25 августа 1918 года Поезд Бухарест — Брашов
— Похоже, мы на месте, — глядя в окно купе, задумчиво произносит Трускар. Я также выглядываю и вижу впереди небольшую станцию, вокруг которой скучковались несколько аккуратных домиков. Мимо нас проносится столб с табличкой, кажется, на немецком. Я про себя выдыхаю: ну вот, наконец-то, цель почти достигнута. Наше судьбоносное путешествие через пол-Европы завершается здесь, в забытой богом трансильванской деревушке. По правде говоря, это путешествие было настолько скучным, что вспоминать его уже совсем не хочется. Если когда-нибудь в будущем историки напишут о нем, им придется применить все свое воображение, чтобы описание не выглядело канцелярским отчетом. В трюме испанского торгового судна, среди ящиков с кальвадосом, мы, четверо Охотников, пересекли Средиземное море, проплыли Босфор и Дарданеллы (турки, узнав, что за груз везет судно, даже не стали совать нос в трюм) и, наконец, оказались в мирных территориальных водах Румынии. По прибытии в Бухарест нас ждала короткая аудиенция с королем, парочкой министров и начальником разведки, а также небольшой ночной отдых. Здесь же мы наконец-то встретились с пятым членом нашей команды — местным Охотником по имени Кос Димериу. Тут надо пояснить, что Румыния имеет принципиально отличную от других стран систему борьбы с нечистью. Если обычные Охотники — это элитная, созданная на государственные средства и имеющая прочную структуру организация, то здесь Охота носит скорее локальный характер. Румынские Охотники — вроде наемных убийц, отбросы общества, зачастую сами с примесью темной крови. К ним обращаются лишь в крайних случаях, когда нечисть совсем уж обнаглевает и нужно выгнать ее из города или селения. Случаи их использования государством вообще единичны (похоже, это и стало одной из причин, по которой румыны продули кампанию в этой войне). И это в одной из передовых балканских стран, к тому же больше всех подверженной атаке темных сил! Кос Димериу, как он сам нехотя сообщил в день знакомства, был, собственно говоря, не румыном, а молдаванином и на одну четверть — горным троллем. Был он ростом в шесть с половиной футов, чернобород, молчалив и угрюм. Впрочем, согласно досье, он владел навыками Охотника на уровне явно выше среднего, знал те места, куда нам предстояло отправиться, как свои пять пальцев, и довольно сносно говорил на шести языках, включая немецкий. К сожалению, ни английского, ни французского Кос не знал, и потому нам с Трускаром приходилось общаться с ним через Риддлстона и Юревича. Честно говоря, я среди моих новых товарищей-полиглотов уже начал чувствовать себя ущербным. Из Бухареста мы на поезде отправились на север, через границу. Мы разместились в трех купе: я оказался вместе с Трускаром, в силу давнего знакомства, русский поселился с румыном, надменный же британец и тут проявил свою спесь, взяв себе одному целое купе. Мы ехали под легендой румынских натуралистов, ищущих в трансильванских предгорьях какой-то редкий вид бабочек, и потому Охотничье снаряжение в нашем багаже было замаскировано под коллекции насекомых, банки с морилкой и другие безобидные приспособления. К слову, народу в поезде, кроме нас, почти не было — в такое тяжелое время редко кто из мирных обывателей решался въезжать на территорию воюющих стран. Румынские пограничники, предупрежденные о нашей миссии, пропустили нас без проблем. А вот австро-венгерские разбирались долго и обстоятельно. До сих пор с содроганием вспоминаю, как эти угрюмые, заросшие щетиной люди в линялых синих шинелях протиснулись в наше купе и резкими каркающими голосами о чем-то спросили на немецком или венгерском. Мы, естественно, не поняв, на всякий случай протянули им фальшивые паспорта. Пока командир патруля разбирался с ними, другой пограничник задавал нам короткие вопросы по-румынски. К счастью, во время поездки мы усиленно зубрили румынские фразы и смогли кое-что понять и ответить. Внутри у меня все холодело, пока я смотрел на читавшего документы австрийца и думал, что вот-вот враги раскусят обман и выведут нас наружу под конвоем. Но вот командир с хмурым лицом вернул нам паспорта и, приложив руку к козырьку, пожелал, кажется, удачной дороги. После того как поезд тронулся и граница осталась позади, мы облегченно выдохнули…***
— …Ну что ж, с прибытием, господа, — произносит Денис Юревич, как только поезд, окутавшись клубами белого дыма, уносится вдаль. — Как изволите видеть, именно так нынче выглядит пристанище злодея вселенского масштаба. Не в силах сдержать улыбки, мы оглядываем абсолютно пустой вокзал. Еще ни разу мне не доводилось видеть вокзал, на котором не было бы вообще ни души. Ни путевых обходчиков, ни станционного смотрителя — вообще никого. Лишь разморенная солнцем дворняга свернулась клубочком в тени, отгоняя взмахами хвоста жужжащих вокруг нее мух. Да еще вороны противно орут с телеграфных проводов. Может, это и выглядит зловеще, но не настолько, чтобы сразу же подозревать влияние Линденфельда и его подручных тварей. Скорее уж, до этой деревушки с длинным названием никому и вправду нет дела. Пройдя через длинный пустой зал, мы оказываемся на привокзальной площади. Нас встречает грустным взглядом лишь бюст императора Карла, засиженный голубями (похоже, что австрияки не проявляют к своему новому монарху такого почтения, как к прежнему, Францу-Иосифу). Невдалеке застыл дилижанс с задремавшим на козлах кучером. Подходим ближе, наш румынский друг будит возницу громким постукиванием кулака по обивке экипажа и о чем-то с ним быстро переговаривается. Вскоре мы, закинув багаж на верх дилижанса, трясемся по ухабистой дороге, направляясь, как я понял, к ближайшей гостинице. — Не похоже все это на типично австрийское гостеприимство, — замечает с ухмылкой Трускар, выглядывая в окно. — Все должно быть чистым, аккуратным, а тут… — Ходят слухи, что эта деревушка была выстроена здесь совсем недавно, — отвечает на это Риддлстон, прищуриваясь. — Чуть ли не ради одного Линденфельда, чтобы ему было на ком испытывать своих новых тварей. От этих слов по моему телу пробегает холодок. Если это правда, то у нас есть вполне реальный риск попасть под еще одну страшную волну (от одного воспоминания об этом меня уже начинает трясти). Хотя рискуем мы здесь в любом случае. Спустя полчаса дороги (за это время нам навстречу попались лишь двое верховых австрийских солдат и крестьянин у обочины, проводивший экипаж тусклым взглядом) дилижанс останавливается у двухэтажного здания со скособоченной вывеской над входом. Димериу расплачивается с кучером, а мы тем временем оглядываемся вокруг. Главная цель нашего прибытия сюда — горы — возвышается над деревней, застилая собой горизонт и большую часть неба. При одном взгляде на них внутри у меня все наполняется восторгом и вместе с тем — страхом перед опасным и неизведанным. Что царит в глубине их ущелий? Правда ли так опасен маньяк Линденфельд, скрывающийся там? В холле гостиницы темно, пыльно и царит какая-то таинственно-зловещая атмосфера. С портретов на стенах на нас смотрят угрюмые лица — то ли прежние хозяева заведения, то ли какие-нибудь древние свирепые князьки этих мест, непонятно. По сигналу звонка на стойке из темных глубин помещения, позевывая, выходит портье. Весь его облик настолько не вяжется с мрачностью помещения, что становится даже смешно. Это крупный хомяк в золотом пенсне и грязном фартуке. Как к тому же выясняется, он чистокровный немец, говорящий приятным басом и являющий собой саму гостеприимность. Что-то тут определенно не так… Оказывается, в гостинице посетителей нет совсем, и потому мы можем разместиться с удобством, каждый в отдельном номере. Номера, опять же, выглядят не по-немецки запущенными: в углах пыль, на потолке паутина, белье на кроватях несвежо, из крана течет ржавая вода. То ли от отсутствия посетителей хозяева совсем обленились, то ли… да нет, об этом лучше не думать. До вечера каждый занимается собственными делами, а затем мы собираемся в апартаментах Риддлстона, самых дорогих и вместительных, чтобы обсудить дальнейшие действия. Как выясняется, Кос Димериу зря времени не терял, пройдясь по округе и расспросив местных о «дьявольском логове». Большинство из них в ответ лишь крестилось и поскорее убегало, но один «ушлый парень» (судя по всему, контрабандист) в деревенской таверне за кругленькую сумму рассказал-таки, как найти дорогу. — Значит, мы от деревни движемся по тракту в северо-западном направлении вдоль предгорья, — ведя карандашом по карте местности, переводит нам Риддлстон, — и примерно через пять миль сворачиваем в ущелье. Если местные не ошибаются, оно должно привести нас прямиком к лаборатории Линденфельда. — Как-то все слишком просто для такого секретного объекта, — замечаю вслух я. — Вот и я так же думаю, — соглашается Юревич. — Либо это местные чего-то не договаривают либо, господа, даже на таком простом пути нам встретятся большие трудности. — Думаю, пора ложиться спать, — глядя за окно, на плотно сгустившуюся там тьму, замечает Трускар. — Сейчас мы все равно уже ничего не решим, а завтра на месте разберемся. — Это верно, — кивает русский. — У нас в России в таком случае говорят: «Утро вечера мудренее». Через несколько минут, погасив в своем номере лампу и закутавшись в шерстяное одеяло, я смотрю в темноту и думаю, что было бы, если б Линденфельд решил спрятать свою лабораторию где-нибудь возле Берлина или Вены, куда было бы не так просто добраться. «А впрочем, такое редко случается, — с невеселой усмешкой отвечаю я самому себе. — Судьба всего мира вечно решается в каком-нибудь тихом и всеми забытом местечке. Ничего уж не поделаешь». И, отвернувшись к стене, я забываюсь неспокойным сном.***
Наутро мы выдвигаемся в путь. Одеты мы в легкие фланелевые костюмы с соломенными канотье и вообще всем своим видом стараемся походить на типичных туристов-ботаников. На ремнях через плечо у нас ящики с замаскированными зельями и амулетами. Оружие, что поменьше, спрятано под пиджаками. Из того, что не поместилось — лишь замаскированные под сачки иглометы в руках. Солнце, медленно выплывая из-за гор, равномерно поджаривает своими лучами тракт. Вокруг нас пусто и тихо, лишь вороны кружат в небе со зловещим карканьем. Русский заводит разговор по-немецки с идущим впереди Димериу, мы втроем скромно помалкиваем. Собственно, я и не представляю, о чем можно говорить в такие моменты. — Слушайте, я тут с нашим угрюмым другом обсуждаю одну тему, — переходя на английский, оборачивается к нам Юревич, — а он говорит, ничего об этом не знает, может, хоть вы скажете? Я вот вчера, когда ходил на почту, видел там на стене, рядом с портретом австрийского императора, другой портрет: судя по образу, никак не позже пятнадцатого века. И подпись внизу: «Господарь Влад Цепеш, граф Дракула». И на обратном пути, чисто из праздного любопытства, заглянул в окна пары домов — там такие же портреты висят на стенах. А ведь я легенды про этого самого Дракулу слышал: что, мол, он вампиром был, пил кровь невинных людей и жил в замке как раз неподалеку отсюда. А у местных жителей он, получается, нечто вроде национального героя? — Никаким вампиром этот Цепеш не был, — цедит вдруг сквозь зубы британец. — Это не более чем выдумка. И выдумка даже не местных жителей, а именно самого мистера Стокера. Который, кстати, и был истинным вампиром. — Да вы что! — изумленно восклицает Юревич. — Точно вам говорю, — кивает Риддлстон. — Я сам принимал участие в его поимке. Этот нахальный ирландец, видите ли, решил отвести от себя подозрения и с этой целью написал свой гнусный роман, очернив обычного средневекового правителя. Который, к слову сказать, даже не жил в Трансильвании. — Вот оно как… А я-то думал… — потрясенно качает головой Юревич и замолкает. Мы продолжаем путь в тишине, и мне становится как-то не по себе. И даже не от разговоров о вампирах на фоне страшных гор, а от того, что я внезапно понимаю: в нашей команде нет слаженности и взаимопонимания. За эти почти три недели, что мы вместе, лед между нами так и не растаял, мы по-прежнему чужие друг другу. Надменный полковник Риддлстон, угрюмый и не понимающий языка Димериу и штабс-капитан, что пытается все время шутить и отвлекать нас разговорами, чтобы скрыть нервозность — со всеми ними меня не связывает ничего, кроме общей профессии. Лишь рядом с Трускаром я ощущаю дружескую поддержку, но это только потому, что мы вместе прошли огонь и воду. А так ли всегда нужны эти огонь и вода, чтобы завоевать расположение других? Невеселые мысли все больше посещают мою голову, и я уже почти не думаю о поджидающей нас опасности. Мы идем, судя по солнцу, уже около часа, а меж тем заветный проход в скалах все никак не виден. Более того, дорога как будто бы сама по себе удлиняется и удлиняется, заманивая нас все дальше от жилья и света. — Ничего не понимаю, — сверившись с картой и поговорив с нашим проводником, бормочет обычно невозмутимый британец. — Что за дьявольщина? Неужели… нас все-таки обманули? — Стойте! — восклицает вдруг Юревич, выскакивая вперед и преграждая нам путь. — Ни шагу больше! Я что-то чую! Он внимательно вглядывается в дорогу перед нами и вдруг, вынув из кармана длинный и гибкий серебристый хлыст, с размаху ударяет им прямо по земле. Тут же раздается страшный, нечеловеческий визг, и на дороге появляется воронка, из которой наружу показывается красная зубастая пасть гигантского червя. Юревич бьет хлыстом еще пару раз, и из земли выглядывают еще несколько таких же ужасных существ. — Так я и знал, — сплевывает сквозь зубы штабс-капитан. — Живые ловушки. Один шаг туда — и тебе оттяпают ногу по колено. Я сам такие расставлял, когда охотился в Сибири на оборотней. Но хорошо, что у меня с собой есть средство против них. Он достает из ящика на плече флакончик с каким-то буро-зеленым порошком, посыпает им дорогу, и жуткие черви, издавая протяжное шипение, уползают куда-то в глубину. — Теперь минимум два дня сюда не приползут, — усмехается Юревич. — И додумался же немчура… Он вновь сплевывает и бормочет что-то по-русски — должно быть, ругательство. Я про себя невольно поражаюсь его сноровке. А что было бы, если б он вовремя не почуял опасность? Как минимум один из нас лишился бы тогда половины ноги… Внезапно дорога, прежде расширявшаяся, теперь, наоборот, начинает сжиматься так, как будто вознамерилась захватить нас в свое лоно и раздавить. Воздух вокруг становится плотным и словно бы надвигается на меня стеной. Чувствуя знакомые головокружение и холод во всем теле, я внезапно понимаю, что это не воздух, это и есть сплошная стена мрака, а из нее с воем выглядывают жуткие, нечеловеческие лица. Снова твари Линденфельда!.. Только на этот раз они двигаются прямо из-за наших спин. Медленно, но верно страшная стена все приближается… Держа руку на защитном амулете на шее, другую я протягиваю к ящику за флаконом с зельем. Сквозь пелену в глазах вижу, что мои товарищи проделывают то же самое. Постепенно туман в голове рассеивается, становится легче дышать и взор проясняется. Вот только надолго ли это? Денис Юревич внезапно достает из заплечного солдатского мешка какие-то замысловатые приспособления, раскладывает их вдоль неумолимо надвигающейся стены. — Я ведь тоже не лыком шит, — поясняет он нам, наблюдающим за ним с удивлением. — Захватил с собой несколько особых силков. Тут есть как рассчитанные на обычных тварей, так и всасывающие всякую бесплотную нечисть. Думаю, на некоторое время они смогут задержать этих милашек, пока мы ищем логово их хозяина. Тратить силы на их уничтожение все равно нет смысла, ведь верно? Мы киваем, соглашаясь, а затем, с опаской оглядываясь, двигаемся вперед. Теперь путь назад нам отрезан, и лишь уничтожение «дьявольского логова» может решить проблему. Внезапно ледяной страх, уже было отступивший, вновь мерзкой змеей прокатывается по моему телу. А что если твари Линденфельда отрезали нам обратный путь специально, чтобы мы, двигаясь вперед, наткнулись на нечто еще более ужасное?..