***
— Расслабьтесь, детишки. Никто не собирается вас убивать, — Си Джей прогромыхал тяжелыми ботинками по паркету и вальяжно растекся по ближайшему креслу, неторопливо стягивая теплую жилетку и толстовку. Поверх футболки было надето что-то вроде короткой утягивающей майки, которую тоже с себя стянули с отчетливым стоном облегчения. — Ненавижу эту херню. — Еще одно неторопливое движение — и от левой щеки отклеили выравнивающую накладку. Перед ошарашенными близнецами вместо парня предстала молодая высокая женщина крепкого телосложения с глубоким неровным шрамом от угла рта и почти до самого уха. Здоровяк (уже без летной куртки), благо, никаких сюрпризов не подкинул. Кроме двух пистолетов в парной кобуре. — Кто вы? Где мы? Что происходит? — Глен первым делом заслонил сестру от неведомой угрозы. Неведомая угроза в трех лицах наблюдала с ехидным любопытством и заметной долей одобрения во взглядах. — Вы… Здесь. То есть, не там. В смысле, что вы сейчас в другом мире, так что сбегать бесполезно, — блондинка изобразила непонятный жест рукой под хмыканье своего товарища. — Мы — те, кто будет за вами присматривать ближайшие несколько дней. А происходит… Ну, такое бывает, что взрослым дядям и тетям надо провернуть кое-какие делишки, а детишек сбагрить на пару дней в местечко побезопаснее. В том числе для того, чтобы детишки не испортили эти самые делишки. Понятненько? — Не особо, — Гленда чуть отстранила брата и поднялась на ноги. От его эмоциональности сейчас могло быть только хуже. — Вы не слишком похожи на знакомых отца. И все это, — она обвела комнату рукой. — Не слишком вписывается в рамки нормальной реальности… — ее прервал хохот. Заухмылялся даже здоровяк. — Малышка, ты родилась в кукольном теле. Спустя шесть лет родилась заново в человеческом. А потом еще раз сменила тело вместе с возрастом. Твой папаша — припадочный оккультист-недожрец Вуду, а мамаша — некромант-любитель. И ты что-то говоришь про нормальную реальность? Вот серьезно? — Си Джей аж прослезилась от смеха. Гленда сконфуженно умолкла. — Так зачем мы здесь? — Глен обвел внимательным взглядом всех троих и обратился скорее к женщине перед монитором: она выглядела явным лидером. Та в ответ слегка кивнула. — Скорее под присмотром, чем заложники. Вашему отцу сейчас лучше не отвлекаться еще и на удерживание вас двоих в узде — и без того геморроя хватит. Вы ведь на полном серьезе собирались добраться до «Харрогейт», верно? И поломали бы планы и ему, и мне. А это ни к чему. Так что сейчас мы пока будем здесь, покажем вас живыми и здоровыми родителям. А вам пока подготовят жилой блок на ближайшие дни, — в руке появился обычный планшет, шрамированные пальцы провели по экрану. — Даррел, расконсервируй блок С-типа на двоих. И пришли дрона с кухни. И… Хм… Лексов. Обоих, — и уже после сброса линии связи. — Иначе кое-кто начнет аннигилировать пространство, если не вернется в свой любимый бар… — Там Чешир. Без присмотра. И если эта хвостатая падла дотянулась своими кривыми когтями до моей браги — я заставлю его сожрать собственные яйца. И больше вообще в бар не пущу. Потому что это МОЙ бар.***
— Я знала, что ты прид… заглянешь, — Кэсс старалась не напоминать лишний раз Нике о ее физическом недостатке. И, кажется, начинала понимать причины некоторых задумок Чаки, над одной из которых они бились почти год. До самого… Кто-то бы назвал это побегом. Сама Кассандра предпочитала называть это приступом клинического идиотизма с долговременными фатальными последствиями. Она даже не знала, жив ли вообще ее отец. В последний раз он навещал ее почти два месяца назад, и это закончилось очередной ссорой. Вообще, было сложно не ссориться с человеком, который не придумал ничего умнее, чем спрятать тебя в психиатрической клинике и обречь на множество крайне неприятных минут. — Можешь не подбирать слова. Я не из обидчивых, — впрочем, стремление Ника засчитала. Кэсси показалась ей неплохой девчушкой, хоть и было в ней нечто настораживающее. И с каждой минутой, проведенной наедине, это самое настораживающее проявлялось все более явно. Доу осторожно выглянула в коридор и, судя по всему, удовлетворенная результатом беглого осмотра, прикрыла дверь, после чего прошла к кровати и устроилась на ней по-турецки. — Спрашивай, — вот так, без прелюдий, без рассусоливаний, в лоб. Абсолютно спокойное лицо, даже безмятежное. Только в голосе слышно некоторое напряжение. А у Ники были вопросы. Много вопросов. — Чаки действительно жив? — А что этому придурку сделается? — рыжая бровь чуть приподнялась насмешливо. — И ты к этому причастна, — скорее утверждение, чем вопрос. — Разумеется. И… Да, я знала, кто такой Чарльз Ли Рэй, нет, мне не стыдно, нет, я не жалею об этом, и да, я прекрасно осознавала цену его воскрешения. Дальше? — Ты была его любовницей? — Ника впервые увидела такую смесь эмоций на вытянушемся лице. — Что? С ним? Я? Ты прикалываешься? Он ж придурок!.. В смысле, мне и шестнадцати не было, о чем ты вообще? — Пирс поздравила себя с маленькой победой: если уж удалось вывести эту маленькую ледышку на такую яркую смесь удивления и возмущения — то в последующих ответах она может быть куда менее осторожной. — Что с Энди Баркли? — сама Ника не может ничего. Но тот парень находится на свободе. И если получится выйти с ним на контакт и передать полученную сегодня информацию… — Теперь он Чаки, — тоненький мостик надежды рухнул с грохотом моста в Сан-Франциско. — Буквально. Первый, кто узнал — идеальное вместилище для души, — а Доу рассказывала с какой-то гордостью. — Стоило доработать рисунок ритуала — и теперь это Чарльз Ли Рэй от ДНК до паскудной рожи, вечно просящей кирпича. Не самая тривиальная задача. Но результат того стоил. Все же, засыпать под присмотром старшего прикольно только до определенного возраста. Лет в шесть, например. Или даже в десять. А потом у тебя начинают расти сиськи, и приходится уходить переодеваться в ванную. Это быстро надоедает, — она закончила абсолютно буднично, словно говорила о старшем брате, а не об одном из нашумевших серийных убийц. — То есть, ты знала о том, что он сделал с моей семьей? — женщина сжала подлокотники кресла так сильно, что костяшки пальцев побелели. Выходило, что эта девка жила с Чаки под одной крышей (в одной комнате?) на протяжение как минимум пяти-семи лет… — Я знаю об этой истории почти целиком. Теперь знаю. Ты, Ника, последний кусочек паззла, объясняющий если не все, то очень и очень многое, — Кэсс чуть откинулась назад, опираясь на руки, и усмехнулась. Эту усмешку Ника видела на архивных записях семьи. И именно такой же смешок издавала проклятая кукла. — Хочешь узнать причины? В крайнем случае, сможешь спросить остальное у основного фигуранта. Что-то мне подсказывает, что он сюда заявится вместо сраного Санты. И тоже с мешком подарочков. В виде больших и смачных пиздюлин окружающим чисто за факт их существования. — Что ты знаешь? Что ты вообще можешь знать? Этот сукин сын прикончил всю мою семью!.. — рыжая угукнула. — … Кроме… Что? Почему ты так уверенно киваешь? — Потому что так и есть. Чаки позаботился о всех лишних и замаранных. Воды принести? Или позвать санитаров с седативами? — Элис…- начавшуюся было истерику прервал звон оплеухи, эхом отразившийся от белых стен палаты. Тонкие пальцы неожиданно жестко схватили за подбородок, вынуждая поднять голову. — Ника, запомни раз и навсегда: если Чарльз Ли Рэй хочет тебя убить — ты можешь заказывать место на кладбище. И если раньше он лажал, зная о своем условном бессмертии, то теперь он будет бить исключительно наверняка. Тебя он оставил в живых намеренно, не забывай об этом. Ты у нас девочка уже взрослая и умная, может уже догадаешься, в чем дело? — Ника Пирс искренне желала, чтобы догадка, вспыхнувшая в голове, не была правдой. Она хотела проснуться дома, с мамой в соседней комнате. Чтобы весь этот ужас оказался просто дурным сном. Но стальные пальцы причиняли ощутимую боль, вырывая обратно в реальность. А два янтарных глаза со спичечными головками зрачков обжигали арктическим льдом, лишая воли. — И учти, Ника. Чаки — это не четыре кило пластмассы с хреново паянными контактами. Это сто семьдесят фунтов гарантированной смерти. — Разожрался, однако, наш Одуванчик… — в дверях стоял Дерек. И в его руках не было ни шприца, ни рации. — Я его помню еще глистой в сто сорок. Момент истины был безнадежно испорчен.