Лазурь небес и порожденье ада

7 августа 1918 года Штаб союзных войск

      Над столом для совещаний высшего командного состава повисает напряженная тишина, так что становится даже слышно жужжание залетевшей в окно мухи. В лучах солнечного света медленно кружится и оседает на золотые погоны пыль. Кажется, впервые за несколько недель стоит по-настоящему летняя погода. Наконец с места поднимается Дерек Истфорд, крепкий, бородатый и стриженный ежиком человек — главнокомандующий всеми Охотничьими силами Антанты и, таким образом, мой непосредственный начальник. — Господа, мы с вами стали свидетелями ужасных событий, — твердым и совсем не скорбным голосом начинает он. — Как вы понимаете, враг применил против нас особый, доселе неизвестный вид темной магии. Я бы даже сказал, это была целая армия темных сил, оружие массового уничтожения, более опасное, чем иприт или хлор. К счастью, все обошлось для нас сравнительно малыми потерями. Теперь вражеское наступление удачно отбито, а благодаря нашим людям, в частности капитану Гелленбергу и лейтенанту Трускару, темные силы успешно уничтожены. И все же не следует забывать, что это еще не конец. Немцы в любой момент могут использовать свое оружие снова, на любом участке фронта, в наименее благоприятный для нас момент. Поэтому в наших интересах поскорее закончить войну. Контрнаступление нужно продолжать, а мы, в свою очередь, будем поддерживать всем, чем сможем. Как бы банально это ни звучало, но судьба всей Европы решается именно здесь и сейчас.       Поперхнувшись пылью и закашлявшись, он садится на свое место. Сразу видно, что этот бывалый техасский рейнджер и борец с нечистью не привык к таким длинным речам. Вон, даже оговорился и назвал Трускара лейтенантом.       Сидящий во главе стола Фердинанд Фош, которому за его «блестяще остановленное наступление противника» досталось звание маршала, молчит, разглаживая усы и словно бы о чем-то раздумывая. Оно и понятно: сейчас почивать на лаврах проще, чем что-то решать. Сидящие по обе стороны от него Першинг и Хейг* тоже не решаются ничего сказать, а быть может, и не хотят. Как я давно уже понял, на этой войне все гонятся лишь за чинами и наградами, на жизни солдат им попросту наплевать. Впрочем, Истфорд — приятное в этом плане исключение.       Совещание заканчивается, так толком и не решив проблем, ради которых оно было созвано, и мы с Трускаром выходим на свежий воздух. Вдохнув полной грудью, я озираю залитые солнцем идиллические пейзажи вокруг. Все как и в день моего прибытия на фронт. Словно и не было этих страшных нескольких недель…       Трускар открывает пачку сигарет, протягивает мне одну. Я, хоть и не курю, из вежливости беру. Некоторое время мы стоим молча, глядя на проходящих мимо военных и проезжающий транспорт. Несмотря на затишье на фронте, штаб продолжает гудеть, словно растревоженный улей. — Надо бы навестить Жюля, узнать, как он там, — задумчиво говорю я. Трускар кивает головой, соглашаясь.       После того страшного германского наступления, когда нам втроем пришлось идти по выжженной и опустошенной врагом земле, прячась от немцев в разбитых блиндажах и воронках от взрывов и уничтожая жутких тварей всеми доступными силами, к своим мы вышли лишь на третий день. Рядовой Жюль Кьенкор, не готовый к защите от проникновения в разум темных сил, к тому времени подхватил какую-то заразу и теперь лежал в госпитале, поправляясь. К слову сказать, он совсем при этом не расклеился и не просил отправить его домой, напротив, рвался поскорее закончить лечение и вернуться в строй. Веселый нрав парижанина с улицы Гренета не позволял ему унывать даже в такой ситуации и, лежа на больничной койке, он с удовольствием поглощал в больших количествах шоколад из посылок домашних, который мы с Трускаром приносили ему, и весело шлепал языком по потолку, слизывая оттуда мух, пока не видели медсестры (обычно их это зрелище приводило в ужас). Я же, в отличие от Кьенкора, совсем не горел желанием продолжать здесь службу и надеялся, как только немцы будут отброшены, подать в отставку и уехать домой. И, похоже, сейчас для этого как раз настал подходящий случай. …Мы с Трускаром уже собираемся идти в госпиталь, как вдруг сзади подходит Истфорд, берет нас обоих за локти. — Идемте со мной, парни, — хриплым голосом, дыша табаком, произносит он. — У меня к вам действительно серьезный разговор.       Вот за это многие и уважают главного Охотника. Никакого высокомерия или показушного панибратства, он для подчиненных действительно свой в доску. Никаких приказов, никакого крика, просто: «Идемте, парни» — и ты уже готов следовать за ним хоть в преисподнюю.       Но ведет нас за собой Истфорд, конечно же, не туда, а в бывший амбар-зернохранилище, переделанный под жилое помещение. Сейчас там, кажется, располагается военная тюрьма или что-то еще, я точно не уверен. Как только мы входим внутрь, в холодном тамбуре нам отдают честь несколько караульных солдат. Игнорируя их, Истфорд проходит дальше, в просторную и светлую комнату. Там на жестких стульях уже сидят двое. Один из них — высокий подтянутый мужчина с тонкой белой кожей и с рыжеватыми усами, в британской униформе, если не ошибаюсь, майора. Второй — гладко выбритый, слегка загорелый парень в форме Русского Экспедиционного корпуса. — Знакомьтесь, — велит нам Истфорд, отходя в сторону. Мы первыми подходим к военным. Британец, поднявшись и одернув мундир, со всей строгостью отдает честь: — Полковник Джонас Риддлстон, Департамент Охоты Его Величества. — Штабс-капитан Денис Юревич, Русский Экспедиционный корпус. — Второй, говорящий на превосходном английском, протягивает нам для пожатия руку и невесело усмехается: — Хотя страны, которой я служил, уже нет, долг офицера обязывает меня находиться здесь. А так я живу в Париже, на Монпарнасе, как закончится война, милости прошу ко мне в гости, господа...       Представляемся и мы с Трускаром, не особо понимая, что все это значит. Подчиняясь пригласительному жесту Истфорда, садимся рядом с русским и британцем. Несколько минут пролетают в молчании, пока начальник за нашими спинами возится с каким-то громоздким аппаратом. Полковник Риддлстон внезапно подносит к лицу руку в белой перчатке и из нее, сжатой в кулак, выстреливает язычок пламени. Подпалив дорогую сигару, он наполняет комнату сизым ароматным дымом. Я про себя невольно удивляюсь: неужели Риддлстон прячет в кулаке настолько маленькую зажигалку, что ее даже не видно? А может быть, этот Охотник каким-то образом владеет магией огня?       Внезапно свет в комнате гаснет, и мы понимаем, что прибор, с которым возился Истфорд — диапроектор. Мощный поток его лучей упирается в белое полотно на стене, демонстрируя пока что пустой кадр. Интересно знать, что приготовил нам начальник! — Начну издалека, — не отходя от проектора и глядя на нас своим приятельски-добрым и в то же время серьезным взглядом, говорит он. — Вам всем, конечно же, известно, откуда, согласно древним легендам, взяла начало магия на Земле?       Мы все дружно киваем. Ну вот еще, нашел о чем спрашивать! Это же первый день в Академии Охотников, вводная лекция, основа всех основ! — Колодец Силы? — негромко произносит Трускар. — Верно, — подтверждает Истфорд. — Именно из него около десяти тысяч лет назад, как утверждают многие источники, стихийно выплеснулась и рассеялась по Земле магия. Разумеется, никакого разделения на темную и светлую магию тогда не было, его намного позже придумали люди, подчинив эту сущность себе сообразно своим желаниям. На протяжении тысячелетий многие искали (а кое-кто и до сих пор ищет) тот самый колодец, мечтая завладеть первобытной стихией и стать с помощью нее всемогущими. Кто-то считает, что он находится в дебрях Африки, другие — что где-то в Тибете, некоторые ищут источник всей магии в храмах майя и ацтеков. Но совсем недавно нашелся человек, который положил конец всем этим поискам.       Он вставляет в проектор слайд, и на экране появляется фотоснимок человека средних лет, во фланелевом костюме, на фоне аккуратно подстриженной аллеи парка. Ничего особенного в нем не заметно, человек как человек. — Доктор Георг Линденфельд, — поясняет Истфорд. — Немец швейцарского происхождения. Еще до войны он высказывал идеи о том, что никакого Колодца в тех местах, где его обычно ищут, нет и быть не может. С целью доказать это он даже предпринял ряд научных экспедиций в эти места. — Кадры меняются, и мы видим этого же человека на фоне других пейзажей: бескрайней гряды гор, каких-то древних развалин, огромного водопада. — Но, как позднее выяснилось, цель этих экспедиций была совсем иной.       Истфорд пристально смотрит на нас суровым и даже немного злобным взглядом, и я понимаю, что он собирается сказать нечто действительно важное и в то же время невероятное. — Он искал Скрижали Древних, — подтверждает наконец шеф мою догадку. — Те самые, на которых были оставлены записи с инструкциями по открытию Колодца. Ведь если они когда-то давно сумели запечатать его, — в противном случае мы бы точно знали, откуда исходит вся магия, — то должны были знать, как открыть снова. Одним словом, теория Линденфельда подтвердилась: Колодец Силы совсем необязательно искать в разных странах, нужно лишь прочесть древние заклинания и исполнить несколько ритуалов, и он сам откроется в том месте, где находится искатель. Подтверждение этому вы могли видеть во время недавнего наступления немцев.       Я невольно вздрагиваю, вспоминая «лица» жутких тварей и их истошные предсмертные вопли. Неужели это были настоящие первобытные монстры из Колодца Древних? — Так что же это получается? — выражает мое изумление вслух Трускар. — Вся эта толпа воскрешенных мертвецов была создана одним-единственным человеком? — Ты даже не представляешь, сынок, каким страшным оружием может стать первородная магия в руках ученого-безумца, — с недоброй ухмылкой на лице замечает Истфорд. — Как нам стало известно, совсем недавно доктор Линденфельд закончил свои исследования и тут же предложил их правительству кайзера. Также нам известно, что наступление на Марне было лишь тренировочным полигоном, испытанием нового оружия. К счастью для нас и для всей Европы, оно окончилось неудачей. Но Германия еще не сдалась, а, стало быть, Линденфельд вполне себе может выкинуть что-нибудь еще. — Так за чем же дело стало? — всплескивает руками Денис Юревич. — Нужно найти этого маньяка и уничтожить его, а заодно с ним и эти проклятые Скрижали! — Мы пытались, представь себе, — усмехается главный Охотник. — И кое в чем наша разведка даже преуспела.       Он переключает слайд, и теперь на экране появляется аэрофотоснимок окруженной скалами территории, напоминающей какой-нибудь промышленный комплекс. — Лаборатория Линденфельда в Альпах, — поясняет Истфорд. — Вернее, она была там до недавнего времени. После провала наступления немцы, должно быть, опасаясь за своего профессора, перевезли его в другое, более безопасное место. И до недавнего времени мы даже не представляли, где это место может находиться.       Он вдруг выключает проектор, зажигает свет и, подойдя к небольшой железной двери в стене, указывает нам на нее пригласительным жестом: — Сейчас, господа, вы увидите парня, который вам все об этом расскажет. Я-то уже с ним говорил и все знаю, но хочу, чтобы вы получили эти сведения, так сказать, из первых лап.       Слегка недоумевая, мы проходим за шефом в маленькое и холодное помещение, напоминающее входной тамбур. На стене его слабо коптит керосинка, а на стуле посреди комнаты сидит тощий серый крыс с коротко подстриженными усиками. На нем потрепанный мундир кайзеровской армии, а лапы связаны за спиной — стало быть, пленный. По обе стороны от него неподвижно застыли двое французских солдат с винтовками, а в углу комнаты сидит приличного вида эльф, который при нашем появлении вскакивает и становится подле крыса. Как я понимаю, это переводчик. — Пусть расскажет господам то же самое, что и мне, — велит ему Истфорд, а сам отходит назад, за наши спины. Эльф обращается к пленному по-немецки, и тот, вскинув на нас несчастного вида мордочку с глубоко посаженными темными глазами, начинает говорить тоненьким жалобным голосом. — Его зовут Готлиб Шваммер, — переводит нам эльф, — фельдфебель третьего пехотного кронпринца Рупрехта полка. Родился в Шварцвальде, в семье пастуха. Есть мать и две сестры… — К чему нам его биография? — резко подавшись вперед, не выдерживает Истфорд. — Пусть переходит к делу! Переводчик снова говорит с Готлибом Шваммером, и тот, бегая по сторонам покрасневшими глазками, что-то пищит. — В апреле этого года его перевели из боевой части в гарнизон охраны некого секретного объекта, — продолжает переводчик. — Это оказалась лаборатория в Альпах, которой заведовал человек с добрыми глазами и мягким голосом. Вначале господин Шваммер не знал, чем занимаются в этой лаборатории, но по ночам он стал часто слышать доносящиеся из главного корпуса жуткие вопли. А еще он заметил, что туда в больших количествах свозят трупы погибших на фронтах… — Это все также неинтересно. Пусть расскажет о самом главном! — снова нетерпеливо перебивает начальник. Крыс сглатывает, уже едва не плача, и начинает тараторить сбивчиво и невнятно, словно боясь, что его опять перебьют. — Около месяца назад весь гарнизон лаборатории отправили на фронт, — едва успевает переводить эльф. — В дороге они охраняли запечатанный саркофаг в бронированном фургоне, а следом за ним ехала колонна санитарных грузовиков, от которых веяло трупным смрадом. Сам начальник лаборатории лично следил за сохранностью груза. Лишь в районе Реймса их ненадолго отпустили в увольнение. А потом и случилось это…       Голос Шваммера прерывается, и его всего начинает трясти. Я его отлично понимаю: зрелище наступления этих тварей кого угодно приведет в ужас и запомнится потом на всю жизнь. — Потом, когда противник… то есть наши войска перешли в контрнаступление, — продолжает переводчик, — гарнизону объявили о том, что их вместе с секретным грузом и профессором переводят в Трансильванские горы, на границу с Румынией**. Но господин Шваммер не стал дожидаться этого и, дезертировав из армии, вскоре сдался нашим войскам. Он желал поскорее положить конец этому кошмару…       Пленник вдруг захлебывается рыданиями, и из глаз его по-настоящему текут ручьями слезы. На минуту в комнате повисает неловкая тишина. Я чувствую, как между лопаток меня пробирает холодом, и почему-то уверен, что и все остальные ощущают то же самое. Добросердечный эльф подает Шваммеру носовой платок, но, вспомнив, что у того связаны лапы, неловко застывает с протянутой рукой. Как только всхлипывания крыса затихают, полковник Риддлстон внезапно обращается к нему по-немецки. Тот что-то глухо отвечает, и британец, удовлетворенно кивнув, замолкает. Поделиться мыслями с остальными он, видимо, не желает в силу своего достоинства. — Вы можете быть свободны, — хмуро обращается Истфорд к переводчику, и тот, поклонившись всем разом, выходит из комнаты. Шваммер вдруг окидывает меня с ног до головы взглядом заплаканных глаз и что-то произносит уже довольно бодрым голосом. Мне удается разобрать лишь слово «Америка». — Он говорит, что давно мечтает увидеть Америку, — с улыбкой поясняет мне Юревич, — и поэтому спрашивает, согласны ли вы взять его с собой туда, как только война закончится.       Немного смущенный такой просьбой крыса и тем, что оба моих новых знакомых, оказывается, прекрасно понимают немецкий, я нерешительно киваю. Шваммер тут же расплывается в блаженной улыбке, но уже через секунду конвоиры подхватывают его под лапы и выводят в коридор. — Ну что ж, господа, — подводит итог Истфорд, как только мы возвращаемся в комнату с проектором. — Надеюсь, теперь вам ясна ваша задача. Трансильвания — вот где стоит искать лабораторию Линденфельда. — Но, сэр, — удивляется Трускар, — почему вы так легко верите этому крысу? Что если немцы специально подослали его, чтобы пустить нас по ложному следу? Начальник на это качает головой. — Наша разведка действительно обнаружила в горах рядом с румынской границей, в довольно спокойном месте, следы пребывания Линденфельда и его тварей. Правда, где точно находится лаборатория и какие силы ее охраняют, мы не можем сказать. — А точнее, разведчики попросту боятся сунуть туда нос, — с усмешкой замечает Риддлстон, — вот и потребовалась помощь Охотников, верно? — Все не так просто, — снова качает головой Истфорд. — Мы бы несомненно отправили дивизию или даже целый корпус для уничтожения этой заразы. Но, как вы знаете, в прошлом году Румыния вышла из войны и теперь не пропустит наши войска через свою территорию. Поэтому было принято решение отправить на разведку лучших Охотников стран Антанты, то есть всех вас. Вы прибудете в Румынию и встретитесь там с еще одним Охотником из местных. Он под видом гражданских и проведет вас на вражескую территорию. Если же выяснится, что уничтожение лаборатории лишь силами вашего отряда невозможно, то… — Шеф запинается и, переведя дух, заканчивает: — Сейчас ведутся переговоры с румынским правительством о том, чтобы перед лицом угрозы всей Европе позволить нашим войскам провести эту операцию. Пока же вся надежда только на вас, парни.       Я окидываю взглядом «парней», с командой которых мне теперь предстоит выдвинуться на новое задание (да уж, прощайте, мечты об отпуске!): немногословного степенного британца, дружелюбного русского и как всегда беззаботного француза. И, как только я взглядываю в лицо Трускара, меня внезапно осеняет. — Так значит, ты тоже Охотник? — удивленно спрашиваю я. — А то как же, — сверкнув белоснежной улыбкой, отвечает он и прикладывает руку к козырьку: — Лейтенант Трускар, к вашим услугам. А ты думал, почему нечисть меня тогда не тронула? Да и на расстрел Маты меня только по этой причине и позвали. — Рад, что теперь вы знаете друг о друге все, — пряча улыбку в усы, произносит Истфорд. — Надеюсь, вы станете отличной командой. И помните, ребята — на кону судьба не то что Европы — всего мира.