделялось на фоне остальной комнаты, словно сошедшей с фотографии прошлого века. Старые занавески, старый стул, старые книги, старая кровать. Это походило на какой-то кошмар. Гилберта внутренне передёрнуло, и он потянулся к мобильному, что совсем недавно пихнул под подушку. Тёплый пластик в руке - кусочек новой эры - заметно успокаивал. Иван, вернувшийся несколькими минутами спустя, застыл в дверях, словно успел забыть о госте. Между бровей его залегла морщинка, по лицу пробежала тень, словно и не было на нём секундой назад равнодушия. - Машину-то где оставил? Пойдёт снег – не откопаешь. - Метрах в двухстах от дома. Ты её заметишь. Гилберт, успевший уже отогреться, кинул Ивану не глядя ключи, печатая что-то на мобильном. Розовые наушники, обмотанные вокруг его голой шеи, вызвали у Ивана мягкую мечтательную улыбку: труп в этих местах не нашли бы никогда: снег таять просто не успевал. Одна беда, они даже сдохнуть по-человечески не могли.* * *
Когда Иван вернулся, Гилберт вертел в руке старый том с кучей закладок, истрепавшийся от частого чтения. Разряженный телефон лежал на подоконнике, забытый за ненадобностью. Гилберт вынул одну из закладок и, дёрнув подбородком в сторону стягивающего свитер Ивана, спросил: - Сколько они здесь? За это время можно было выучить расположение текста постранично. Он открыл книгу в самом начале, немного полистал, словно искал что-то определённое, и, наконец, остановился. Кивнул еле заметно и принялся читать щуря глаза: света в комнате с каждой минутой становилось всё меньше, а хорошим зрением природа Гилберта не наградила. - Всё в руках человека, и всё-то он мимо носу проносит, единственно от одной трусости… это уж аксиома…Любопытно, чего люди больше всего боятся? - Нового шага, нового собственного слова они всего больше боятся, – продолжил Иван цитату. Гилберт вытряхнул закладки из книги на пол, а возмущённому взгляду улыбнулся так, словно собирался заменить отсутствующую в комнате лампочку. - Они явно тебе не нужны. Иван насупился, собирая с пола разбросанные закладки, а заметив брошенный на разряженный телефон взгляд, мстительно напомнил: - Света в доме нет и не предвидится. - Чем будем заниматься, пока не рассветёт? Ночь здесь длинная. - Можешь вернуться в Берлин и оставить меня одного, – оборвал Гилберта выпрямившийся Иван. Гилберт, давно ставший лучшим в искусстве игнорирования того, что слышать не хотелось, продолжил, словно его и не прерывали. - Помнится, существовал один способ скоротать время, который совершенно точно подойдёт к антуражу деревенской избы без света. Но сработает только в случае, если ты ещё помнишь, что нужно делать. Гилберт почти гордился собой, когда подавшийся на провокацию Иван опрокинул его на спину и уселся между его разведённых ног. Злой как чёрт, он срывал с Гилберта рубашку, отрывая пуговицы и причиняя дискомфорт, осознанно и методично, и потому замер от удивления, когда тот вытянул вперёд руки с прижатыми друг к другу запястьями. Он смотрел на Ивана с кривой ухмылкой, давая разрешение связать, собираясь лишить себя возможности защититься. Иван подтянул его ближе за ремень, прижав к себе вплотную. Гилберт приподнялся, выгнувшись в спине, чтобы помочь ему снять штаны. Самоуверенный и невыносимо притягательный, он выглядел так, словно действительно контролировал ситуацию, и это только сильнее выводило Ивана из себя. Он не сопротивлялся, когда его, приложив силу, заставили перевернуться на живот, и сам скрестил руки за спиной. Напускная покорность злила и одновременно приводила Ивана в восторг. Знакомые не первую сотню лет, они видели друг друга в разных ситуациях, и тем удивительнее было то, что никогда не отличавшийся кротостью Гилберт стоял перед ним на коленях, упершись лицом в подушки. Иван вынул собственный ремень из пряжки, а сложив из него двойную петлю, надел её на скрещённые за спиной руки. Затянуть и закрепить её и вовсе не составило труда. Не заморачиваясь подготовкой, он впихнул в Гилберта сразу два влажных от слюны пальца и, когда тот на них насадился, добавил третий. Резкими движениями разрабатывал узкие стенки, больше для своего комфорта, чем из заботы о партнёре, а войдя двумя толчками до основания, прижался к чужой спине. Гилберт заскрёб пальцами по простыням, когда Иван двинулся. Горячий и слишком узкий, он дышал через раз, пытаясь выровнять дыхание. Шипел, как дикий кот, стоило толкнуться глубже, но быть осторожнее не просил. Секс всегда был для них ещё одним способом проявить силу, и только потом получить сексуальную разрядку. Было во всём этом нечто первобытное, что заставляло относиться к происходящему как к физическому труду – тяжёлому, выматывающему, с возможными последствиями в виде травм. Людей больше не гнали голые инстинкты, потребность одержать верх любой ценой, чтобы выжить. Люди давно не считали насилие нормой. Но они и не были людьми. И потому Гилберт покорно прогнулся под чужим телом, позволив вколачиваться зло, и как будто чуточку отчаянно. Когда всё закончилось, Иван освободил его руки, стянутые длительное время ремнём, растёр онемевшие запястья и спросил, не особенно, впрочем, надеясь на ответ: - Зачем ты это сделал? В голове была приятная пустота, ему давно не удавалось чувствовать себя настолько спокойно. Постоянно натянутая как струна связь с собственными детьми подобной роскоши лишала, но теперь её словно обволокло чем-то прохладным, напряжение спадало. Он посмотрел на Гилберта, прикрывшего глаза. Обессиленный, начавший ощущать холод в резко остывающем теле, тот шумно хватал ртом воздух, пытаясь прийти в себя. Иван накинул на него сброшенное ими на пол одеяло. - Надо балки поменять, – ответил Гилберт невпопад. Иван, уместившийся на кровати так, чтобы случайно во сне его не коснуться, заснул почти сразу, но ответил, пускай и неразборчиво. - Обязательно.