***
Светало. Внезапно вырывает из сна, и я подскакиваю, как ошпаренный, с мыслью о Сэме. Холодно… Принимаю душ, чтобы согреться – не помогает. Хожу по комнате из угла в угол в ожидании брата, а верный старик, заменивший нам с Сэмом родного отца, пытается меня успокоить. – Дин, ты собираешься рассказать Сэму правду, твоя совесть чиста, тебе больше не о чем переживать. Дождись его. Он поймёт тебя и простит. – Бобби, ты не понимаешь! – мои нервы сдали. – Я такого понаписал ему вчера по пьяни, что этого ни одним умом понять невозможно! Я лгал и говорил правду! Говорил правду и снова лгал! Вся надежда на то, что чистосердечное раскаяние глаза в глаза, когда он вернётся, поможет расставить всё на свои места. – Вот вернётся – и расскажешь. – успокаивающим тоном произносит Бобби.***
– Долго сочинял эту ахинею? – с этими словами Сэм переступает порог дома. – Не обязательно снова придумывать ложь, чтобы меня удержать. Я останусь, потому что это нужно мне. Я люблю тебя, Дин. – Сэмми, я просто хочу рассказать тебе правду. Прошу, выслушай… – Ты говори Дин, я слушаю. – хотя минуту назад сказанными словами о любви Сэм заверил меня, что не оставит, страх всё-таки засел во мне. Но вдох-выдох, и… – Начнём с того, что эта ахинея была написана по пьяни. – словно исповедуясь священнику, я оплакивал свои грехи, желая выговорить их Сэму, чтобы спасти нас, ведь знаю: ложь губит всё и вся, но продолжаю откровенно выговариваться брату несмотря на то, что правда может всё разрушить. Я люблю его и не хочу между нами лжи. – Сэмми, правда в том, что я был тебе верен, а весь этот дурдом… – между словом я начал оправдываться, при этом зная, что говорю правду, но брат меня заткнул. – Я не верю тебе больше, ты погубил нас своей ложью. – Но это правда, Сэм! – мольбы не помогали, а делали лишь хуже, показывали меня жалким и униженным. Но унизил я себя сам. Ложью, которая была во спасение спокойствия моего брата. – Я знаю, что у вас с Лизой всё было. – Сэм продолжал верить своим страхам, а не мне. Я знаю: он ревнует. Но чтобы настолько, что заверил себя в том, чего не было… Гарантий, конечно, нет, лишь слова покаянного, который, захлёбываясь слезами, пытается выплыть из болота лжи, но тщетно… – Сэм, я понимаю, что сочинить можно всё, что угодно: ложь во спасение; ложь, чтобы погубить. Но правда, Сэм, какая бы она ни была – от неё не уйти. – Да не верю я тебе, Дин! Единожды солгавший, кто тебе поверит? – и Сэм был прав. Потопив себя во лжи, даже правда о верности может не спасти, да только зачем мне говорить правду для того, чтобы погубить? Впрочем, Сэм уверен, что я снова безбожно вру. Собравшись с силами, я всё-таки отвечаю. – Тот, кто любит, и тот, кого люблю я, а это один человек, я знаю, Сэмми… я не стал бы тебе снова лгать, чтобы потерять тебя. Именно поэтому раскаялся. Но губит нас лишь тот факт, что я лгал на протяжении всего этого времени, чтобы обеспечить тебе спокойствие от Лизы. Сердцем, душой и телом я всегда был твоим. Был и останусь, Сэм! Но брат уходит, и вновь Бобби вставляет своё веское: – Ты рассказал ему правду. Он вернётся. Ему нужно время, чтобы осознать. – Я боюсь, Бобби… – по моей щеке скатилась слеза. Я почувствовал, как меня начало лихорадить. – Успокойся, Сэм тебя любит, сам же сказал. Но, словно оказавшись в бреду, у меня начали вырываться слова, как у ясновидящего: – Ему больно… Господи, что же я натворил… Ему больно, и он не может вернуться не из-за меня… Бобби, мне страшно, он умира… – Балбес! – не дав мне договорить это ужасное слово, рявкнул старик. – Из тебя выветривается алкоголь, ты в бреду! – Не могу… – вновь дрожащим голосом произношу я. – Нужно на воздух…***
Спустя несколько ужасно долгих часов, передо мной появляется Сэм. В его глазах я вижу искренность. Он меня любит, я чувствую это всей душой. Лишь сказав, что ему нужно время, Сэм ведёт меня к Импале и включает на радиоприёмнике песню с соответствующим его чувствам названием.Love, only love Can break down the walls someday.